— Я думаю, это ему нужно, чтобы потом шантажировать дядюшку и заставить его плясать под свою дудку. А может быть, он хочет с помощью этого письма превратить старика в посмешище… Так ты говоришь, они и пароль придумали?
— Да. Агент, который должен установить с дядюшкой связь, обязан сказать: «Дед ест бозбаш с Жаннет Макдональд».
От хохота Асадолла-мирза повалился на пол. Меня тоже разобрало, и сквозь смех я добавил:
— Когда дядюшка услышал упоминание о Великом праотце, его чуть удар не хватил, но отец все-таки заставил его согласиться.
— А твой отец, оказывается, тоже остряк. Уже одним тем, что он сумел припутать сюда дядюшкиного деда, здорово ему отомстил. Удивительно, как все же ага пошел на это?
— Он долго артачился и вначале даже заявил, что скорее поднимется на эшафот к англичанам, чем допустит, чтобы имя Великого Праотца стояло рядом с именем какой-то потаскухи.
У Асадолла-мирзы глаза округлились от удивления. Потом он снова расхохотался:
— Ну старик и наглец! Да ведь Жаннет Макдональд — великая актриса. Любой мужчина был бы счастлив ручку ей поцеловать!
— Отец сказал дядюшке, что если бы Наполеон оказался в таком же положении, он бы тоже пошел на подобную жертву. Короче говоря, отец настолько запугал дядюшку, что тот согласился посадить Великого Праотца за один стол с Жаннет Макдональд.
Асадолла-мирза вытер губы салфеткой.
— Моменто!.. Он так гордится своим дедом, что можно подумать, тот был Виктором Гюго или Гарибальди!.. А ты-то знаешь, кем на самом деле был Великий Праотец?
— Нет.
— Отец Великого Праотца жил во времена Мохаммад-шаха и Насреддин-шаха и был каменщиком. И постепенно по камушку, по кирпичику сколотил состояние. Как-то раз он послал в дар Насреддин-шаху пятьсот туманов, и тогда шах пожаловал ему почетное арабское прозвище-лакаб аж из семи слогов, и простой каменщик немедленно стал называться как-нибудь вроде Мозоль оль-Пуп аль-Типун, а его сын, то бишь покойный Великий Праотец, который относил на серебряном подносе взятку Насреддин-шаху, получил лакаб из шести слогов — например… Шишподнос ар-Рахит… Ну и затем вся семья в один миг превратилась в великий аристократический род и по сей день, кроме своих, не признает никого на свете… Моменто! Смотри только, нигде не повторяй то, что я тебе рассказал!
— Нет, дядя Асадолла. Не бойтесь.
— Ну ладно, теперь нам надо что-нибудь придумать, а то еще, не дай бог, Гитлер пошлет маршала Геринга спасать на дому отставного казачьего прапорщика… Кстати, а ты знаешь, какой был чин у твоего дядюшки, который ходит с видом маршала Гинденбурга? Он вышел в отставку в чине прапорщика. Более того, он подал в отставку досрочно. А знаешь почему?
— Нет. Почему?
— Ты тогда был совсем маленьким и, конечно, не можешь этого помнить. Дядюшка уже в то время считал себя главой семьи и командовал всеми родственниками. Над твоим отцом он издевался как мог. А твой отец сдал дом, тот самый, который теперь арендует сардар Махарат-хан, одному молодому подпоручику. И дядюшке, в кругу семьи изображавшему из себя великого полководца, когда он встречался на улице с подпоручиком, который годился ему во внуки, приходилось вытягиваться перед тем по струнке и щелкать каблуками. В те времена в армии насчет дисциплины было строго. Ну, конечно, все по этому поводу над дядюшкой посмеивались, и он подал в отставку. С той-то поры и началась его вражда с твоим отцом… Ладно, подымайся. Что-нибудь придумаем.
Асадолла-мирза стал одеваться.
— Раз нам известен пароль агента Гитлера, мы должны установить с дядюшкой контакт и попытаться сорвать замысел твоего отца. Откуда бы нам ему позвонить?… Из вашего дома нельзя, из дядюшкиного — тоже… А что, если мы заглянем к Дустали-хану? Он сейчас вряд ли дома сидит.
Приняв это решение, мы вышли на улицу. По дороге Асадолла-мирза сообщил мне новость, от которой у меня оборвалось сердце. Оказывается, правительство решило демобилизовать всех некадровых военнослужащих, и, таким образом, сын дяди Полковника Шапур, больше известный как Пури, должен был со дня на день вернуться домой. Посмотрев на мое расстроенное лицо, Асадолла-мирза хлопнул меня по плечу:
— Не горюй! Господь, он все видит! Когда я говорил, чтобы ты не забывал про Сан-Франциско, я имел в виду как раз такой поворот событий… Сейчас ни о чем не думай! Как-нибудь уладится. Может, ты, пока суд да дело, успеешь и школу кончить или сумеешь в Сан-Франциско съездить, а может, тот косноязычный решит жениться на ком-нибудь другом.
