На пороге стоял незнакомый человек в форме гестапо. Он спросил на ломаном чешском языке:
— Пан доктор дома?
— Его нет, — испуганно ответил Ян и подумал: «А вдруг гестаповец пришёл с обыском?»
— Когда он будет?
— Он ушёл по делу и вернётся к обеду…
Хотя Яну часто доводилось видеть немецких офицеров, которые приходили к отцу вставлять или лечить зубы, но никогда он так не боялся их, как сегодня. Хорошо, что гестаповец в ту же минуту ушёл.
Ещё до прихода отца Ян сложил в большой конверт несколько писем Серёжи, портрет Сталина и спрятал на чердаке так, чтобы не могла попасть сырость. Не спрятал только фотографию и торжественное пионерское обещание, переписанное Яном на русском и чешском языках. Это Ян обязательно хотел показать отцу, как только он придёт домой.
Когда отец вернулся и они сели обедать, Ян протянул ему свою фотографию. Отец очень удивился и сказал:
— Вот бы не подумал, что у тебя это уцелело… Да, просто завидно смотреть… — Отец так произнёс эти слова, что Ян не понял: не то хорошо, что он сохранил фотографию, не то плохо.
— Это из моих бумаг…
— А разве ты их не сжёг?
— Сжёг, но не всё… Вот фотографию оставил…
— Эх, Янек, Янек! — укоризненно произнёс отец. — Тебе бы уж кое-что надо понимать.
Отец протянул Яну вырезку из газеты и указал пальцем на заметку, в которой сообщалось, что 27 мая 1942 года в Праге был убит Гейдрих.
— А он кто? — спросил Ян.
— Гейдрих — наместник Гиммлера в Чехословакии, гестаповец.
— Так туда ему и дорога, — воскликнул мальчик.
— А ты почитай вот это. Читай вслух.
Отец подал газету, в которой жирным шрифтом был напечатан приказ Гитлера. Ян начал медленно читать:
«Чтобы преподать устрашающий пример, признать поголовно всех жителей Лидице ответственными за вину чешского народа — за покушение на Гейдриха. Всех жителей деревни — мужчин старше 14 лет казнить; женщин заключить в концлагерь пожизненно; детей направить в воспитательные учреждения с особым режимом. Дома в деревне сровнять с землёй и самое название «Лидице» изъять из всех списков».
Всё время, пока Ян читал газету, отец пристально наблюдал за ним. Мальчик читал внимательно, с заметным волнением. Постепенно лицо его краснело, большие глаза стали ещё больше, и даже детский гладкий лоб сморщился, когда Ян дочитал приказ Гитлера и опустил руки с газетой на стол. Отец подумал: «Да, и детям должно быть ясно, кто их враг» и сказал, указывая на газету:
— Вот, сынок, почему твоя фотография, на которой ты с красным галстуком, представляет опасность не только для тебя… Я, конечно, понимаю, что она дорога тебе, но ты, надеюсь, понял, как нам, чехам, сейчас тяжело.
— Я понял, папа…
— Ты ещё что-нибудь сохранил, Янек?
Вместо ответа сын протянул отцу листок с торжественным обещанием пионера и твёрдо сказал:
— Фотографию и это я не сожгу, папа, никогда не сожгу, но спрячу так, что никто не найдёт!
Он произнёс эти слова с большим чувством, и на глазах у него заблестели слёзы. Отец прочёл вслух:
«Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что буду твёрдо стоять за дело Ленина — Сталина, за победу коммунизма. Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей Социалистической Родины».
Иосиф Шпачек медленно встал, подошёл к сыну, нагнулся и крепко поцеловал его в лоб. Отец и гордился Яном, и боялся за его судьбу. Он хорошо понимал, что годы, прожитые в Советском Союзе, не прошли даром для мальчика. В своём сыне Иосиф Шпачек вдруг увидел нового человека, за которого борется Иосиф Шпачек и его партия. В то же время отец понимал, как трудно Яну в столь тяжёлое время жить в новых условиях.
— Это очень, очень хорошо, сынок. Будет и у нас социалистическая родина. Но только одно тебе скажу: жизнь — самая мудрая и самая суровая школа. Бороться за идеи, о которых говорится в пионерской клятве, в наших условиях надо очень осторожно, обдуманно, иначе просто сложишь голову и ничего не успеешь сделать. Наша родина оккупирована врагами, фашистами… Будь умным, будь настороже каждую минуту. А пионерское обещание надо знать наизусть. Выучи, а листок и фотографию уничтожь. Понял, сынок?
— Да, папа, — твёрдо ответил Ян.
