Читать интересную книгу Работы Фрейда по технике психоанализа. - Жак Лакан

Я говорил вам о Fort и Da. Это пример того, каким образом ребенок непринужденно вступает в эту игру. Он начинает играть с объектом, а точнее, единственно с фактом его присутствия и отсутствия. Таким образом, это уже преобразованный объект, объект символической функции, объект обезжизненный и являющийся уже знаком. Когда объект находится рядом, ребенок гонит его прочь, а когда его здесь нет, он зовет его. Посредством таких первых игр объект как бы непринужденно переходит в плоскость языка. Проступает символ, который становится важнее объекта.

Я уже столько раз все это повторял, что если вы до сих пор не намотали себе это на ус…

Для человека слово или понятие являются не чем иным как словом в его материальности. Это даже вещь. Это не просто тень, дуновение, виртуальная иллюзия вещи, это сама вещь.

Поразмышляйте чуточку в реальном. Лишь потому что слово "слон" существует в человеческом языке и слон, таким образом, входит в человеческие расчеты, люди смогли принимать в отношении слонов, даже не притронувшись к ним, решения гораздо более серьезные для этих пахидермов, нежели все то, что может произойти в их собственной истории — переправа через реку или естественное истощение леса. Благодаря одному только слову "слон" и способу его использования человеком в жизни слонов случаются вещи, благоприятные или нет, счастливые или злополучные — во всяком случае, катастрофические — даже до того, как на слонов поднимутся лук или ружье.

Впрочем, это ясно, им нет нужды быть здесь — мне достаточно упомянуть о них, чтобы благодаря слову "слон" они здесь присутствовали и были гораздо реальнее конкретных существующих где-то особей.

Ипполит: — Это из гегелевской логики.

Лакан: — Что ж, она уязвима?

Ипполит: — Нет, она неуязвима. Только что Маннами сказал, что это относится к политике.

О. Маннони: — Это грань, через которую подключается человеческая политика. В широком смысле. Если люди действуют не как животные, то именно потому, что они обмениваются своим знанием посредством языка. Следовательно, это относится к политике. Политика в отношении слонов возможна благодаря слову.

Г-н Ипполит: — Ноне только. Достается и самому слону. Это как раз и есть гегелевская логика.

Лакан: — Все это предваряет политику. Я хотел простонапросто наглядно показать вам значимость имени.

Пока что мы затронули лишь плоскость наименования. Тут нет еще даже синтаксиса. Но все же ясно, что синтаксис рождается в то же время. Как я уже отмечал, ребенок воспроизводит элементы таксиса раньше фонем. "Столько раз" появляетсяиногда в полном одиночестве. Конечно, мы вовсе не вправе делать отсюда решительные выводы о логическом предшествовании, поскольку речь, собственно говоря, идет лишь о возникновении феноменов.

Я обобщу сказанное. За проекцией образа неизменно следует проекция желания. Соответственно, существует ре-интроекция образа и реинтроекция желания. Игра взаимоопрокидывания, игра в зеркале. Безусловно, такое соединение совершается не единожды. Оно повторяется. И в течение данного цикла ребенок реинтегрирует, усваивает вновь свои желания.

Теперь я хочу остановиться на том способе, каким план символического подключается к плану воображаемого. В самом деле, как вы видите, желания ребенка проходят сперва через зримого другого. Именно здесь они бывают одобрены или же получают осуждение, принимаются или отвергаются. Вот посредством чего ребенок привыкает к символическому порядку и получает доступ к его основанию — закону.

На этот счет также имеются экспериментальные свидетельства. Сьюзан Исаак отмечает в одном из своих текстов — да и в школе Келера обращают на это внимание, — что в очень раннем, еще младенческом возрасте, между восемью и двенадцатью месяцами ребенок реагирует совершенно по-разному на случайное столкновение, падение, механическую резкость, связанную с неловкостью, и с другой стороны, на оплеуху, полученную в наказание. Мы можем видеть тут две совершенно различные реакции маленького ребенка даже до внешнего проявления языковой деятельности. А значит, ребенок уже имеет первое представление о символизме языка — о символизме языка и о его функции пакта.

А теперь мы постараемся разобраться с тем, какова в анализе функция речи.

Речь представляет собой своего рода мельничное колесо, при помощи которого человеческое желание беспрестанно опосредуется, возвращаясь в систему языка.

