который вошел уже в традицию.
Как выяснилось через неделю, эпизод с 6-й ротой полностью был таков. Временное командование ею было вверено прапорщику К., отличившемуся при захвате орудий у Дукшт. Половина 6-й роты была перебита артиллерийским огнем. Партизан в душе, прапорщик К. не выдержал артиллерийской напасти и ушел в тыл из окопа первым. За ротным командиром потянулись последовательно отползавшие группы стрелков. Ушло всего человек 50, но внушительной растянувшейся на несколько километров вереницей, их отход хорошо наблюдался батареей и 5-м полком и был немедленно запротоколен в целом ряде телефонных сообщений. Но в заваленных участках осталось человек 15 стрелков, которые не заметили исчезновения остальных, да и путь отступления коим был отрезан ружейным огнем немцев, стрелявших с удаления в несколько десятков шагов. Эти стрелки продолжали стрелять по немцам, чувствовавшим себя тоже очень плохо у обороняемого все же, хотя и сильно поврежденного проволочного заграждения. Для последнего броска у немецкой пехоты, избалованной до того легкими успехами, а теперь понесшей большие потери, не хватало сил и она выжидала по-видимому только темноты, чтобы уйти подальше от зияющих против них, хотя и исковерканных бойниц, посылавших смертельные пули.
Атаковавшая немецкая пехота тоже представляла не бойцов 1914 г.; она нуждалась в еще более солидной артиллерийской подготовке, когда натыкалась на спокойного противника, и также была истощена непрерывными боями в течение почти 2 месяцев.[71] В 14 ч. 30 м. дня немцы, в сущности произведя последний наскок на 2-ю Финляндскую дивизию, на всем ее фронте уже остановились. Очевидно, штаб XXI корпуса, большую часть войны не могший похвастаться своими успехами (Эльзас-лотарингское укомплектование его коренных дивизий), пришел теперь к убеждению, что лучше отправить часть дивизий непосредственно на помощь обходящему I корпусу, чем разбивать их о русский фронт, оказавшийся неожиданно крепким.
Штурм был закончен на час раньше, чем сообщения о начавшемся бое стали передаваться штабом корпуса в штаб армии. Из запоздания ориентировки высших штабов, начиная со штаба корпуса, ясно вытекает их скромная тактическая роль. Тактическая деятельность должна сосредоточиваться в штабах дивизии и ниже.
Что же касается тревожных донесений, поступавших с фронта до 19 час., в течение 3–4 час. после отбитого штурма, то они естественно объясняются крайне нервным состоянием войск, находящихся в разбитых окопах, переполненных ранеными и убитыми, продолжающимся обстрелом, нахождением немецкой пехоты на очень близких дистанциях.[72]
Немецкая артиллерия продолжала 16 сентября стрелять до вечера, но уже вероятно только с целью облегчить положение своей пехоты, находившейся на близких дистанциях, без окопов, против наших укреплений и лишенной возможности отойти до темноты.
Этот нудный, лишенный динамики бой оставил в полку тяжелое впечатление. Потери 6-го полка от сидения в окопах под артиллерийским огнем превышали 300 человек – 25 % всего состава полка, около 35 % – для большинства занимавших передовые окопы рот. И это были не столько ранения, как увечья от тяжелых снарядов; раненые давились бревнами, засыпались землею, теряли формы человеческого тела, приводили в отчаяние полковых врачей. Процент убитых был очень велик. И весь полк был оглушен, контужен, страдал головной болью.
Но этот бой, напомнивший немцам, что боеспособность русских, по крайней мере при нахождении их в приличных окопах, не окончательно исчезла, и заставивший их быть осторожнее в последовавших столкновениях, обеспечивший нам спокойный отход за р. Вилию, явился не малой слагаемой в той сумме усилий, которую затратила 10-я армия, чтобы вырваться из тисков обстановки, позволявшей уже немецким начальникам обещать солдатам в награду за их жертвы по крайней мере 4 русских корпуса пленными.
Приходилось сожалеть, что потери в этом бою распространялись не только на людей, но и на оружие. Винтовки жестоко страдали от артиллерийского огня. Некоторые ротные командиры по устаревшему указанию устава требовали для обеспечения быстрого открытия огня, чтобы винтовки были заблаговременно вставлены в бойницы (особенно мешал штык быстро вставить винтовку) или, где таких не было, чтобы винтовки были выложены заблаговременно на бруствере окопа. При современных масштабах артиллерийской подготовки оружие, как и людей, нужно конечно прятать до момента действия на дно окопов или в блиндажах. Иначе к моменту штурма можно оказаться с голыми руками. В одной из рот одним попаданием снаряда в бруствер было исковеркано 12 винтовок. После этого боя 6-й полк начал прятать ружья до момента открытия ружейного огня. Пулеметы также сильно пострадали; не только выбыли в этом бою почти все наводчики, но у двух пулеметов были пробиты кожухи и вытекла вода, а у одного было ружейное попадание в ствол. Было видно, что немецкая пехота обучалась сосредоточению огня по бойницам, в которых обнаруживался пулемет.
С темнотой огонь стих, и закипела лихорадочная работа, – чинились окопы, выносили раненых, пополняли патроны, кормили стрелков, за угрожаемыми участками резерв возводил вторую линию окопов. Мы готовились к новому серьезному бою на другой день; полк был сильно ослаблен, проволочное заграждение сильно разворочено, но шансы на продолжение обороны были – впереди лежало изрядное количество убитых немцев, а наступать по телам предшественников труднее, чем по чистому полю; а наши стрелки успели сами убедиться в силе своего огня. Но в полночь был получен приказ об отступлении, вызванный общей оперативной обстановкой и недоверием высшего командования, к сожалению обоснованным, ко многим дивизиям и корпусам.
Наше геометрическое положение все же было пожалуй не хуже, чем положение Лодзи в ноябре 1914 г. Тогда 2-й армии было приказано продолжать удерживать Лодзь, хотя бы немцы и сомкнули кольцо окружения; но тогда еще были свежие резервы, войска еще не были так истощены, командование еще тешило себя блестящими перспективами. В сентябре же 1915 г. было окончательно принято решение очистить Вильну, не допуская 10-ю армию до полной потери сообщений; высшее командование не видело впереди просвета, в войсках наблюдались явления, совершенно не напоминающие боевой задор, и царская Россия за 10 месяцев неудач, протекших со времени Лодзи, сгорбилась, постарела и одряхлела, как будто прошли целые века.
В приказе об отступлении по 2-й Финляндской дивизии (№ 35) мы могли однако с удовлетворением остановиться на первых его словах: «Противник отбит с большим уроном». Скромное, отвечающее характеру войны XX века признание исполненного долга; но сколько выдержки, самопожертвования и незаметного геройства кроется под этими простыми словами – об этом можно судить, лишь внимательно познакомившись с действительностью современного боя.
Глава восьмая. Отступление
(Схема 1, 5, 6.)
Уже 15 сентября 26-я пехотная дивизия, имевшая направление на Михалишки, подошла к левому флангу конного корпуса Орановского (7-я, 8-я, 14-я кавалерийские дивизии), отошедшего с боем на фронт Ворняны – Гервяты. 16 сентября 7-я