в каюту.
— Разве Сухуми занят большевиками? — спросил подавленным голосом офицер. Дата набивал табаком трубку.
— Ты же слышал. В Сухуми большевики. — Дата поднял ногой опрокинутую табуретку, подтащил ее к столу и сел. Антон посмотрел на побледневшего Тория и вышел из каюты.
Облокотившись обеими руками о стол, Дата предался размышлениям.
Офицер стоял в углу, не спуская глаз с Дата, будто именно от него зависела его дальнейшая судьба. Он был похож на волка, попавшего в капкан.
— Что со мной будет, шкипер?!
— Тьфу! Будь ты проклят! О чем же я думаю, черт побери, как не о том, чтоб помочь тебе, хотя и не стоишь ты этого? Погоди немного, — отмахнулся Дата.
Тория постоял молча, потом, ссутулившись, зашагал из угла в угол каюты.
Зашумел мотор, шхуна двинулась. Дата встал, подошел к открытой двери, выглянул на палубу.
— Плаваешь хорошо? — спросил он, не глядя на Георгия.
— Как топор! — коротко отвечал тот.
Шкипер недовольно покачал головой и взял трубку.
— Умел бы плавать, я закрыл бы глаза, отпустил тебя. Не хочу брать греха на душу... — Он снова сел на табуретку, задумался.
— Значит, отдашь меня на смерть, шкипер? — Георгий потер лоб, подошел к бочке напиться. Дата поднял голову.
— В конце концов, разве я виноват? Ты поднялся на шхуну по своей воле.
Тория одним глотком осушил кружку, подошел к шкиперу, положил ему на плечо руку:
— Значит, я погибну, — не так ли?
Дата высвободился, отвернулся от Георгия, вздохнул:
— Кто тебе сказал? На лбу ведь у тебя не написано, что ты из добровольческой армии?!
— На лбу не написано, но ты-то ведь знаешь, кто я!
Дата вздрогнул и гневно посмотрел на офицера. Тот осекся: понял, что оскорбил этого горячего человека, и опустил голову.
— Я знаю, говоришь? — Дата вскочил, сжал кулаки, сделал шаг вперед. — Значит, по-твоему, я способен на подлость? — У шкипера от ярости покраснели глаза, надулись жилы на шее.
— Значит, я похож на доносчика, сукин ты сын? — И Дата, размахнувшись, так ударил офицера по голове, что тот свалился на пол.
Дата вышел из каюты. Закурил трубку и пошел к рулевому:
— Антон, свяжи офицера. Это не человек, а черт. Не мешкай! — Он принял у него руль.
— А где он? — спросил Антон.
— В каюте моей валяется. Сперва свяжи, потом облей водой, пусть придет в себя.
Глава шестая
ДАТА БУКИЯ
Дата повел шхуну в указанное место. Якорь бросили за поплавком. Матросы принялись за уборку палубы. Прибрав, спустились в кубрик ужинать. У руля остался Дата. Долго стоял он, глядя на море, на холмы, которые еле виднелись в ночной мгле, напоминая верблюжьи горбы. Его мучили мысли об офицере Тория.
«Ужасный, безжалостный человек. Люди для него — игрушки. Кто знает, сколько человеческих жизней погубил Тория... Разве он достоин жалости? Да только это не дает мне права стать убийцей».
Дата нахмурился, будто сердился на самого себя. Из каюты доносились тихие стоны связанного по рукам и ногам Георгия Тория. Дата присел на борт и задумался. Мысли его перенеслись в деревню на склоне горы, где посреди широкого зеленого двора стоит большая тенистая чинара.
...У старухи матери голова стала белой, как вершина Казбека. Пригорюнившись, стоит она в дверях деревянного дома.
Восьмерых детей вырастила она в этом маленьком домике с закоптелой кухней на земляном полу.
В деревне любили и уважали эту добрую трудолюбивую женщину. Даже после смерти кормильца семья Букия не знала нужды. Мать работала от зари до зари не покладая рук, а три сына были ей отличной подмогой. Рассказывали, что она повстречалась как-то в лесу с медведем и уложила его. Могучая женщина! И в то же время — мягкая и справедливая.
Дата помнит случай, когда во двор Букия вошел живший по соседству стражник. Мать еще из кухни заметила непрошеного гостя, поспешно залила кукурузную муку холодной водой, замесила тесто. Стражник подошел к порогу, мать поздоровалась, но руки не дала, дескать, выпачканы в тесте. А когда тот убрался восвояси, выбросила замешанное на холодной воде тесто в свинарник поросятам.
— Что ж ты поспешила, не подождала, пока вода подогреется? — спросил Дата.
— Сынок, этот проклятый убил человека! Не хотела я за руку здороваться с убийцей, вот нарочно руки в тесте и вымазала, — улыбнулась мать, довольная своей хитростью.
Отец Дата был невысокий, но кряжистый человек. Семеро сыновей пошли в него. Но самый младший, Дата, был похож на мать — высокий, косая сажень в плечах, с гордо посаженной головой и крепкими мускулистыми руками.
И сердце у Дата было доброе, как у матери, хоть не прочь был он иногда показать ребятам силу своих кулаков. Но только так, ради забавы.
Когда Дата немного подрос, мать и старшие братья решили определить его учеником к кузнецу. Как самый младший в семье, он должен был остаться дома, с матерью. К тому времени он уже кончил четыре класса. Мать переговорила с кузнецом, тот дал согласие.
Дата очень нравилась его будущая работа. В мечтах он уже видел себя кузнецом, да не простым, а необыкновенным: как ударит молотом по наковальне, так вместе с искрами летят с нее и лопата, и топор, и серп, и коса.
...Но однажды брат взял его на рождественский базар в Поти. Было ему тогда шестнадцать лет. Когда Дата впервые вышел на берег моря, его мечты о кузнице рассеялись, как дым. Море, расстилавшееся голубым, нескончаемым простором в эту тихую солнечную погоду, заворожило его. Совсем близко от берега веселые дельфины с блестящими спинками выскакивали из воды и исчезали вновь. Белые чайки плавно кружили над волнами, что-то выискивая в воде. Солнце в бледной дымке опускалось к горизонту, поверхность моря радужно переливалась.
Дата разулся и вошел в воду.
Вот из порта выползло что-то огромное, как гора. Корабль Дата видел тоже впервые. Вот бы обойти на нем вокруг всей земли!
Дата улыбался своим мыслям и даже не заметил брата, подошедшего к нему.
— Ты что, не слышишь? Зову тебя, зову, чуть голос не сорвал!
Дата нехотя последовал за братом.
Рождество он провел дома. А через неделю сказал, что идет навестить старуху тетку в Накалакеви.
В течение двух недель о нем не вспоминали. Потом, когда наступило время приниматься за работу