Читать интересную книгу Неоконченный пасьянс - Алексей Ракитин

Убийца, решившись на превентивный удар, видимо, не мудрствовал лукаво. Утром первого мая Алексей Иванович почёл за благо действовать в том же стиле. Он был абсолютно уверен в двух важных для дальнейших розысков вещах: во-первых, напавший был ему совершенно незнаком, а во-вторых, оставленный убийцей тубус мог быть без особых затруднений идентифицирован теми, кто видел эту вещь ранее. А коли так, то шанс найти и опознать преступника был отнюдь не иллюзорен.

Просто этот шанс следовало грамотно использовать.

В Санкт-Петербурге было довольно много учебных заведений, студенты которых могли пользоваться тубусами для переноски своих чертежей. И Академия художеств, и Горный институт, и Инженерное училище морского ведомства, и Художественно-промышленное училище и масса прочих учебных заведений требовали от своих студентов и слушателей представления расчётных и художественных работ на листах большого формата. Однако, Шумилов решил начинать свои розыски именно с Горного института: ведь именно там учился автор романса, фрагмент которого оказался написан женской рукою на тубусе. Не так много людей могли за два года слышать этот романс — ну сто человек, ну, двести! И среди них была та самая девушка, что была знакома с владельцем тубуса.

Перед выходом из дома Шумилова тщательно обдумал свой туалет. Травмированная накануне вечером правая рука, хотя и сохранила полностью свою подвижность ниже локтя, всё же очень его тревожила: боль в суставе была слишком сильной, чтобы позволять себе неосторожные движения. Между тем, Шумилов мог подвергнуться новому нападению, и как же ему следовало обходиться при защите, не задействуя правую руку? Дабы не остаться перед лицом нападающего совсем уж беззащитным, Шумилов спрятал револьвер в кармане лёгкого плаща-пыльника. Для того, чтобы скрыть наличие оружия, заметно отягощавшего карман, он не стал одевать плащ, а небрежно перебросил его через левую руку. В правой он решил нести тубус, который был совершенно необходим ему в его розысках.

Облачившись в тёмно-серый шевиотовый костюм, один из лучших в своём гардеробе, Шумилов сразу приобрёл вид в высшей степени респектабельного и внушающего доверия человека. При его работе умение расположить к себе собеседника уже означало половину успеха. А на личном опыте Алексей Иванович не раз уже убеждался в справедливости той простой истины, что дорогой костюм и изысканная парфюмерия в равной степени обращают на себя внимание и мужчин, и женщин. Никто не захочет разговаривать с вонючим бродягой в лохмотьях, пусть даже тот и станет блистать сократовским умом; зато даже самый важный начальник не отмахнётся от респектабельного и галантного посетителя, пахнущего французским "петэ".

По пути в Горный институт, находившийся в самом конце Николаевской набережной Васильевского острова, на двадцать первой линии, Шумилов решил заехать в канцелярию градоначальника. Там он планировал узнать место проживания Евдокии Трембачовой, той самой женщины, что до декабря прошлого года служила поваром у Александры Васильевны Мелешевич. Существовавший при канцелярии градоначальника справочный стол предоставлял сведения о лицах, зарегистрированных в столице, так что если Евдокия всё ещё продолжала жить в городе, найти её не составило бы труда. По крайней мере, теоретически. Получить необходимую справку стоило двадцать копеек и четверть часа ожидания.

Впрочем, повариха эта, видимо, не представляла для розысков Шумилова сколь-нибудь значимой ценности. Алексей Иванович почти не сомневался в том, что гораздо скорее выйдет на убийцу, проследив путь тубуса, в котором преступник прятал свой молоток. Однако, привычка действовать методично и последовательно и не отступать от принятых ранее решений, оказалась сильнее доводов разума. Потому-то Шумилов не пожалел времени на посещение справочного стола канцелярии градоначальинка.

Из полученной справки Алексей Иванович узнал, что Евдокия Трембачова проживала в дворовом флигеле дома N 16 по Конногвардейскому переулку. Поскольку путь на Васильевский остров в Горный институт пролегал через Благовещенскую площадь и Благовещенский мост, то Шумилову вольно или невольно пришлось бы проезжать мимо этого переулка. Поэтому он решил не откладывать свой визит к Евдокии.

