несбыточно и больно, что даже я себе не позволяла о подобном размышлять. Разве у посторонних на то были причины? Мужчина вдруг заговорил как-то тепло, по-отечески.
— Поругались, значит… Ты только хвост не руби. Ну, как у вас там говорят, мосты не сжигай, — собираясь уходить, Дима сочувственно оглянул меня, о чём-то заметно задумавшись. — Он, конечно, всяких дур раньше водил. Ну, холостяк, что сказать ещё. Но когда ты у него появилась, он чужих ни разу не пускал. Да и смотрел он на тебя… Как на единственную. Как я на свою жену когда-то смотрел… Не руби сгоряча.
От сказанного я оцепенела. В груди жалобно заскреблось, а затем взорвалось неизвестное мне щиплющее и поднывающее чувство. Впечатления, о которых не приходилось догадываться, словно огромный обледеневший кусок снега, тающий под распаляющимся солнцем и норовящий сорваться на меня с крыши дома, обрушились так случайно и непреднамеренно, что я чуть слышно и жалобно пискнула. Антон и я… В его квартире. Голые… Какой-то сонливый нереалистичный флер окружил меня вместе с жарким волнующим запахом страсти: на жёсткой кровати постелено холодное черное белье, крепкие мужские руки меня укладывают на подушки и безбожно изучают. Я дрожу от желания… Что это? Сквозь сводящую скулы любезную улыбку, я проследила, как смутившийся рыбак не то потёр, не то почесал свой правый глаз. Не нужно подавать вид…
— Простите… Жену? Вы сказали "жену"… Я думала, вы за невестой едете…
— Да вдовец я… — он махнул рукой, мол "неважно". Раздобревшее мужское лицо мимолетно исказила скорбь, и я ощутила укол в замедлившееся от обволакивающей печали сердце, но вот рыбак уже непринужденно рассмеялся. — Помиритесь ещё…
Может, он тоже сорвался на рыбалку на машине? Найдётся, — обнадеживающе подмигнув, Димка вновь обратил внимание на то, что Антон не появлялся целый месяц дома. Судя по всему, и машины больше не было на парковке… Ну и что с того… Только у меня свело от боли ладони, незаметно сжавшиеся в кулак.
— В конце концов, может, пережидает чего, — сосед перешёл на громкий шёпот, не спасающий тайну от мимо проходящего глазеющего школьника. Нехорошее предчувствие и свора беспорядочных воспоминаний хлынули на меня с неудержимой силой.
— Что пережидает? — лаборатория. Я вскакиваю ото сна под чьим-то пристальным наблюдением… Тревожно заглядывая в от чего-то веселые глаза соседа, я заметила в них наслаждение от повиснувшей интриги.
— Да мне откуда знать… Это его дело. Но полицейским я сказал, что ничего не знаю. Короче, правду я сказал. До свидания, миледи, — от дразнящих откровений сосед быстро перешёл к прощанию, поклонился одной головой и, с трудом подняв руку под тяжестью сумок, заглянул в старенькие наручные часы. — Мне пора. Совсем ты меня заболтала…
Полицейские?.. Я обезоружено провожала взглядом мужчину, бодро покидающего двор, чувствуя, как непрошенные несвязанные воспоминания делят моё внимание в тесной черепной коробке. Сосед Антона знает, кто я, наблюдал нас в компании друг друга… "Когда у него появилась ты…" Он либо сумасшедший, либо человек, открывший мне глаза… Поцелуи с порога, одежда летит на паркет, мы падаем в кровать, запутываясь в простынях. Откуда мне это известно?.. Не выдумка, не сон, я же чувствую… "Да и смотрел он на тебя…"
Антон Владимирович жадно изучает мое лицо. У него взлохмачены волосы, на голой шее и плечах краснеют следы, а сосредоточенный взгляд без стеснения и лишних приличий пожирает всё, на чем бы мужчина не остановился. За темнотой трудно отличить его привычно требовательное любопытство от покорного, пленённого. Но в холодных глазах исчезла та отталкивающая гордость… Что с вами, Антон Владимирович?
Директор водил меня ночами в гости… Мне этого было несправедливо долго неизвестно прежде, но я знала из неоткуда и наверняка, что слова Димки — безусловная справедливая правда. Хлипкий порыв неоправданной радости быстро разбился о чувство обманутости и никчемности. Стоя на пороге подъезда директора, я начала "просыпаться"…
Всё внезапно вспомнилось. Не сразу, но какими-то стыдливыми жалкими обрывками. В чёрном свете, как и коварное время суток. Но почему… Почему я прежде не помнила ничего из того, от чего можно было только рдеть и желать рухнуть под слой разбитого асфальта… Почему? Я стояла на ступенях, не чувствуя промокших ног, и начинала медленно ненавидеть металлическую дверь, в воспоминаниях успевшую открыться передо мной пару десятков раз… Я сама сюда приходила, сама… Как это понимать?
Вдруг голова моя стала лёгкая, почти невесомая. Мерзкие мысли стихли. Тревога заботливо перетекла в руки — и я, не понимая, как, схватилась за трубчатые перилла лестницы, сжимая до побеления кожи, с диким визгом пытаясь их выдернуть. Оглушительно шипящую тишину разорвало на клочки. Эхо пронеслось по чужому двору, заглядывая под капоты припаркованных автомобилей. Кто кричит? Что это за звук?.. Из моего горла вырвался столб облегчающего, высвобождающего слёзы звука. Ощутив в ладонях металлический холод, я отпрянула от ограждения, и обернулась в сторону недовольного хриплого гула. Незнакомая точка, замахавшая мне на далёком балконе дома напротив, быстро отыскалась среди неприступных окон.
— Заткнись, сумасшедшая! Я сейчас полицию вызову! — и прежде, чем я поняла, что кричала я сама, ступни вдруг заныли от холода. Вода, затекшая в кроссовки из глубокой лужи, которую я разбрызгала, убегая в противоположную от соседа сторону, впиталась в носки и хлюпающую обувь. Я ломанулась куда-то далеко, пытаясь заткнуть ладонями рот — как можно дальше от изживающего стыда, пустившегося в погоню за сладкими крошками, оставшимися от моей здоровой психики.
Лицемер Антон Владимирович! Раздавал поручения, делал вид, что мы друг другу никто! Отвергал! Конечно, ведь мог безнаказанно, втихаря удовлетворить плотские потребности с моей помощью… Откуда же столько гнили? "Я понимаю, что всю жизнь буду искупать свою вину за это… Но я прошу у тебя прощения…" Ох, Боже… Директорские извинения вдруг встали поперек горла, и я тяжко закашлялась, остановившись посреди узкого тротуара. Так значит, всё это действительно правда…
Да как такое возможно? Я ничего не знала! Что со мной не так?..
Увидев чужое тонированное авто, припаркованное прямо у прохода, я с вызовом заглянула в своё отражение в заднем стекле.
— Ну, хватит, — продолжение фразы прозвучало в мыслях. "Хватит глупить… Пора сопоставить всё, что у меня есть".
Я устраиваюсь на работу в лабораторию, в заброшенный дом за семью замками. Никакими трудовыми договорами там и не пахнет, только гнилью в коридоре. Зарплата три тысячи долларов. Мне позволено ставить лишь один синтез, покрытый страшной тайной для Алёны Борисовны. Я переживаю: получится ли… Перепроверяю каждое действие по сотни раз. Прошу снизить концентрацию компонента… Максим забирает пробу