Но его утешения не облегчили моих страданий. Перед домом Дустали-хана мы остановились и прислушались. Тишина. Не было слышно даже криков Азиз ос-Салтане, разносившихся на всю улицу.
— Похоже, этой воительницы тоже нет дома, — сказал Асадолла-мирза. — Если там одна служанка, то лучше места, чтобы позвонить дядюшке, мы не найдем нигде. А служанку мы с тобой в два счета обведем вокруг пальца.
Когда нам открыли ворота, глаза Асадолла-мирзы засверкали, а на губах расцвела улыбка. Перед нами стояла девушка, совсем молоденькая, на вид лет девятнадцати с приятным лицом и хорошей фигурой. Она очень вежливо поздоровалась с князем, и он на первое же ее «прошу вас» немедленно вошел во двор. Хотя было ясно, что никого, кроме девушки, в доме нет, он спросил, дома ли Азиз ос-Салтане и Дустали-хан.
Накинув на голову легкую чадру, девушка кокетливо засмеялась:
— Асадолла-хан, а вы меня вроде и не узнали.
Асадолла-мирза словно уже и забыл про наши намерения. Поедая девушку глазами, он улыбнулся:
— Моменто! Как это не узнал! Ты — Зохра. Как поживаешь? Отец твой здоров?… Где ж ты пропадала? Совсем тебя не видно.
— Я — Фати, дочь кормилицы. Моя мать выкормила Гамар-ханум… Разве не помните… когда я была совсем маленькой, вы мне еще говорили: «Щечки у тебя как яблочки».
— А-а! Как же, как же!.. Ах ты ж господи! Какая ты большая стала!.. Откуда у тебя такие алые губки? Можно я их поцелую, чтоб они побелели?… Ну, неужели даже не чмокнешь дядю?
Девушка покраснела и, смущенно рассмеявщись, опустила глаза. Асадолла-мирза взял ее за руку и, по-прежнему оглядывая с ног до головы, сказал:
— А я кормилицу часто о тебе расспрашивал. Она, по-моему, говорила, что ты замуж вышла.
— Да. Вышла замуж и уехала в Исфахан… Потом через четыре года развелась с мужем. Плохой был человек. Обижал меня.
— Покарай его аллах! Чтоб такую хорошую девушку обижать?! А как насчет детишек-ребятишек? Не завела?
— Нет…
— А-та-та… Прекрасно… отлично… Ну и что же теперь делаешь?
Князь так увлекся разговором, что, казалось, напрочь забыл, зачем мы пришли. Я дернул его за рукав. Не спуская глаз с Фати, он сказал:
— Тогда, если позволишь, мы немного посидим, подождем Дустали-хана.
Девушка радушно воскликнула:
— Прошу вас! Чувствуйте себя как дома. Пожалуйте в залу.
— А попить чего-нибудь прохладного у тебя не найдется?
— Конечно. Есть вишневый шербет, есть из айвы с лимоном… Что вам принести?
— Нет, милая, шербету мне что-то не хочется. А вот от лимонада бы не отказался!.. Если б ты сбегала на базар и принесла нам две бутылочки лимонада, цены бы тебе не было!.. Вот деньги, возьми.
— Как вам не стыдно, ага! Какие еще деньги?! У меня у самой деньги есть.
Асадолла-мирза насильно запихнул ей в руку деньги, на которые можно было купить двадцать бутылок лимонада. Как только Фати вышла за ворота, князь направился к телефону и назвал номер дядюшки. Трубку он прикрыл носовым платком. Услышав на другом конце провода дядюшкин голос, князь, коверкая слова, сказал:
— Ага, ви есть дома один?… Тогда меня слушай… Дед кушать бозбаш с Шаннет Макдональд… Понималь?… Ви не вольнуйтесь!.. Необходимый приказ пришель… Мы послезавтра иметь ваш контакт… Кто что вам ни говори, ви это не делай, жди наш приказ!.. Даже если ваш сестры муж вам что-то говори, ви все равно не слюшай!.. Совершенно секретно… Ничего не делай, жди! Молодец!.. Это есть правильно понималь!.. Никому ни один слово не говори, пока не поступаль наш приказ! Понималь?… Что? Честное слово даваль?… Молодец!.. Хайль Гитлер!
С трудом сдерживая смех, Асадолла-мирза положил трубку.
— Бедняга от страху аж трясся. Теперь, как бы твой отец ни подстрекал дядюшку, тот ни на что не согласится. А мы тем временем решим, что делать дальше.
Через несколько минут появилась Фати с лимонадом. Было видно, что она всю дорогу бежала.
Прихлебывая лимонад, Асадолла-мирза продолжал ощупывать Фати глазами:
— Фати-джан, неужели в гости к дяде не зайдешь?… Ты ведь знаешь, где я живу?
— Там же, где и раньше?
— Да, все там же… Раз ты теперь здесь, должна дядюшку навещать.
— Даст бог, мы с матушкой как-нибудь на днях к вам заглянем.
— Моменто, моменто! Зачем же тебе матушку утруждать? Нет, ты уж с собой ее не тащи. У нее поясница больная. Ей отдыхать надо.