— Хорошо, — сказал Калеб. — Я тоже этого хочу.
Калеб захватил ртом верх груди, не позволяя Виллоу отодвинуться, пока его язык и губы ласкали нежное тело. Неведомое ранее блаженное ощущение пронизало Виллоу, заставив ее вскрикнуть.
— Душа моя, я сделал тебе больно? — хрипло спросил Калеб, оторвавшись от упругого ароматного тела.
— Мы не должны… мы не должны этого делать.
Калеб закрыл глаза. Разум был согласен с ее словами, а желание не хотело их слушать.
— Я сделал тебе больно? — вновь спросил он.
Говоря это, он дунул на сосок, который все еще влажно поблескивал после того, как побывал у него во рту. Ощутив холодок, ее живот напрягся. Инстинктивно качнулись бедра Виллоу не могла понять смысла собственного движения. Но Калеб понял.
— Скажи мне, Виллоу. — Он поцеловал тугой розовый бутон груди. — Я сделал тебе больно?
Виллоу что-то хотела сказать, но не смогла. Она просто покачала головой.
— А тебе понравилось это? — спросил Калеб.
Румянец окрасил щеки Виллоу. Она опустила голову вниз, пряча лицо от Калеба.
Калеб еще раз легонько погладил бородатой щекой грудь и отвернулся, будучи не уверен в том, что сможет устоять, если станет и дальше смотреть на это белоснежное, упругое чудо с твердыми алыми сосками, еще сохраняющими тепло его рта.
— Хорошо, душа моя. Я не буду тебя принуждать.
Калеб поднялся и направился к очагу Через несколько минут к нему присоединилась Виллоу. Они ели в молчании, которое отнюдь не казалось гнетущим. Они не говорили о том, что произошло в постели. Калеб боялся вспугнуть родившуюся между ними близость.
«Стыдливая, робкая форель. Она так давно не знала мужской ласки Требуется лишь терпение — и она приплывет мне в руки сама Мне всегда говорили, что я терпеливый человек Почему мне так трудно быть терпеливым с ней?
Почему это так трудно? — вопрошал себя Калеб — Почему?»
Виллоу не без смущения украдкой наблюдала за тем, как Калеб ходил по лагерю, укладывая продукты в багажные мешки, проверяя подпруги и недоуздки, заботясь о том, чтобы в пути ничто не беспокоило лошадей Когда он появился на лугу с новым мешком зерна, Виллоу присоединилась к нему.
По свистку Калеба к нему рысью подбежал Трей и подошел, прихрамывая, Дьюс. Калеб насыпал две кучки зерна и пока лошади с хрустом жевали, осмотрел у них копыта и спины, ласково разговаривая с ними и хваля их за выносливость и добрый нрав. Виллоу была зачарована непринужденностью движений, силой и какой-то неповторимой мужской грацией Калеба. Удивительно точно и уверенно двигались его руки. Он настолько осторожно коснулся пулевой раны Дьюса, что мерин даже не вздрогнул. Калеб очень внимательно осмотрел рану.
— Все такая же чистая, — сказал он негромко. Он потрепал лошадь по холке, ощупал шерсть в тех местах, где чаще всего выступает пена. — Я послежу за тобой, мой малыш. Думаю, тебе надо дать отдых на денек-другой. Я нисколько тебя не виню. Дорога была чертовски трудная.
Запах зерна долетел до одной из кобыл, и она, тихонько заржав, направилась к Калебу. Он улыбнулся и потрогал ее за челку.
— Привет, Пенни. Чувствуешь себя получше после того, как ночь попаслась? — спросил он.
Пенни решительно потянулсь к мешку с зерном.
Виллоу засмеялась.
— Перестань мучить ее. Она знает, что ее ожидает лакомство.
Калеб искоса взглянул на Виллоу и как-то загадочно улыбнулся.
— Чем дольше ждешь, тем желаннее то, к чему стремишься. Разве ты не знаешь?
Со стороны Виллоу было мудро промолчать, но с румянцем во всю щеку она ничего поделать не могла. Она вздрогнула, вспомнив утренние ласки
Через всю долину к ним галопом несся Измаил. Уши у него были торчком, шаг легкий и ровный, тело гибкое.
— Хорошо выглядит, — заметил Калеб.
— Дышит тяжеловато…
— Это высота сказывается… Через недельку пообвыкнет.
Виллоу вздохнула и потерла виски. Каждую из кобыл, примчавшихся на запах, Калеб оделил порцией зерна.
— Мы не будем так сильно гнать, пока ты не привыкнешь к высоте.
— Будем ехать всего лишь по двенадцать часов в сутки, а не по восемнадцать? — пробормотала под нос Виллоу
Но Калеб услышал Слух у него был как у оленя. Он поднял глаза на Виллоу и увидел, что она закрыла глаза и трет виски Он добавил еще зерна лошадям, завязал мешок ремнем, отставил его и подошел к Виллоу.
— Болит голова? — участливо спросил он.
Она виновато опустила руки.
— Немножко… Хотя и не так, как на перевале.
— А ну-ка позволь мне.
Пресекая любые возможные возражения со стороны Вил-лоу, Калеб провел большим пальцем по ее вискам.
— Расслабься по возможности, — сказал он. — Чем напряженней мышцы, тем сильнее болит.
Виллоу тихонько охнула от удовольствия, когда пальцы Калеба заскользили по голове, массируя и расслабляя узлы, о существовании которых она даже не подозревала. Сильные, нежные, искусные руки убирали, снимали боль, принося ей облегчение и покой. Легким движением пальцев Калеб побудил Виллоу наклониться и затем опереться лбом о его грудь.
Лишь тогда Виллоу осознала, что рубашка у Калеба расстегнута и ее лоб касается обнаженной теплой груди. Темная поросль щекотала ей нос и рот. Она втянула в себя воздух, ощутив запах шерстяной рубашки, лошади и мужского пота. Она вздохнула и с наслаждением потерлась щекой о мужскую грудь.
— Это так здорово, — сказала Виллоу, медленно поворачивая голову, подставляя ее сильным пальцам, уносящим боль.
— Хорошо, — ответил Калеб, ощущая тепло ее дыхания на своей груди.
На некоторое время воцарилось молчание. Затем Виллоу снова вздохнула и произнесла:
— Я никогда не смогу расплатиться с тобой…
Калеб засмеялся.
— Ну почему же? Я могу позволить тебе потереть мне голову.
— Я имею в виду кобыл. Спасибо тебе, Калеб.
— Они слишком хороши, чтобы можно было их потерять из-за чьей-то ошибки.
— Я знаю, — просто сказала Виллоу. — Это была моя ошибка.
Калеб потер виски Виллоу тыльной стороной пальцев.
— Не ты создавала эти горы, душа моя. Это сделал господь.
Она грустно улыбнулась.
— Но я наняла проводника и тут же отказалась прислушиваться к его словам. Я едва не погубила моих красавиц, которые виновны лишь в том, что шли туда, куда я их вела. Они бы погибли, если бы ты не отправился за ними… Я бы не смогла… Я пыталась, но… — Ее голос прервался.
Виллоу покачала головой и зашептала:
— У меня не хватило сил. У тебя они оставались, но ты не обязан был идти за лошадьми, хотя бы потому, что ты несколько дней недосыпал.