Читать интересную книгу Тибетское Евангелие - Елена Крюкова

Стоящий за дверью выслушал меня, и ему понравились речи мои. Он открыл дверь.

Это была женщина. На ее голове крылатая, в виде птицы, шерстяная шапка, а на плечах — вышитые золотой нитью холщовые полотенца. На шее у женщины висела связка тяжелой бирюзы. В мочках ушей качались подвешенные на рыболовную бечеву тяжелые камни.

В руках женщина держала плошку с бараньим жиром, и огонь горел, и горький запах забивал ноздри. Женщина, я видел это по глазам ее, поняла все, что я говорил ей.

Говорила мне в ответ, и понимал ее, ибо научился говорить на языке жителей гор, и Черная Борода тоже понимал ее, ибо научился языку гор еще в Варанаси; а Розовый Тюрбан не понимал ее, ибо не знал языка гор, а Старый Инжир не слышал ни ее, ни меня, ибо умер он по дороге, еще на пути из Кандагара в Кабур, и там, при дороге, под раскидистым сухим деревом со стволом толщиною в связанные хвосты десяти крокодилов похоронили мы его и прочитали над придорожной могилой светлые молитвы, дабы упокоилась душа его с миром.

И спросил: Женщина, далеко ли до горы по имени Джомолунгма?

И сказала: Погоди, сейчас мужей позову!

Шагнули из тьмы жилища трое мужчин.

Жители гор были одеты в длинные серые, с виду грязные хламиды и такие же, как у женщины, жены их, черные шапки с отогнутыми полями, напоминающими крылья летящей птицы.

Один муж держал в руках флейту. Другой держал конскую сбрую. У третьего руки были пусты, и он улыбался.

И сказал: Радуйтесь, мужья женщины сей! Наш путь лежит к горе, что касается головой чистых небес.

И меня поняли. Один, у кого в руках была флейта, шагнул ко мне, без боязни взял меня за руку и так, рука в руке, вышел со мной на крыльцо. Дождь прекратил лить, не небе звезды. Муж крылатой женщины указал пальцем на северо-восток и радостно сказал так: Вот, гляди! Вершина Джомолунгмы закрывает белизной красную Звезду Лэ.

И, сказав так, поднес деревянную флейту к губам и заиграл тихо и нежно.

Глядел. Сердце взыграло от радости во мне. Скоро, скоро увижу обитель богов! И синее Озеро Учителя Будды; и с живым Буддой, сидящим на берегу бездонного Озера, беседовать буду.

Спутники мои устали, им надо есть и спать, так сказал мужьям крылатой женщины. Господь да возблагодарит вас за доброту вашу!

Вошли в дом женщины той. И муж ее, что держал в руках лошадиную сбрую, постелил нам черные шкуры яков на каменных плитах пола. И муж ее, что стоял с пустыми руками и улыбался, принес нам, усталым и промокшим, чистую и сухую одежду. И переоблачились мы.

Женщина, улыбаясь еще радостнее, чем третий ее муж, принесла нам свежего молока яков, и молоко плескалось в широкогорлом кувшине и в свете светильника с жиром отсвечивало голубым, розовым и синим. На вид вкусное, манящее, молоко источало сладкий запах.

Припадали к кувшину поочередно. Пили жадными, большими глотками, однако думая о друге и оставляя молока друг другу.

Так выпили все молоко из кувшина.

Ложитесь и отдыхайте, сказала нам женщина с золотыми полотенцами на плечах, в крылатой шапке, завтра с восходом солнца встанете рано и снова пуститесь в путь. Путь вам сужден. Путь ваша жизнь. Не свернете с пути.

Удивился знанью ее, и так спросил: Минг Ти, откуда знаешь наше Внутреннее?

И ответила: Откуда знаешь имя мое?

И сказал: Если знаешь Внутреннее мое, знаешь, откуда и я узнал имя твое.

Женщина встала на колени. Сняла с головы крылатую шапку. Ее густые рыжие волосы хлынули, потекли вниз, по плечам ее, по груди, по спине, до каменного пола.

Да, знаю, кто ты, тихо сказала.

И еще тише сказал: Если знаешь, кто я, пойдешь с нами? Оставишь мужей своих? Покажешь мне дорогу в Обитель богов? Узришь вместе со мной синие снега Джомолунгмы? Будешь мо литься святой горе Кайлас, ее же своими руками выстроили древние люди, ростом с погребальный чортен? Преклонишь со мною колена в виду священной Лхасы? Ведь там, именно там, ждет меня синее прозрачное Озеро, глубины великой, тишины бездонной.

И в Озере том, глубоко, видно сквозь толщу воды, плывет золотая рыбка величиною с твой, о женщина, мизинец; и скелет просвечивает сквозь ее нежное восковое тело, и сквозь кости скелета сияет ее малое, нежное сердце. Эта голая рыбка — ты.

Но не поймаю тебя в ладони свои. Выпущу тебя навсегда. Мне нужно только, чтобы ты, именно ты, встретившая меня на пороге Великих Гималаев, пошла туда со мной.

