Читать интересную книгу Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт

Нотариус тем временем вынул из своего портфеля какие-то бумаги и обратился к Мари:

— Мадам, вы попросили меня быть с вами честным, так вот, это качество я ценю превыше всего! Не могу отрицать, Жан Кюзенак много о вас рассказывал. В первый раз это случилось после кончины его покойной супруги Амели… Он сказал, что вы — его дочь, но официального подтверждения этому нет! Чтобы ваши отношения стали родственными в глазах закона, ему следовало бы вас удочерить, а подобные процедуры не по моей части.

— Да что вы такое рассказываете! — взорвался Пьер. — Мой тесть обожал Мари! Он не допустил бы небрежности в таком важном деле! Это какая-то позорная махинация!

Мари, с трудом сдерживая слезы, взмолилась:

— Пьер, держи себя в руках! Это правда, папа говорил, что нужно уладить некоторые вопросы по наследству. Бедный, он просто не успел…

Со вздохом Рене Гильбер продолжил:

— Если вы и правда его дочь… Досадно, весьма досадно… По моим сведениям, мсье Кюзенак имел намерение обсудить проблему удочерения с мэтром Норбером Казенавом, своим старым другом. Увы, такая возможность ему не представилась. Ставлю вас в известность, что мэтр Казенав умер два года назад. По моей просьбе его супруга проверила документы покойного, но не нашла ничего, касающегося вашего дела. За отсутствием доказательств единственным наследником всего имущества мсье Кюзенака является присутствующий здесь мсье Макарий. Он желает жить в доме, в котором жила его нежно любимая тетушка и с которым связано множество приятных воспоминаний. Мне неприятно сообщать об этом, но вы должны уехать. Думаю, в моих силах выхлопотать вам неделю срока. Разумеется, вы можете забрать принадлежащее вам постельное белье и личные вещи.

Макарий налил себе кофе и зажег сигару. Не глядя на Мари, он принялся разглагольствовать:

— Мэтр, мне нужен ваш совет! Думаю, эту Денизу я оставлю себе. Она варит прекрасный кофе, да и дом содержит в образцовом порядке…

Пьер, в лице которого не осталось ни кровинки, предпочел выйти из комнаты. Он с трудом подавил в себе желание голыми руками проломить головы обоим, и Макарию, и нотариусу. Не мог он без боли смотреть на Мари, которая словно окаменела от горя. Она явно не желала верить в происходящее. Зря… Стоило ему переступить порог, как Макарий сделал мэтру Гильберу знак оставить его наедине с молодой женщиной. Нотариус с заискивающей улыбкой тут же засуетился, говоря, что надо бы сделать опись движимого имущества, от столового серебра до статуэток.

— Что теперь скажешь, Мари? Я предупреждал, что ты дорого заплатишь мне за ту пощечину! И сдержал слово!

Мари, которой до сих пор не удавалось собраться с силами, ощутила прилив холодной ярости:

— Я уверена в том, что вы уничтожили документы отца и дорого заплатили за услуги этого ужасного человека! Но я все равно не стану вас умолять! А если бы и стала, то только ради детей, которые здесь выросли! Им будет горько покидать родной дом…

Макарий подошел ближе, на губах его играла гаденькая улыбка. Даже сейчас он находил Мари очень красивой, несмотря на мертвенную бледность и слезы, застывшие в глазах. Он злился на себя из-за того, что все так же желал ее. Однако он не мог сейчас рисковать. Месть и так была жестокой и сладкой, пока можно было удовлетвориться и этим. И тут ему в голову пришла новая мысль:

— Послушай, Мари! Ты мне всегда нравилась. Да и я не такой уж злодей! Может, ты и вправду дочка моего дяди. Если так, то твои дети мне в некоторой степени родня, даже без официальных бумаг. Мне не очень приятно будет вышвыривать их за порог. Мы можем как-то решить проблему…

Мари напряглась в ожидании продолжения. Макарий провел рукой по ее щеке и сказал тихо:

— Я могу оставить вас в доме. Твой муж будет работать в конюшне или, как раньше, на земле, а ты станешь прислуживать моей супруге. Жить переедете во флигель Алсида. Я в любом случае его уволю. Но ты, естественно, должна быть добра ко мне, ты понимаешь, о чем я? Раз уж ты так любишь этот дом, я даю тебе шанс остаться. Что скажешь?