Я выделяю регистр символического порядка потому, что мы никогда не должны терять из виду соотнесенности с ним, тогдакак о нем чаще всего забывают и отворачиваются от него в анализе. Ведь о чем привыкли мы говорить? А говорим мы без конца и зачастую слишком туманно, с трудом выражая свои мысли, о воображаемых отношениях субъекта к построению его собственного Я. Мы беспрестанно ведем речь об опасностях, потрясениях, кризисах, которые субъект испытывает на уровне построения собственного Я. Вот почему я начал с объяснения вам отношения 0–0', воображаемого отношения к другому.

Первое проявление генитального объекта является не менее преждевременным, чем все, что можно наблюдать в развитии ребенка, и оно терпит крах. Однако либидо, относящееся к генитальному объекту, принадлежит другому уровню, нежели первичное либидо, объектом которого является собственный образ субъекта. Этот феномен имеет первостепенное значение.

Поскольку ребенок рождается на свет в состоянии, структурно характеризующемся повсеместной и полной преждевременностью, его либидинальное отношение к образу является первичным. С отзвуками того либидо, о котором идет здесь речь, вы знакомы, оно относится к порядку ЫеЬе, любви. Вот большой Х всей аналитической теории.

Вы думаете, что это уж слишком, называть его большим X? Мне не составило бы никакого труда найти тому доказательства в текстах, созданных лучшими аналитиками — ведь ссылаться следует не на тех, кто ничего не смыслит в том, что говорит. Я поручу кому-нибудь из вас почитать Балинта. Что представляет собой эта якобы сформировавшаяся уже генитальная любовь? Это остается полностью проблематичным. Вопрос о том, идет ли здесь речь о природном процессе или о культурной реализации, еще не решен аналитиками, — текстуально заявляет Балинт. Это довольно необычная двусмысленность, сохранившаяся в самом сердце того, что кажется в нашей среде общепринятым.

Как бы то ни было, если первичное либидо соотносится с преждевременностью, то вторичное либидо обладает другой природой. Оно простирается по ту сторону и отвечает первому созреванию желания, если не жизненного развития. Вот что, по крайней мере, должны мы предположить, чтобы теория осталась в силе и чтобы опыт мог быть объяснен. При этом уровень отношения человеческого существа к образу, к другому полностью меняется. Это ключевой момент того, что называют созреванием и вокруг чего разворачивается вся драма Эдипа. Это инстинктуальный коррелят того, что в Эдипе происходит в ситуационной плоскости.

Итак, что же происходит? В той мере, в какой первичное либидо достигает зрелости, отношение к нарциссическому образу переходит в плоскость Veriiebtheit (если воспользоваться поздней терминологией Фрейда). В плоскости воображаемого отчуждающий и пленяющий нарциссический образ оказывается инвестированной Veriiebtheit, феноменологически восходящей к регистру любви.

Если объяснять вещи подобным образом, то получится, что именно от внутреннего созревания, связанного с жизненной эволюцией субъекта, зависит заполнение, даже переполнение первичного зияния либидо незрелого субъекта. Предгенитальное либидо является уязвимой точкой, точкой миража между Эросом и Танатосом, между любовью и ненавистью. Таков наипростейший способ очертить ту решающую роль, которую играет так называемое де-сексуализированное либидо собственного Я в возможности мгновенного обращения, поворота от ненависти к любви, от любви к ненависти. Похоже, что решение этой проблемы было связано для Фрейда с наибольшими трудностями — загляните в его работу "Я и Оно". В названном тексте эта проблема предстает даже как возражение теории, полагающей в качестве отличных инстинкты смерти и инстинкты жизни. Я же, напротив, считаю, что все прекрасно согласуется — при условии, что мы располагаем верной теорией воображаемой функции собственного Я.

Если сказанное показалось вам слишком сложным, я могу предложить вам в помощь иллюстрацию.

Агрессивная реакция на Эдипово соперничество связано с одним из таких уровневых изменений. Сначала отец становится одной из наиболее ярко выраженных воображаемых фигур Ideal-Ich и в качестве таковой инвестируется влюбленностью, Veriiebtheit. Фигура отца Фрейдом четко выделена, названа и описана. А между тремя и пятью годами субъект достигает фазы Эдипа ровно в той мере, в какой происходит регрессия либидинальной позиции. И тогда появляется чувство агрессии, соперничества и ненависти по отношению к отцу. Небольшое изменение либидинального уровня относительно некоторого порога превращает любовь в ненависть — впрочем, колебания продолжаются в течение определенного времени.