Иннокентий, и называет себя нашей дочерью…
— Может, это наш ребенок и есть?.. — всплеснув руками, сказала Ульяна срывающимся голосом. — Ее ищут?.. Может быть, найдут? А зачем ее ищет исправник?..
— Не ищет… Спрашивал у меня, правда ли, что это моя дочь.
— Так почему же ты не поехал и не посмотрел? Почему сидел как пень и даже пальцем не пошевелил?
— Да ты в своем ли уме? — испугался Харатаев. — А вдруг это новые козни демона? Что, забыла, сколько мы перестрадали?.. Не дай бог. Мне еще тогда сказывали, будто кто-то возбудил судебное дело против головы Намского улуса Яковлева, — ты его помнишь, он приезжал к нам с сыном свататься?
— Помню. — Ульяна всех помнила, которые сватались за Майю.
— Так вот, как будто та женщина, которая выдает себя за нашу Майю, подала на Яковлева в суд за то, что он обманным путем высватал ее за своего батрака. Ведь не было этого. Наш ребенок обвенчался с сыном купца Гаврильева, Федором. Это какая-то другая женщина. Или демон Майи новые сети плетет…
Ульяна залилась слезами.
— Хоть мы и говорим всем, что наша дочь умерла, но ведь мы сами не знаем, что с ней случилось и где она!..
— Перестань, — прошептал старик, — шаман Сыгыньях своим ясновидящим оком все видел и рассказал нам.
— Но мы-то ее своими руками не хоронили! А может, она, наперекор всему, жива?
За ужином старики молчали. Ульяна услышала за окном визг замерзшей собаки и подумала: «Где-нибудь и наша Майя заливается горючими слезами, не имея над головой своей крыши».
— Ты бы съездил, старик, и посмотрел, что там за женщина. А вдруг это Майя? — сказала Ульяна и опять залилась слезами.
— Съездить, говоришь? — начал сдаваться Харатаев. — А стоит ли?..
— А как же не стоит! Ведь дочь! Кровь родная!.. Да я с ума сойду!..
— Ну-ну, не плачь… Возможно, поеду…
— Может, она там голодна и холодна, ждет не дождется от нас помощи… Все во сне ее вижу…
VI
Вернувшись из Хампы, Иван Семенович переночевал в Якутске и поехал в Кильдемцы к купцу Иннокентию.
Майя и на этот раз не стала первой ни о чем у него спрашивать, а хозяин тут же затащил гостя в заднюю комнату и, уставившись на него большими круглыми глазами, спросил:
— Ну как?..
— Ох, надула она нас, — зашипел гость, яростно глядя на дверь. — Ваша батрачка такая дочь Харатаева, как я китайский император!
— Что ты говоришь?.. Значит, солгала! — У Иннокентия был вид человека, на глазах которого рушится мир.
Кто-то въехал во двор. Слышно было, как зафыркали лошади. Иван Семенович первым посмотрел в окно и увидел сани с высоким крутым козырьком — на таких санях ездят люди с большим достатком. С саней слез важный старик, весь белый от инея, особенно борода, брови, высокий воротник шубы. Приезжий повернулся к окну, и лицо его показалось Ивану Семеновичу знакомым…
Тут же из сарая показалась Майя — она несла дрова. Вдруг поленья посыпались из ее рук в снег, а сама она осталась стоять на месте, точно приросла. Потом тихонько-тихонько пошла, не сводя глаз с приезжего; вдруг сорвалась и побежала, не разбирая дороги, обхватила старика руками, смеясь и плача.
— Кто это? — спросил Иннокентий, наблюдая эту картину.
Иван Семенович повернул к Иннокентию страшно удивленнее лицо и выдохнул.
— Харатаев…
Иннокентий выбежал во двор встретить важного гостя. Приезжий сдержанно ответил на поклон хозяина и пошел вслед за Майей в дом. Иннокентий взял коня за повод, привязал его к коновязи, принес свежего сена.
Когда Иннокентий вернулся в дом, гость снимал с себя шубу.
— Одежду вешай сюда, отец, — громко сказала Майя. Щеки Майи горели румянцем, глаза блестели. Точно таким становилось ее лицо, когда приезжал Федор.
«Отец». Иван Семенович не ослышался, она сказала: «Отец». Адвокат присел на стул, вынул платок и помахал им перед лицом. На него вдруг навалилась страшная усталость, он даже глаза зажмурил. Потом все тело охватила истома, и ему захотелось прилечь.
Семен Харатаев, не обращая внимания на Иннокентия, подошел к Майе, взял ее за руки, выше локтей и, моргая глазами, заговорил:
— Ну вот и свиделись, доченька моя, комочек моего сердца. А шаманы — все обманщики и надувалы. Они такое мне накамлали!.. А ну их!.. — Старик распростер руки, как делал когда-то давно, когда Майя еще только училась ходить, схватил ее, поднял и стал целовать.
Семенчик, который выполз на четвереньках из другой комнаты, увидев маму в объятиях незнакомого старика, громко заплакал.
— Семенчик, деточка, это твой дедушка, твой дедушка приехал! — Майя взяла его на руки. — Поздоровайся с дедушкой!
По лицу Харатаева пробежала тень, но тут же исчезла. Губы его скривились в плаксивую улыбку, как бывает у человека, который чем-то сильно растроган, но старается это скрыть:
— Мой внук? — Старик протянул руки, зовя мальчика к себе.
Пугливый Семенчик опять заплакал.
«Уж не снится ли мне? — подумал Иван Семенович и ущипнул себя за ногу… — Ну-ка, что ты теперь скажешь, господин мировой судья?.. А старик Харатаев тоже фрукт, несколько дней назад прослезился перед ним, вспомнив об якобы умершей дочери, и даже оскорбился, что ему напоминают о женщине, которая живет где-то в Кильдемцах и называет его своим отцом. А когда приехал, сразу признал…»
Майя посадила на пол Семенчика, он опять заплакал. Иннокентий не любил, когда Семенчик плакал, — он почему-то вспоминал тогда своих умерших детей, — и вышел в другую комнату.
— Дедушка, возьми его на руки, подержи, а я пойду обед приготовлю, — сказала Майя и вышла.
Харатаев попытался взять внука на руки. Семенчик громко заплакал.
Вошел Иннокентий и взял малыша на руки. Он сразу умолк.
— У нас своих детей нет, поэтому мы любим его, как родного, — сказал купец.
За обедом все молчали. Тишина была какая-то неловкая, но Майя не замечала ее, сидела, прижимая к себе Семенчика, и не сводила глаз с отца.
После обеда Иннокентий пошел в магазин, а Майя стала убирать посуду. Когда Иван Семенович вышел во двор покормить лошадь, Харатаев спросил у дочери:
— А где же мой зять?
— Федор скоро придет. Он поехал за сеном.
— Федор, говоришь? — помолчав, переспросил Харатаев. — Тот самый, который назвался сыном купца Гаврильева?
— Тот самый. Но он никакой не купец. Он обыкновенный человек, как все.
— Ты тоже теперь, как все. Вижу, прислуживаешь.
— Мы с Федором люди бедные. Приходится служить.
— Ты за этим и из дому убежала, чтобы стать батрачкой?
— Другого выхода у меня не было. Ты бы не