На рассвете полковник вышел из номера, решив, что бессмысленно будить спавшего в кресле поручика. В качестве адъютанта он решил взять с собой Лаврина Урбача. Только его. Считая, что этот человек может пригодиться ему во время поездки, как никто иной.
Лаврин охотно согласился, однако тотчас же поинтересовался:
— А кто вам посоветовал взять меня?
— В таких решениях я иногда обхожусь без советников, — несколько заносчиво осадил его генеральный писарь. Лаврин понимающе улыбнулся и промолчал, хотя разговор счел неоконченным.
— Это я к тому спросил вас о совете, что попутчик у нас будет особый, — вернулся к нему сотник, уже подводя Хмельницкому оседланного коня.
— Вы имеете в виду поручика Ольховского? Да, он, вместе с двумя другими драгунами, будет сопровождать нас.
Урбач вновь загадочно улыбнулся и не стал вдаваться ни в какие объяснения.
50
Поручик со своими драгунами действительно терпеливо дожидался их рядом с постоялым двором, на площади, где недавно казнили атамана Голытьбу и где до сих пор, на устрашение всей Польше, стояли помост и плаха.
Он встретил Хмельницкого у ворот, представился, представил своих гусар и вопросительно взглянул на стоявшую неподалеку карету.
— Это для меня? — удивился Хмельницкий. В разговоре с поручиком о карете речь не заходила.
— Затрудняюсь сказать, — ответил поручик, долгой тягостной паузой засвидетельствовав это затруднение. — Но тайному советнику, господину Вуйцеховскому, который ждет вас в карете, вы явно нужны, — объяснил он, приближаясь вместе с полковником к экипажу советника.
— Да, полковник, да, вы нужны мне, — мгновенно выкатился из кареты небольшого, почти карликового росточка человек в черном цивильном костюме с черным шарфом вокруг шеи, оба конца которого сползали с черного, нараспашку, дорожного плаща. — Тайному советнику Вуйцеховскому. Никому не известному, никем в Варшаве не узнаваемому тайному советнику.
Несмотря на довольно прохладное туманное утро, Вуйцеховский был без шляпы. Коротко стриженые волосы его, зачесанные на правую сторону, образовывали своеобразное кепи с гребнем посредине. Огромное кепи на огромной, совершенно не пропорциональной туловищу голове.
— Садитесь, господин полковник, садитесь. Я спутник недолгий и неутомительный. До пятой версты от Варшавы. Всего до пятой версты.
— Обычно предпочитаю верхом.
— Знаю, полковник, знаю: только верхом. Храбрый полковник. На коня — и в бой. — Когда Вуйцеховский говорил, все лицо его, все существо излучало какую-то особую доверительность и искренность. Он казался предельно, до глуповатой наивности, простецким, покладистым и откровенным. Всем своим видом, всем поведением, каждым словом, улыбкой — он как бы предупреждал, умолял своего собеседника: «Только не надо со мной мудрить! Будьте проще. Говорите откровенно. Излейте мне душу, как не изливали никому другому в этом мире».
— Вы прекрасный наездник — кто этого не знает? Один из лучших наездников Речи Посполитой от Гданьска до Каменца. Будь я таким же всадником, разве я стал бы утомлять вас тряской в этой мещанской карете? Правда, мой кучер уверяет, что его карета самая быстрая в Польше. Но кто ему поверит?! — расхохотался Вуйцеховский. — Кучер уверяет!.. Кучер Вуйцеховского! Нет, действительно, кто ему поверит? — похлопывал он спешенного Хмельницкого по локтю, подгоняя к подножке кареты.
«Похоже на арест? — мелькнуло в сознании Хмельницкого. И тут же полковник возмутился: — Этот? Меня? Какими силами? Драгунами поручика Ольховского?»
Он взглянул на поручика. Тот смотрел на помост, оставаясь совершенно отстраненным от того, что происходило у кареты. И уж, во всяком случае, не предвидел никакого конфликта.
— Всего пять верст от Варшавы, — продолжал вальяжно объяснять свое появление у постоялого двора Вуйцеховский, когда Хмельницкий уселся рядом с ним и дверца кареты закрылась. — Я, конечно, с удовольствием отправился бы вместе с вами навстречу кортежу короля. И королевы, — добавил он несколько поспешно. — Но дела, знаете ли. Чем дальше король от Варшавы, тем секретнее должен становиться его тайный советник.
— Так вы — тайный советник короля? — попытался вклиниться в поток его словес полковник, но Вуйцеховский принципиально не расслышал вопроса. Как потом убедился Хмельницкий, он, словно даром Божьим, обладал удивительной способностью не слышать то, чего слышать ему не хотелось. И в этом угадывался какой-то странный талант.
— Взгляните-ка на утреннюю Варшаву. Какой прекрасный город. Даже бывая в Париже, я всегда вспоминаю Варшаву, всегда. Особенно ее предместья. Но вы-то попадаете в Париж впервые. Ведь впервые же? — спросил он и, не дав полковнику возможности ответить, продолжил свой монолог: — Впервые в Париже! Господи, это ж сколько впечатлений!
— Остановитесь, тайный советник, — резко прервал его Хмельницкий. — Если уж вы пригласили меня в свой дилижанс, так будьте добры ответить, от кого вы узнали, что я отправляюсь на встречу с королем?
— Я уж испугался, думал, спросите, от кого я узнал о вашем вояже в Париж.
— Но я спросил о встрече с королем.
— Вас интересуют даже такие мелочи? Хотя, конечно, вы решили: то, что предпринимает король, может оставаться тайной даже для его тайного советника, а также советника коронного канцлера Оссолинского. Не огорчайтесь, так предполагают многие. От кого узнал? Ну, уж, во всяком случае, не от поручика Кржижевского. Так что вы, полковник, — наложил он свою маленькую ручонку на широкую руку воина, — можете по-прежнему полагаться на него. По-прежнему. Кржижевский умеет хранить тайны. О, таких людей в Варшаве теперь осталось немного. Все остальные, как правило, таинственно поисчезали вместе со своими тайнами.
«Вот это уже начало разговора, — заметил про себя полковник. — Чувствуется, что в этом болтуне заговорил тайный советник».
— Если говорить честно, господин Вуйцеховский, я кое-что слышал о вашей особе, — позволил себе солгать полковник. — И имею представление о том, с кем мне представилась честь коротать пять верст по направлению к Кракову.
— Это упрощает наше общение. Это сразу же все упрощает! — по-детски обрадовался тайный советник. — Кржижевскому вы по-прежнему можете полностью доверяться. А если он что-либо и проболтает по поводу вас, я откровенно скажу вам об этом. Теперь все в чем-то замешаны: в сговоре, заговоре, поддержке претендентов на трон, во всяческих обществах и монашеских орденах. Но вас это не касается. Вы — казаки, рыцари степей, вольные люди.