Вместо ответа Мари плюнула ему в лицо и, подняв правую руку, влепила хлипкому Макарию такую пощечину, что он с трудом устоял на ногах.

— Вы — сволочь, мсье! Вон отсюда! Через неделю дом будет в вашем распоряжении, а пока… Вон, я сказала! А если нет…

Макарий выпрямился, потирая щеку:

— Если нет, то что, потаскуха чертова? Хотя ты права, мне пора! А я-то, дурак, решил пожалеть тебя… Учти, если через семь дней вы будете тут, вас вышвырнут жандармы! И передай муженьку: пусть его родители тоже собирают вещи. Мне такие арендаторы не нужны…

* * *

В полдень Мари с мужем сидели за столом в доме Нанетт и Жака. Они все рассказали родителям Пьера.

— Вот это горе так горе! — повторяла Нанетт, в третий раз протирая одну и ту же чашку.

Жак в растерянности тер подбородок. Много лет подряд он обрабатывал этот участок земли, выращивал для семьи Кюзенак домашний скот и птицу. Разве может кто-то вот так просто взять и выгнать его?

— Но Пьер, сынок, ты же не позволишь свершиться такой несправедливости, правда? — пробормотал он наконец. — Ты же родился в этом доме! Куда мы пойдем жить, твоя мать и я? Да лучше я себе пулю в голову пущу!

Мари разрыдалась. Нанетт подбежала и обняла молодую женщину:

— Не слушай его, моя крошка! Мой Жак, он еще не такое скажет, когда у него туман в голове! Каков все-таки мерзавец этот Макарий! Наш муссюр ни за что не позволил бы, чтобы с нами так поступили!

Пьер передернул плечами. Положа руку на сердце, он происходящее не воспринял как такую уж неожиданность. Мысль, что тесть слишком доверяет людям и без должного внимания подходит к некоторым важным вопросам, посещала его не раз. Залпом выпив вино, он встал:

— Что толку говорить о том, что уже случилось? Я возвращаюсь в «Бори». Дети остались с Денизой, и я за них беспокоюсь. Эта мадам сразу почуяла, откуда ветер дует, и стала кланяться Макарию…

— Приведи детей к нам, Пьер! Сразу приведи! — с трагической миной потребовала Нанетт.

Жак грохнул кулаком по столу:

— У нас теперь нет дома! Мы будем скитаться, как цыгане…

Мари перестала плакать. Она обвела присутствующих взглядом:

— По-моему, я кое-что придумала! Не хочу говорить заранее, но может получиться неплохо… Пьер, я иду с тобой! Нужно собрать чемоданы. Нан права, дети пусть лучше пока поживут у нее. Они будут счастливы пожить с бабушкой и дедушкой!

Три часа спустя Мари отправила из почтового отделения в Шабанэ две телеграммы.

Пьер, который ждал ее на улице, спросил:

— Думаешь, у нас есть шанс?

— Конечно! Мы найдем выход!

* * *

Неделей позже Мари прощалась с Прессиньяком. Она ушла из Большого дома не оглядываясь, взяв с собой воспоминания о многих счастливых месяцах своей жизни под его крышей. Приятных воспоминаний, связанных с «Бори», было так много, что она могла бы перебирать их в уме дни напролет. В каждой комнате таились отголоски смеха и детских песенок Леони. В саду Мари знала каждую травинку и каждый розовый куст…

Для Пьера самым трудным оказалось в последний раз войти в конюшню. Все кони оставались Макарию, даже кобылка, которую подарил Мари Жан Кюзенак на ее двадцать второй день рождения.

Леони, которая ничего не знала об этой драме, получила от Мари письмо. Искренние, исполненные достоинства слова подруги взволновали ее до слез:

Я перевернула страницу своей жизни в «Бори» — доме, в который мой любящий отец привел меня. Поверь, мне до сих пор кажется, что я живу в кошмарном сне, но — увы! — мне не суждено проснуться. Смерть папы, а потом этот Макарий, который прогнал нас из дома, словно мы воры… Все это ужасно. Ужасно!

Но я все равно гоню от себя отчаяние. Я должна стать опорой для моей Нанетт, которая не находит себе места от горя. Бедная, она тоже осталась без крыши над головой! Еще мне нужно думать о детях. Я сказала им, что мы поживем пока в другом месте, далеко-далеко, что это такое приключение. Они не будут горевать, главное — окружить их любовью.

Даю тебе наш новый адрес. Новость, конечно же, тебя удивит, но так уж распорядилась судьба…