Район этот вовсе не был районом бедняков. Скорее даже напротив. Прямо в створе Конногвардейского переулка, на противоположной стороне Мойки, был виден массивный Юсуповский дворец. А неподалёку от начала переулка, на Благовещенской площади, высился монументальный короб другого известного дворца — Великого князя Николая Николаевича. Так что место, где проживала Евдокия Трембачова, можно было считать весьма пристойным. Но лишь до тех только пор, пока взгляд не натыкался на тот флигель, в котором она квартировала.

По одному его виду можно было понять всю безнадёжность материального положения его обитателей. Притулившийся во дворе-колодце, куда никогда не заглядывало солнце, сырой и заплесневелый, пошедший от самого фундамента опасными трещинами, этот ковчег тихого человеческого отчаяния производил очень тяжёлое впечатление. Шумилов, свернувший во двор дома N 16, даже застыл от неожиданности: настолько убогий вид флигеля контрастировал с вполне приличным фасадом дома, выходившим на улицу.

Появление Алексея Ивановича не укрылось от глаз дворника, накидывавшего в тачку дёрн в углу двора. Прервав свою работу, он с видимым усилием разогнул спину и неулыбчиво спросил:

— Что бы вы хотели, господин хороший?

— Мне бы Трембачову… — ответил Шумилов.

— Сынка нет-с, а мамаша на понтоне бельё стирает. На Мойке, значит. Тут минута ходу.

— Гм… А у неё есть сын? — удивился Шумилов. Об этом он услышал впервые.

— Есть, конечно. И племянники, и братья, и сёстры. Не здеся, правда, обретаются, но… показываются.

— Что ж, братец, спасибо, — Шумилов поспешил к набережной реки Мойки.

Указание дворника оказалось вполне точным. На воде, сцеплённые друг с другом, плавно качались три массивных деревянных плота, закрытых с боков высокими щитами. Официально эти странные сооружения городская власть именовала «купальнями», но в них никто никогда не купался. Понтоны уже на протяжении почти полутора столетий использовались для стирки белья прачками. Даже появление центрального водопровода в Санкт-Петербурге не сразу привело к отмиранию архаичного промысла публичной стирки белья. В тех местах, где набережных не существовало, «купальни» обеспечивали удобный доступ к глубокой воде, поскольку стирать с топкого берега не всегда представлялось возможным. Там же, где берега были одеты в мрамор массивных набережных, деревянные плоты давали возможность одновременного доступа к воде большого количества прачек. Во многих местах города можно было видеть длинные ряды массивных чугунных колец, вделанных в стенки набережных специально для того, чтобы к ним крепились "купальни".

Шумилов посмотрел с набережной вниз: под его ногами, на плотах у воды работали всего две женщины. Обе были схожи обликом — маленькие, худощавые, быстрые в движениях, в самой что ни на есть убогой одежонке.

— Я прошу прощения, сударыни, — подал голос Шумилов, привлекая к себе внимание, — Кто из вас будет Евдокия Трембачова?

Женщины выпрямились, переглянулись, затем одна из них робко ответила "Я!"

— Имею дело до вас важное, — провозгласил Шумилов, — Касательно работы…

— Ну, ежели отстирать чего, то вы можете адрес назвать и оставить мешок с бельём либо у горничной… — заговорила женщина, но Шумилов не дал ей закончить:

— Стирка меня не интересует.

— Да? — удивилась Евдокия, — А что тогда?

— Давайте вы ко мне поднимитесь, и мы с вами спокойно потолкуем, чтоб не всю округу кричать, — предложил Шумилов.

Женщина, негромко уронила соседке "Глаш, последи за бельём" и живо поднялась на набережную. Алексей Иванович извлёк из кармана заранее заготовленный пятирублёвый билет и протянул его прачке:

— Возьмите, это чтобы стирка ваша не простыла.

— Да как жешь… — голос женщины пресёкся, — это ж мой недельный заработок, почитай.

— Очень хорошо. Моя фамилия Шумилов, а зовут меня — Алексей Иванович.

Трембачова несколько секунд недоверчиво рассматривала странного визитёра, затем быстро сжала в кулачке полученные деньги и неуловимым движением отправила их куда-то в недра своей юбки. Несмело пошла рядом, поглядывая на Шумилова выжидающе и настороженно. Они не спеша двинулись вдоль Мойки в сторону от понтона.

На набережной были видны посторонние, но в этот час их было совсем немного. Всяк был занят собою, на Шумилова и Трембачову никто не обращал внимания, поэтому ничто не мешало разговору.

— И давно вы прачкой работаете? и почему? Небось, платят не ахти? — спросил Шумилов.