Читать интересную книгу Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник - Валентин Черных

Через неделю на студию пришло заключение, что Министерство здравоохранения одобряет сценарий о советском враче-офтальмологе, хотя мы в сценарии не успели нейрохирурга заменить на офтальмолога. Профессору верили на слово.

Я не просил режиссера пробовать меня на главную роль, он мне ничего не обещал, но никто не сомневался, что я буду пробоваться на главную роль, никто больше меня не сделал для этого фильма. Когда начались кинопробы, ассистент режиссера по актерам позвонила мне первому.

Приезжали актеры провинциальных театров. Они отличались от местных, столичных, повышенным зарядом энергии. Существует миф, что в Москве все несутся, все решается на ходу и нет никого пронырливее москвича. Это глубокое заблуждение. В Москве бегут в основном приезжие. Москвич экономит силы, как опытный боксер, и бросается в атаку только в нужный и единственно возможный момент.

Если бы приезжали коротышки вроде меня, я был бы спокоен. Маленьким меня трудно переиграть. Но приезжали самые невероятные: толстые, худые, очень высокие и среднего роста, и возраст колебался от тридцати пяти до пятидесяти, самый зрелый актерский возраст, — в эти годы профессиональный актер многое умеет.

Кинопробы шли почти три месяца, и вот сегодня утром позвонил режиссер. Обычно на просмотр кинопроб актеров не приглашают. Сообщают уже о свершившемся или несвершившемся. Для преуспевающего актера, если утвердили — прекрасно, не утвердили — не самая большая трагедия. Это ведь только роль на месяц, а не должность на много лет вперед или до конца жизни. Но это для актеров, которые сыграли не одну главную роль. Я претендовал на главную роль впервые, маленький принц не в счет — кто в детстве не подавал надежд!

Таксист подъехал к студии. До просмотра оставалось еще двадцать минут. Я растягивал как мог эти минуты, заговаривая с каждым знакомым, чтобы не оказаться раньше режиссера. К просмотровому залу я подошел за три минуты до назначенного времени, режиссер уже сидел у микшера. В зале больше никого не было, и я забеспокоился. Если все решилось, то зачем это скрывать от ассистентов и редакторов?

— На главную роль мы попробовали четырнадцать актеров, — сказал режиссер. — На обсуждение выносим троих. В их числе и вы. Но до обсуждения мы с вами должны решить, кого отстаиваем.

— Меня, — попытался я пошутить. — Я про себя все знаю, я могу даже и не смотреть.

— Посмотрим все-таки. Это интересно. — Режиссер сказал в микрофон киномеханику: — Начали…

Первым был парень явно способный, но стандартный и по внешности, и по рисунку роли. Таких ученых, особенно физиков-теоретиков, химиков, гениальных композиторов, — молодых, нескладных, в очках — я видел в десятках фильмов. Я начал успокаиваться.

Потом был я. Снимали на видеопленку, в основном на крупных планах. Я огорчился сразу. Набрякшие мешочки под глазами выдавали возраст, хотя перед съемками я сутки принимал мочегонное. Играл я неплохо, может быть, даже лучше, чем всегда, правда, приспособления были видны, задирал брови, когда удивлялся, слишком стремительно шел на партнера, демонстрируя энергию, но чем дальше я смотрел, тем больше нравился себе. В моей трактовке что-то было. Маленький, но мужик, такого не сломишь.

И наконец пошел третий. Из Калужского театра. Этот был самый молодой, чуть больше тридцати, спортивный, раскованный. Он не играл отрешенность, как первый, не доказывал, как я, что маленькие люди тоже люди. Он просто жил, ходил, смеялся и терпел поражение потому, что не мог выиграть в четко расставленных и спланированных ловушках интриги. В конце эпизода была сцена, когда герой плакал. Первый парень плакал хорошо, пытаясь скрыть слезы, — он не хотел, чтобы увидели его слабость. Я плакал мужественно, слезы катились, я их не вытирал. Меня наверняка бы жалели миллионы женщин, которым за сорок.

А калужский просто плакал. Всхлипывал, шмыгал носом и даже сучил ногами, как маленький, плакал от бессильной ярости и боли.

Что уж тут говорить. Это был очень интересный парень. Может быть, даже талантливый, об этом еще никто не знал, но узнают, когда он сыграет эту главную роль. Но я-то видел, что он сделал уже и что может еще сделать. Это всегда видно. Я люблю включать телевизор на середине фильма, и мне достаточно несколько минут, чтобы понять, способный ли режиссер, — это видно в каждом кадре. Интересны ли актеры, это тоже видно в каждом актерском движении. Да и вообще, когда выставляешься на публичное обозрение, все видно.

