Читать интересную книгу Хромой кузнец (сборник) - Мария Семенова

Где же им знать, что их Водяной нажаловался-таки Морскому Хозяину, и тот не пустил рыбу наверх, отправил в другую реку на нерест. Вот и сидят голодные Люди, плюют в реку со злости и сочиняют всякие небылицы: в кости, мол, Водяной проиграл рыбу соседу… и ведь ни за что не сознаются – сами, мол, во всём виноваты!

Речное дитя

А вот что однажды было со старой матерью Кия.

Шла она из лесу домой с полной корзинкою ягод, присела передохнуть возле быстрой порожистой речки, возле гудящего падуна. В том падуне скоро год назад утонула красавица девка: поскользнулась на камешке – и не видели больше, даже рукой не взмахнула, не отыскали потом. И вот, едва припомнила – будто из земли вырос добрый молодец, собою статный, пригожий, только вода с него льётся и подпоясан не ремешком, водорослями какими-то. Не успела мать Кия перепугаться, как добрый молодец бухнулся перед ней на колени:

– Выручи, матушка! Жена моя молодая рожать собралась…

– Да где ж она? – всполошилась добрая женщина. Быстро повёл её молодец – сама не заметила, как ступила в омут за падуном, ушла с головой. Но не задохнулась, не захлебнулась в воде, дышала, как на берегу, столько по сторонам вместо ёлок и сосен встала колеблемая водяная трава, а рядом закружились рыбёшки.

Вот спустились они на самое дно…

– Пришли! – сказал Водяной. Распахнул дверь. И кого же разглядела на лавке Киева мать? Да ту самую девку-красавицу, что утонула по осени в яром потоке. Крепко, знать, полюбил её Водяной, раз похитил, увёл к себе под воду. А в должный срок и дитя запросилось на свет…

Старая женщина скоро успокоила молодую, стала сказывать, какое там без неё житьё-бытьё наверху. Велела Водяному взять жену под руки и водить посолонь, потом поворачивать с боку на бок на лавке. Наконец приняла мальчишку, приложила к материнской груди, перетянула пупок крепкой зелёной травинкой, обрезала раковиной – будет, как и отец, хозяином над потоком. Приговорила:

– Расти умницей!

Вынес ей обрадованный Водяной дорогие каменья и самородное золото, намытое его рекой за века с начала Вселенной. Раскатил жемчуга, выросшие от Перуновых молний между корявых створок жемчужниц. От всего отказалась мать кузнеца: не ради, мол, серебра бегом бежала на помощь. Лишь попросила:

– Пускал бы ты, батюшка, нас на ту сторону невозбранно. Больно уж ягода хороша на том берегу, да страшненько по камешкам прыгать.

– Чтобы мне высохнуть, – поклялся Водяной. Честь честью вывел на волю добрую женщину, положил ей в корзинку славную кумжу, поклонился земным поклоном… и ушёл – только по воде пузыри.

Резвый сынишка его потом как-то забрался в сеть рыбакам. Те не поняли сперва ничего, снесли в избу, переодели в сухое. Но мальчишка томился и плакал у очага, а когда выпустили – со всех ног побежал обратно к реке, забрался в воду, повеселел, начал играть. Тогда Люди смекнули – попалось им детище Водяного. Вернули отцу сынка. И с тех пор у лесной реки всё было тихо и мирно, никто не жаловался ни на засуху, ни на безрыбье.

Омутник

А самому Кию пришлось как-то раз ополаскивать руки у омута неподалёку, и к нему незаметно приблизился седенький старец.

– Эх, и я был таким, – вздохнул он завистливо, глядя на сильные руки юного кузнеца, на его широкие плечи. – Теперь ведь не то, теперь всякий может обидеть…

– Экое безлепие, старика обижать! – нахмурился Кий. – У нас здесь и не слыхивали про такое! Да ты кто будешь, дедушка? Не видал я тебя раньше, нездешний, знать?

– Оттого не видал, что мне нужды не было казаться, – отвечал дед. – Я-то тебя вот таким ещё помню. Я Омутник здешний, хозяин этого омута… был хозяин, а теперь сам не ведаю, куда с горя податься…

– Кто обидел тебя? – спросил кузнец. Дед ответил:

– Да свой же брат, Омутник. Жил он у Железных Гор, пришлось, говорит, оттоль убираться, напросился в гости ко мне. А только он и сам, видать, дурного набрался: надумал совсем меня выселить… Поможешь мне, Кий-Молоточек? Али плохо я тебя всегда умывал?..

– Как не помочь, дедушка Омутник, – пообещал Кий. – Что делать, скажи!

– А вот что, – приободрился старик. – Приходи сюда ночью да молоток с собой не забудь. Увидишь, как побегут по омуту две волны одна за другой. Это я гостюшку погоню. Ты уж бей по первой волне, он как раз в ней и будет, а я во второй, не зашиби смотри!

