Читать интересную книгу Том 5. Сибирские рассказы. - Дмитрий Мамин-Сибиряк

— Я тебе покажу Арсютку, старая кочерыжка!.. За ухо к тебе на двор приведу… Да…

Степан Никитич скучал, особенно по вечерам. Так бы и позвал Ивана Павлыча или сам пошел к нему. Раза два он1 машинально подходил к становой квартире и даже поднимался на крылечко, а потом отплевывался и торопливо уходил к себе домой.

Чтобы как-нибудь убить время, он начал частенько уезжать на другие прииски, где можно было провести время в компании. Раз он отправился на прииск Говорливый, где жил доверенным Егоров, у которого была жена Анна Сергеевна, великая мастерица делать пельмени. День задался дождливый, дорогу развело грязью, и пара лошадей с трудом тащила легонький плетеный коробок. Верстах в шести от Белых-Ключей попался какой-то мужик с котомкой за плечами, как ходят приисковые рабочие. Он сидел на пеньке и перевязывал ногу. Когда плетенка поровнялась с ним, мужик поднялся, снял шапку, поклонился и проговорил:

— Степану Никитичу доброе здоровье!..

— А ты как меня знаешь?

— Кто же тебя не знает, Степан Никитич. Одним словом, благодетель… Все за тобой сидим, как тараканы за печкой.

Кучер остановил лошадей, чтобы поправить сбочившуюся дугу. Мужик показал глубокую рану на ноге и проговорил:

— Довез бы ты меня, Степан Никитич… Все равно один едешь, а мне по пути.

Степан Никитич понюхал табаку и пожалел промыслового человека. Славный такой мужик. Сейчас видно свою, приисковую косточку.

— Ну, садись на козлы, как-нибудь доедем, — пригласил Степан Никитич.

— На вашей работе ногу-то извел, Степан Никитич.

Мужик перевязал свою ногу на скорую руку и взмостился на козлы. Кучеру, очевидно, было неприятно везти лишнего человека, и он что-то ворчал себе под нос…

— Много вашего брата тут шляется… Всех не перевозишь. Еще лошадей пересобачишь…

Поехали. Степан Никитич любил дорогой побалагурить и подробно расспросил мужика, откуда он идет, куда и зачем. Тот отвечал все как следует быть и в заключение попросил покурить «цигарочку».

— Табаку я не курю, а вот понюхать можешь, — предложил Степан Никитич и прибавил, посмеиваясь и прищелкивая пальцем по крышке табакерки: — Это, братец, у меня оборона против разбойников… Ведь всю жизнь с деньгами по лесам езжу. А напади разбойник, я ему в глаза и брошу щепотку табачку… хе-хе!.. Пока он будет чихать да кашлять, меня и след простыл.

— И Арсютки не боишься?

— И Арсютки не боюсь… Я ему прямо всю морду табаком залеплю. Я ведь не Иван Павлыч… Хе-хе!..

— Ах, ты какой лукавый, Степан Никитич! — смеялся мужичок, покачивая головой.

Потом он прислушался и сказал:

— Степан Никитич, а ведь за нами погоня!

— Какая погоня?

— А Иван Павлыч со стражниками гонится за Арсюткой… Значит, его видели где-нибудь поблизости. В самый бы раз тебе, Степан Никитич, теперь его табаком своим посыпать…

Действительно, это была погоня, и Степан Никитич только подивился, какое у мужика чуткое ухо.

«Погоню гнал» сам Иван Павлыч в сопровождении четырех своих стражников.

— Экая, подумаешь, Арсютке честь, — заметил мужичок. — Он-то один бежит пешком, а за ним пятеро верхом гонятся. Нагнал он холоду Ивану-то Павлычу…

Погоня летела на полных рысях. Иван Павлыч издали узнал плетенку Степана Никитича и про себя обругал «старую кочерыжку», которая шляется в такую погоду по промыслам. По пути Иван Павлыч сообразил, что старикашка едет именно есть пельмени к Анне Сергеевне. «Вот лукавый старичонка!» — обругал он его про себя. Увидав сидевшего на козлах мужика, Иван Павлыч только улыбнулся: «Эге, Степан Никитич все хвастался, что не боится Арсютки, а сам теперь с обережным ездит… Вот так храбрец!.. Ах, ты, старая кочерга… Вот тебе и король черв. Смеется, видно, последний. Х-ха!..»

Догнав Степана Никитича, Иван Павлыч сделал вид, что не узнал его, и даже отвернулся: «Э, пусть чувствует, старый колдун»…

— Ишь, как гордится Иван-то Павлыч, — заметил мужик на ( козлах, передвигая свою шапку с уха на ухо. — И тебя не хочет узнавать, Степан Никитич.

— Бог с ним, — смиренно ответил Степан Никитич и угнетенно вздохнул.

Плетенка до прииска Говорливого тащилась уже часа три, и Степан Никитич даже пожалел, что поехал в такую даль за семь верст киселя хлебать.