Просмотр закончился. Киномеханик включил в зале свет.

— Кого? — спросил режиссер.

— Третий, — сказал я.

— Спасибо, — сказал режиссер.

— Да ладно, — сказал я.

— Но у вас право сыграть в этом фильме любую другую роль, — сказал режиссер.

— Право не дают, а берут. Я на этот раз не взял. Может быть, возьму в следующий, — сказал я и тут же подумал, что следующего раза у меня уже не будет.

— Когда обсуждение проб? — спросил я.

— Через час, — ответил режиссер.

— Скажи, что я за третьего, — попросил я. Нормальная слабость. Мне хотелось, чтобы все знали, что я сам принял решение, хотя режиссер, независимо от меня, все давно решил. Как профессионал я понимал профессионала.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел.

Теперь меня беспокоило, только чтобы не встретить ее. Она знала мои привычки. Я обычно уходил со студии через холл рядом с гардеробными, там всегда можно встретить знакомых актеров, обменяться новостями. Она, наверное, ждала меня там. Я двинулся к другому выходу, прошел через стеклянную галерею, пронесся через проходную, изображая опаздывающего человека; вскочил в троллейбус. В конце маршрута у Киевского вокзала я вышел и спустился в метро. И только на эскалаторе сообразил, что никто на меня не смотрит и мне не надо изображать озабоченного делами. Судя по всему, дела у меня вообще теперь появятся не скоро.

Вышел я на Белорусской. В Доме кино ресторан был еще закрыт, и я направился в пельменную напротив. В последние месяцы мне всегда хотелось есть, каждый час я думал о еде, но сдерживался, проходя мимо столовых и буфетов.

— Две порции пельменей, — заказал я. Это было компромиссное решение. Я теперь всегда помнил о своей с таким трудом добытой стройности.

В пельменную вошел подполковник с эмблемами строительных частей на петлицах. Подполковник был маленького роста, может быть даже меньше меня. И поэтому я сразу включился, ведь мне еще ни разу не приходилось играть подполковников.

Подполковник, предварительно спросив разрешения, подсел за мой столик. Судя по новому мундиру, он был явно из провинции, столичные военные в будние дни пользовались поношенными мундирами.

Подполковник заказал салат и пять порций пельменей, — набегался, наверное, за утро по военным конторам или магазинам. Он протер ложку и вилку бумажной салфеткой, разложил на коленях носовой платок, чтобы не запачкать брюки. Подполковник все это проделал основательно и спокойно. А чего ему не быть спокойным. Судя по возрасту, он уже выслужил свои календарные двадцать пять лет, после которых военных обеспечивают солидной пенсией. А я уже тридцать лет снимался в кино, и до пенсии мне было больше десяти лет.

Я вдруг подумал, что подполковник, просыпаясь утром, не ждет, что ему по телефону сообщат о присвоении генеральского звания, как жду я, что мне позвонят и предложат главную роль. Жизнь есть жизнь, и чтобы быть генералом, подполковнику надо обязательно вначале быть полковником. А может быть, подполковник даже уже и не мечтает о каракулевой папахе, которой полковники отличаются от подполковников, потому что папах намного меньше, чем подполковников.

Конечно, у военных всё немного по-другому, чем у нас. В кино можно выиграть в лотерею. Но играют многие, а выигрывают все-таки единицы. Я не выиграл. И я принял решение. Свои великолепные фарфоровые зубы я, конечно, оставлю, потому что хорошие зубы — это хорошее пищеварение, актер должен быть здоровым. Я прикинул, что десять килограммов, чтобы появился двойной подбородок, складки на затылке, чтобы живот переваливался через ремень, я наберу за месяц. Если кино я нужен только таким, я таким и буду. Подошла официантка.

— Еще три порции пельменей, — заказал я и подумал, что впервые за полгода я досыта наемся. Подумал об этом с облегчением.

ВОРОШИЛОВСКИЙ СТРЕЛОК

Рассказ

Меня ограбили. Элементарно. Рядом с нашим микрорайоном лесопарк, где я гуляю по два часа в день, чтобы поддерживать физическую форму. Я гулял и увидел, что навстречу мне идут трое подростков, лет по пятнадцати, не больше. Двое высоких, еще не складных, из таких со временем формируются мосластые крепкие мужики. Третий тоже высокий, но мощный, уже не меньше восьмидесяти килограммов веса, такой, когда обрастет мускулами и слоем жира, станет нечувствителен к ударам, такого не пробьешь, но уж если он зацепит, то свалит любого. Три богатыря, подумал я тогда о них с некоторой даже нежностью, защитники родины подрастают, а этот просто Илья Муромец.