– Дедушка, – сказал Кий. – У меня ведь помощник есть – сам Перун свет Сварожич! Слышишь, в кузнице ковадлом постукивает? Хочешь, с собой его позову, он твоему обидчику и без драки путь-то покажет…

– Что ты! Что ты!.. – замахал руками старик и с молодой прытью нырнул, потом наново высунулся: – Он – огненный Бог, страшусь я его! Один приходи, коли уж взялся помочь.

На том порешили. Ночью засел Кий с молоточком на берегу. Стал глядеть, как плывёт над омутом Месяц, плывёт высоко, куда выше прежнего, стыдится грязных пятен на серебристом лице, да и побаивается… совсем было засыпать начал кузнец, когда вдруг забурлило в омуте, закипело – и точно, побежали к берегу две волны, одна за другой, прямо на Кия. Обождал Кий, нацелился – да как хватил молотом по первой волне!

Что тут стало! Взвыл кто-то дурным голосом так, что долго ещё гудело по лесу. И вроде бы выскочил из воды препротивный, обрюзглый голый старик, в тине весь, с длинной растрёпанной бородой и рачьими глазами… убежал куда-то, шлёпая перепончатыми лапами, а впрочем, в потёмках-то много ли разглядишь.

Вышел старый Омутник на берег, начал благодарить Кия:

– А пуще всего за то спасибо тебе, кузнец, что помощничка сюда не привёл…

Прямо по имени так ведь и не назвал – боялся.

Банник

А всё-таки и Перуну в то лето, что он работал у Кия и не появлялся на небе, досталось раз явить свою силу.

Был у Кия сосед – брат троюродный, и у соседа баня. А в бане, как всегда водится, – банный дух, Банник. И за что-то невзлюбил этот Банник соседову молодую жену. Уж она и веничек ему оставляла, и воду, и добрый пар – всё равно: едва она за мытьё, непременно плеснёт на ногу кипятком, либо горячий камень расколет, так в неё и метнёт. А один раз вовсе чуть не сгубил: ухватил – сила-то немеряная, даром что ростом не вышел, – да и начал затаскивать меж стеною и каменной печкой, жечь почём зря, кожу сдирать. Хорошо, на крики жены вовремя подоспел муж-крепыш, отстоял, вынес еле живую, насилу водой отпоил.

Зашёл как-то этот сосед в кузницу Кия полюбоваться работой да починить ножницы овечьи. И обмолвился в разговоре, какие недобрые дела у них повелись. И обереги, мол, не оберегают. А хлеба краюшку злому Баннику положили – и ту не принял, всю перемял, истоптал… Этого уж Перун, качавший молча меха, стерпеть не сумел.

– Хлеб истоптал? – спросил негромко, но по стенам зазвенели молоточки, свёрла, подпилки. Отошёл от мехов, и сосед вытаращил глаза: меха продолжали качаться, ибо внуки Неба-Стрибога, быстрые Ветры, во всём слушались Бога Грозы и помогали ему. Откуда же мог знать Киев родич, какой такой черноволосый молодой исполин ходил в работниках у кузнеца. Все его, молчаливого, называли Тархом Тараховичем или просто Балдой, то есть Большим Молотом, а дальше не любопытничали.

– Эта служба как раз для меня, – молвил Перун. И помстилось соседу, что волосы его заклубились грозовой тучей, а в глазах заплясали синие молнии, и глухо пророкотало где-то вдали. Испугался землепашец, не хуже ли ещё Банника окажет себя этот Балда… но делать нечего, заварил кашу, расхлёбывай.

В тот же вечер, не мешкая долго, истопили баню. Жена соседа показалась с мужем в предбаннике, потом тихо вышла, а Перун шагнул внутрь. И сосед, желая позлить Банника, ещё крикнул следом, как сговорились:

– Шевелись там, жена!

Уж очень Банник не любит, когда кого-то торопят. Тотчас плеснул он в вошедшего целый ковш варёной воды, ждал крику, но где там! Может ли кипяток повредить Богу Грозы, родному брату Солнца, родному брату Огня! Он из горна поковки голой рукой под молот бросал и держал крепче клещей. Не успел опомниться Банник, как ухватило его что-то – а что, не понять, лишь два глаза во тьме и в глазах свирепое пламя! Как начало макать голого в крутой кипяток, да и мыть им, что ветошкой, полки, стены и пол! Как начало прямо над каменкой воду из бороды выжимать!..

Сосед с женою в предбаннике напугались, выскочили наружу: решили – сейчас баня развалится, раскатится по брёвнышку. Но нет.

– Будешь кипятком шпариться? – спросил Перун Банника, когда тот и вопить уже перестал, всхлипывал только. – Будешь камни кидать? За горячую печку будешь утаскивать?

– Не буду!.. – заверещал Банник, засучил кривыми короткими ножками. – Ой, не буду, только помилуй!

– А хлеб пинать?

– Не буду, бородою клянусь, пусть с неё вся плесень отмоется!