— Валяй, — нехотя разрешил Невзор.
— Вот вы, прошу прощения, присоветовали, как вы изволили выразиться, снадобье нагреть. Было?
— Ну, — самодовольно ответил Невзор, — было. И дальше что?
— А почему было просто не разбить их или не взорвать, как я с самого начала предлагал?
— Рожденный ползать летать не может, — изрек Невзор неизвестно где подслушанную им цитату из Горького. — Уж кто-кто, а я в снадобьях разбираюсь получше тебя, потому что я ими не торговал, я их делал и ведаю, что ежели зелье, коему надлежит в холоде храниться, нагреть, то зелье это не токмо испортится, но и действие свое, наоборот, поменяет. Понял теперь?
— То есть вы хотите сказать, что лекарство испорчено? Прекрасно! Это же замечательно! Значит, Спивакову не пройти комиссию, и препарат не допустят в серийное производство?! Это — победа! — возбужденно выпалил Глинкин, но Невзор только презрительно хмыкнул в ответ.
— Я н-не прав? — сразу оробел Глинкин.
— Мелкий ты какой человечишка. И подлый. Столь же подлость твоя сильна, сколь и у помощника твоего премерзкого, Кваки (Невзор всегда называл Квака именно так: «Кваки»), Всё бы тебе мелко плавать, точно пескарю. «Комиссию не пройдет», — передразнил колдун магната, — так нет же, всё не то. Увидишь, чем вскорости затея моя обернется. Недолго уже терпеть осталось…
— Чем же? — затаив дыхание в предвкушении его ответа, спросил Глинкин.
— Мор великий будет, — с животным довольным урчанием ответил Невзор. — Велесу Чернобогу и Маре жертва достойная будет, перед концом мира и света белого пригодная. Смердеть будет воздух, отравлены реки, земля будет гнить от плоти людской.
— Как же это случится? Когда? — Глинкина охватил ужас. — А мы-то как же? Я, дети мои?! Неужто умрем?
— Уймись ты, — отмахнулся Невзор. — Умрут те, у кого золота не хватит, чтобы купить у тебя от мора смертного средство. Да ты еще и не всем продавать станешь, а только тем, на кого я тебе укажу. Нам в новый век много людишек тащить без надобности. Кто Шуйной дорогой идет, тот и спасется.
— А где же взять то средство?
— Во-от! Вот он, главный вопрос! И задал ты его потому, что давно тебе охота судьбой человечьей вертеть. Ведь давно не золото для тебя главное, так?
— Вообще-то, да, — признался Глинкин. — Деньги для меня — давно не главное.
— Потому мы и вместе, — засмеялся Невзор тем самым своим каркающим смехом. — Вставай да пошли в твою… как вы ее называете? Где ты снадобья делаешь, которые потом страдальцам втридорога продаешь.
— Я снадобья не делаю, мне это не к лицу, и я в этом ничего не понимаю, — признался Глинкин, — я лишь умею их продавать.
— Да-а, — протянул Невзор, — за двести лет, что я провел внутри дуба, всё тут переставилось с ног на голову. Кудесник и лекарь больше не в чести. Лавочник держит его на привязи, как собаку, и кидает кость, чтобы он не подох от голода, а тот возвращает лавочнику его подачку куском мяса.
— Основа любой экономики, — нашелся Глинкин, — сначала вложил грош, а взамен получил золотой.
— Вот и пора извести весь род людской под корень. — Левое полушарие мозга Глинкина заныло, что случалось всегда, когда Невзор раздражался. — Потому, что всё у вас неправильно. Вы все горбаты, как верблюды, а горбатого только могила распрямит.
Их разговор, традиционно представлявший собой немой обмен мыслями, происходил на территории одного из принадлежащих Глинкину фармацевтических заводов. Единый в двух лицах Глинкин-Невзор на внедорожнике без номеров подкатил к помещению исследовательского центра, который однажды был обещан Кваку в качестве тихой гавани и которым магнат очень гордился. Здесь работали неплохие специалисты, даже был кто-то из НИИСИ — того, старого, еще агабабовского, когда в жизни института наступил скверный период и люди увольнялись, отказываясь существовать на нищенскую зарплату. Выполняя распоряжения Невзора, Глинкин приказал собрать внутри экспериментальной лаборатории всех нужных ему людей. К лаборатории примыкал склад химических компонентов, таким образом всё, что понадобится для работы, было под рукой.
— Всем привет, — высокомерно поздоровался с персоналом барин Михаил Петрович, — необходимо, чтобы вы сделали для меня кое-что, в количестве… В количестве…
— В каком количестве? — спросил он у Невзора.
— Пусть для начала сделают на десять тысяч человек, — уклончиво ответил колдун. — Я буду тобой руководить, ты только ничего лишнего от себя не говори, а то вместо противоядия еще худший яд получится. Кощная отрава тогда у тебя выйдет. Кощный, смертельный яд.
— Почему «кощный», — с недоумением спросил магнат, — что означает это слово?
— Черный, злой, бога рогатого дар, — неохотно и не вполне определенно пояснил Невзор, и тогда все услышали от Глинкина:
— …в количестве десяти тысяч разовых доз.
Послышались недоуменные вопросы: «Десять тысяч доз? Немало. Куда же столько? Да и что нужно вам, дорогой хозяин?»
— Встаньте все по своим местам, — скомандовал Глинкин, — проведем нечто вроде лабораторной в институте. Надеюсь, вы не забыли, что это такое? Представьте, что я не просто безмозглый мешок с деньгами, а мудрый преподаватель, стою у доски (он действительно стоял возле передвижной доски, на которой удобно писать фломастером, а потом быстро стирать) и записываю длинную формулу вещества, которое нам с вами необходимо получить. Итак, приступим!
Глинкин, к полному изумлению своих сотрудников, очень бодро принялся заполнять пространство доски обозначениями химических элементов, давая каждому своему действию полное, исчерпывающее объяснение. Сотрудники вначале недоуменно переглядывались, потом, уяснив, что это не розыгрыш, что, оказывается, хозяин-то, как минимум, талантливый фармацевт, разделились на рабочие группы и принялись создавать препарат по рецепту магната…
— Откуда ты знаешь таблицу Менделеева? — Глинкин был поражен невероятно обширными, серьезными и глубокими познаниями Невзора. Старинный выговор колдуна, ранее тяжело ложившийся на слух, теперь почти уступил место вполне современной лексике. Глинкин приметил это еще загодя и, не вытерпев, изрек: «Вы и говорить стали как-то по-нашему», — на что Невзор, в присущей ему нахальной и порой откровенно хамской манере заявил: «Вообще-то, я в твоих мозгах проживаю, мне много места не нужно, хе-хе, мысли твои все вокруг меня, а думаешь ты по-русски. Я страсть какой любопытный, да и не дурак, понимаю, что со своими заворотами выгляжу осколком третичной эпохи, так что, считай, я от тебя, как это ни странно звучит, кой-чему учусь. Хотя ты, говоря между нами, — хомо не больно сапиенс…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});