Разделишь ли, пусть на время, жажду мою? Утишишь ли горе мое? Возвеселишься ли радостью моей? У тебя три мужа, я знаю. Это обычай твоей страны. И я не муж тебе. Но я хочу пить из рук твоих не только жирное молоко черных яков, но и простую холодную воду. И, если ты омоешься в горном ручье, рассмеюсь, видя чистую, невинную красоту твою.

Женщина стояла передо мной на коленях. Волосы тихо бежали с ее плеч на пол. Из угла в угол хижины тихо шли мыши, сверкали бусинами глаз. Тускло горел красный огонь в очаге, догорал. Купцы уже спали на расстеленных шкурах, тепло и сладко было им.

Положил руку на голову женщины. Ощутил, как тепла, горяча ее голова под густыми рыжими волосами.

Я пойду с тобой, Путник, так сказала.

Меня зовут Исса, сказал.

И сказала мне: Я знаю, господин. Я видела сон. Сегодня утром дикая птица прилетела с реки Ганги, ее шея была обвязана низкой алых кораллов. И поняла, что придет ко мне родная кровь.

Тихо встал перед ней на колени.

Купцы спали, мужья Минг Ти притворялись, что спят, на деле их уши вращались, как у диких зверей, пытаясь услышать, о чем бессонный путник беседует с их женой.

Рядом, близко стояли на коленях, соприкасаясь руками и бедрами. Чувствовал, как женщина дрожит.

Есть ли у тебя дети, спросил ее.

Знал ответ. Спросил, чтобы она сказала сама.

У меня родился ребенок, он прожил на свете три года и умер, утонул в горной реке, тихо сказала.

И сказал так: Иди со мной в Страну Снегов, к священному Синему Озеру Будды, Глазу Неба, и очистишься там. И Владыка Озера, великий бог снегов, подарит тебе еще ребенка. И еще много детей. И еще много мужей. Ибо счастье женщины — в чадородии, и радость ее — в том, как весело, царственно отдается она любимым мужчинам своим.

А есть ли тот, кто любим сильнее всего, тихо спросила, локтем моего локтя касаясь.

Это тебе решать, тихо ответил, и увидел, как свет глаз моих упал на каменные плиты, и очертил на камнях яркий круг, и в круге света стояла женщина на коленях перед мной, и улыбалась, и плакала, и молилась, и хотела любви.

АНГЕЛ ГОСПОДЕНЬ ГЛАГОЛЕТ: ПРОПАСТЬ

Тяжело брести в горах по узкой тропе.

Так тяжело, что от близости смерти наполняется веселой пустотой медный котел головы.

Ты можешь оступиться, свалиться в пропасть, распяливая рот в крике, каждый миг.

Но каждый следующий миг ты делаешь шаг. Еще один шаг.

Они шли медленно, выверяя шаги и соразмеряя их длину, в связке — каждый обвязался грубой веревкой вокруг пояса, и все соединились одним вервием, как одной кровеносной жилой.

Далеко позади остался Капилавасту, там мой господин сидел под деревом, под ним же в священной роще царица Махамайя родила чудесного младенца Гаутаму; а также под деревом, под ним же в рубище спал последний бродяга, обритый тибетским ножом-пурба, муни, безумец, что глаголил на дорогах равнодушным прохожим о страдании и избавлении от них: великий Будда.

Купцы говорили мальчику моему: Будда здесь родился, может, здесь и остался жить его дух? Нет, отвечал им царь мой, Исса, нет и нет. Нет его тут. Я найду его высоко в горах Тибета. У синего Озера.

Как имя Озеру тому, спрашивали его купцы.

Купцы ли? Они только притворялись купцами — кто стал бы развязывать поклажу, притороченную к бокам вьючных лошадок, и разглядывать, что там: хорезмская бирюза или кабульские финики, скифские меха или сирийские кинжалы? Они давно уже перестали быть купцами — прибыв с караваном в Равалпинди, они распродали все товары, что уцелели после нападенья разбойников близ Кандагара, и, зачарованные речами и нежным светом, исходившим от высокого лба моего мальчика, от его ясных, широко расставленных глаз, — глаза его обнимали все, что было впереди, и все, что находилось сзади; все, что пребывало внизу, и все, что мерцало наверху, — опьяненные светом от чела и рук человека, еще не знавшего, кто он есть и кем будет, навек простились с торговой стезей и обратились просто в странников, каких много течет, медленно перебирая ногами, по длящимся, как витые шерстяные нити, нескончаемым дорогам Азии.

Как имя Озеру тому, вопрошали они Иссу осторожно, боясь, что на излишнее любопытство рассердится он.

А он поднимал плечи вверх, потом опускал вниз, поднимал лицо к солнцу и беззвучно смеялся.

И отступали купцы с расспросами.

А теперь они медленно, рассчитывая нетвердые шаги, брели по узкой, уже брюшка стрекозы, горной тропе. По каменной нити, соединяющей жизни и смерти.