ПРАГА СОПРОТИВЛЯЕТСЯ
Утро было ясным, удивительно ласковым. По голубому небу, предвещая хороший день, плыли отдельные островки седых туч. Прага, омытая весенним дождём, прошедшим ночью, казалась необыкновенно красивой. Пахло цветущими каштанами и сиренью, в которых утопал златоглавый город. Все крыши домов, и особенно шпили и башни Градчан, казались только что подкрашенными или позолоченными. Хорошо в такое утро пройтись по улицам города, прогуляться на реку.
Ещё вчера вечером Янек и его друг Зденек Кворжик, сын рабочего, собрались на Влтаву[33] ловить рыбу и, конечно же, покупаться: ведь уже наступили настоящие тёплые дни.
Друзья вышли на тихую улицу весёлые, беззаботные Но не успели они завернуть за угол, как увидели высокую пожарную лестницу у красивого многоэтажного дома. По лестнице с ведром и кистью в руке поднимался маляр. Между четвёртым и пятым этажами во всю длину стены виднелись слова, написанные белыми почти метровыми буквами:
«Все силы на помощь СССР!»
Зденек Кворжик задрал голову кверху и громко прочитал призыв.
— И какой же ты ротозей, — шопотом, сердито предупредил товарища Янек, так как первый заметил у лестницы гестаповца.
— А что? — возразил Зденек, но тут же увидел на противоположной стороне другую высокую лестницу с гестаповцем и новые слова на доме:
«Да здравствует независимая Чехословакия!»
— Вот это да!.. — почти воскликнул Зденек, но Янек стремительно увлёк его прочь.
Пройдя квартал, Зденек всё ещё шопотом сказал:
— И когда только люди успели написать!
— Ночью, когда же ещё! — так же тихо ответил Ян.
— А кто, по-твоему, это написал? — спросил Зденек.
— Как кто? Коммунисты!
— А ты откуда знаешь?
— От полицейских слышал, — сказал Ян, хотя знал об этом из случайно оброненных слов в разговоре между отцом и дядей Вацлавом — старым наборщиком.
— Вот молодцы! Надо же так высоко забраться!..
— Они куда хочешь заберутся!
Ребята свернули в глухой переулок, ведущий к Влтаве, и пошли спокойно, так как здесь они считали себя уже в безопасности.
— Слушай, Зденек, как ты думаешь, немцы дойдут до Урала? — спросил Янек, думая о войне.
— Куда?
— На Урал…
— Не знаю. А это далеко?
— Вот дурень, в России.
— Но ведь немцы в России уже…
— То-то же, вижу, что ты просто турок в географии.
— А ты не турок? — обиделся Зденек. — Ты, небось, знаешь, где Урал?
— Конечно, знаю. — Ян хотел сказать, что у него там даже есть друг, Серёжа Серов, но вспомнил недавний разговор с отцом и замолчал.
Друзья подходили к песчаному пляжу Влтавы, на котором были другие ребята, и поэтому их спор прекратился. Только Ян не переставал думать в эту минуту о Серёже Серове, и как-то невольно подумал: «А как бы он поступил на моём месте, если бы ему предложили сжечь то, что подарил я?»
* * *
Иосиф Шпачек, коммунист-подпольщик, был всегда занят большим делом. У него нехватало времени, чтобы серьёзно заняться сыном. Днём — приём больных и для видимости, чтобы удобнее встречаться с нужными людьми, и для заработка. Ночью — работа в комитете сопротивления, разные большие и малые дела. И так каждый день, каждую ночь.
Работа и поведение доктора Шпачека не вызывали никаких подозрений у гитлеровцев. Как отличный врач и зубной техник, он пользовался большим доверием клиентуры и по всем внешним данным был вне всякой политики. Однако после убийства Гейдриха вряд ли хоть один какой-нибудь частный дом в Праге не был взят на подозрение. Ищейки из гестапо рыскали по городу днём и ночью…
Зубоврачебный кабинет доктора Шпачека был явочной квартирой комитета национального сопротивления. Здесь бывали люди из ЦК Коммунистической партии Чехословакии, бывал редактор газеты «Руде Право» Юлиус Фучик[34]. Но после казни чешского палача Гейдриха квартиру доктора Шпачека оставили в «покое», чтобы не навести гестаповских ищеек.
В эти дни Иосиф Шпачек принимал только прибывших из рейха[35], чтобы даже настоящие больные соотечественники как-нибудь не навлекли подозрения. Правда, заходил один чех, очень ответственный товарищ, но он свободно владел немецким языком и был переодет в форму немецкого офицера. Он забежал, чтобы оставить текст листовки, которую нужно было напечатать и через доктора Шпачека переправить в Кладно.