Когда вдали показалась приисковая стройка, сидевший на козлах мужик остановил самовольно лошадей.

— Ну, Степан Никитич, спасибо тебе, что подвез, да и от погони укрыл…

Степан Никитич ничего не понимал и молча смотрел, как мужик спустился с облучка, поправил свою котомку и снял шапку.

— Спасибо, говорю, — продолжал мужик. — А встретишь Ивана Павлыча, так скажи, что, мол, Арсютка тебе поклонник прислал…

— Что-о?.. Да ты…

— Я и есть самый Арсютка… Аль не узнал, Степан Никитич?.. Ну, а теперь прощай…

Арсютка повернулся, перепрыгнул дорожную канаву и быстро зашагал к ближайшему леоку. Степан Никитич выскочил из экипажа и неистово закричал:

— Держи его, разбойника!!. Арсютка, стой!!. Кучер, держи его!..

— Да, ступай-ка сам и подержи его, — спокойно ответил кучер, почесывая в затылке. — Он тебе покажет…

— Караул!!. Батюшки, держите!.. — орал Степан Никитич, бегая около экипажа. — Арсютка, стой!..

Когда Арсютка скрылся в лесу, Степан Никитич накинулся на кучера.

— Ты… ты ведь его узнал?.. А?..

— Конечно, узнал…

— Так что же ты все время молчал, негодяй… а?

— У меня не две головы… Рядом сидели, — ну, как пырнет ножом в бок. Ты его сам посадил, Степан Никитич, твой и ответ…

— Я?! Ах, ты… Да я… я…

На Говорливый прииск Степан Никитич приехал в страшном волнении. Как на грех, Иван Павлыч сидел в приисковой конторе и пил чай. Все страшно переполошились, когда Степан Никитич рассказал о случившемся, кроме Ивана Павлыча, который довольно ядовито заметил:

— У страха глаза велики, Степан Никитич… Тебе просто поблазнило от древности твоих лет.

— Мне?!. А кучер?

— А твой кучер — просто дурак… Если он будет болтать глупости, так я его велю выдрать.

Это приключение сильно подействовало на Степана Никитича. Старик как-то сразу опустился, начал всего бояться, прислушивался по ночам к малейшему шороху и по секрету всем сообщал:

— Это был оборотень… Он по душу мою приходил… Да…

Вообще человек рехнулся.

Через полгода Иван Пазлыч поймал Арсютку, устроив облаву в лесу. Степан Никитич был вызван в качестве свидетеля, но не признал в Арсютке того мужика, которого вез на козлах.

— Да ты погляди на меня-то хорошенько, Степан Никитич, — дерзко говорил Арсютка. — Еще тогда меня табачком угощал…

— Нет, ты — оборотень… — повторял Степан Никитич.

Семейная радость {10}

Рассказ

I

Старуха Марья Андреевна почти целый день проводила у окна. Ей было уже за восемьдесят, и она плохо слышала, хотя горничные и уверяли противное — что не нужно, так старая ведьма, не бойсь, услышит.

— Давно черти с огнем на том свете ищут, — уверяла горничная Даша, очень бойкая и задорная особа. — В чужой век жнвет старая карга.

Старуха смотрела на Дашу своими мутными глазами, качала головой и отвечала:

— Ужо вот тебя на том свете черти-то припекать будут…

Когда старуха сердилась, лицо у нее делалось страшным: глаза как-то останавливались, нижняя челюсть отвисала, из-под платка на голове выбивались космы начинавших желтеть седых волос. Сейчас трудно было сказать, была она когда-нибудь красива или безобразна, только крючковатый нос и выдававшийся вперед подбородок говорили о резких, типичных чертах.

Итак, Марья Андреевна сидела у окна и смотрела на улицу. Трудно было бы сказать, о чем она думала и в состоянии ли она вообще о чем-нибудь думать. Впрочем, этим никто не интересовался. Поднималась она раньше всех в доме и этим досаждала прислуге. Потом шла к заутрене — досаждала дворнику; потом приходила из церкви прямо к чаю и досаждала решительно всем, потому что всякому до себя, а эта старуха только мешается. Одним словом, в богатом доме ей не было места, и она это чувствовала. Чуть кто подойдет — она сейчас поднимется и перейдет на другое место.

— Бабушка, да что ты все толчешься! — ворчали на нее. Даже в глазах рябит…

Если старуха засиживалась на одном месте, когда на нее находило забытье, это еще больше возмущало всех.

— Помилуйте, что она торчит на одном месте, как кукла! Смотреть тошно…

Когда старуха замечала это общее недовольство, у нее делалось испуганное лицо и она старалась куда-нибудь спрятаться, что было не легко, так как семья была большая и все комнаты были разобраны. Нигде не было места Марье Андреевне, и она слонялась по дому, как тень.

Прислуга устраивала ведьме всевозможные каверзы, а когда та жаловалась дочери Елене Федоровне, настоящей хозяйке, то получала один и тот же ответ: