бровям, ощущая, как жар заливает вены.
— Антон, пойми…
— Нет, не пойму! — выдохнул Леваков. Подошел к Юле, положил ладони ей на плечи, наклонился, стараясь разглядеть в глазах девчонки ответы на вопросы, на самый главный: почему она его отталкивает, и что он должен сделать.
— Юль, выброси ты эти глупости из головы. Мои родители будут рады тебе, они у меня классные. Послушай, я ради тебя…
— Антон, да пойми же ты, — Снегирева откинула его руки, отступая назад. Она слишком часто дышала, будто никак не могла подобрать нужного слова. Да что уж, какие бы слова девчонка не сказала в этой ситуации, вряд ли бы Антон понял. Ему казалось, в любви самое главное быть рядом, подставлять в плечо, обнимать, помогать, чем можешь. Он же делал все: приехал за ней, даже комнату отдельную выделил, хотя мог бы настоять и на одной кровати, не чужие ведь. Однако не стал давить, не наглел, наоборот, искренне пытался создать в новом месте уют для Снегиревой.
— Нет, не пойму. Почему я не могу жить со своей девушкой, почему не могу привести ее к себе домой, почему не могу обеспечивать ее.
— Потому что это не ты будешь делать, а твои родители, услышь меня, наконец. — Повысила тон Юля. Взгляд ее сделался стеклянным, покрываясь тонким слоем льда. Впервые за долгое время Снегирева показалась Антону чужой.
— То есть… проблема в том, что я… давай, договори! — крикнул он. Откуда-то появилась злость, слишком острая и неконтролируемая. Леваков сжал руки в кулаки, часто дыша.
— Я не могу жить на шее твоих родителей. Это мой выбор и мои проблемы, я готова принять помощь, но не от твоих родителей.
— Ты чушь несешь, просто чушь! Какая разница, откуда деньги, еда и крыша? Я не понимаю!
— Для меня большая, — взмахнула руками Юля. Она то и дело моргала, словно вот-вот заплачет от безысходности.
— Юль…
— Да ты даже не спросил, хочу ли я быть твоей девушкой. Мы с тобой общаемся без году неделю, я… я не могу, пойми. Не могу жить в доме твоих родителей, не могу позволить им содержать себя. А ты… как бы сильно я не лю… Антон, ты не самостоятельный. Ты, как и я зависим от кого-то.
— Что? — в груди будто сдавило что-то, а виски сжало от напряжения. Леваков оцепенел, подобно безжизненной статуи. Он не мог вымолвить ни слова, пытался вдохнуть, но кислород наотрез отказывался попадать в легкие.
— Антон, я…
— Вот значит, какого ты обо мне мнения, — произнес, поджав губы, Леваков. Сердце набатом отбивало безумные ритмы, его стуки доходили до самой глотки, в которой затесался тугой ком.
— Антон…
— И встречаться я тебе не предложил, и из себя ничего не представляю без родителей. Не такой, да? Классно. А я думал, у нас отношения.
— Я не имела в виду ничего плохого, — жалобно говорила Юлька. Да только Антон уже ничего не видел, кроме тумана перед глазами. Ее слова задели, прошлись по каждой косточке. Он словно потерял собственную гордость и значимость.
— Езжай к Ире. Быть самостоятельной на квартире у парня своей сестры, это же другое, — слова дались тяжело. Но именно их хотелось сказать, хотя толку от этих слов. Юля уже все решила, сама, и не нужно ей мнение Антона, его желания. Она поедет в ту квартиру, будет строить из себя независимую девушку. Только надолго ли хватит этой независимости? Что будет потом? Вернется этот мужик и они начнут ютиться втроем в однушке? А если сестра поругается с любовником? Если он по итогу их выгонит? Где тогда будет ее желание быть гордой и не брать чужих денег. Нет, Антон никак не мог понять мотивов Снегиревой. Но больше всего раздражало другое: девчонка видела в нем пустышку, мажора, прожигающего жизнь за счет кошелька родителей.
— Антон…
— Увидимся, — сказал Леваков. Развернулся и пошел прочь. Потому что сейчас в венах закипала непонятая стихия, которая могла окончательно разбить и без того шаткую дорожку на тонком льду.
Глава 35
Антон не сразу поехал домой, злость кипела в венах, хотелось ее куда-то вымесить, поэтому пошел в зал. Отработал с грушей, как следует, отлупил ее, но легче не стало, разве только физически тело ослабло. В итоге позвонил Шестакову, надоумил его встретиться, выпить, повыть на луну, образно говоря. Витя не отказался, примчал буквально минут через тридцать, и они дружно уселись на балконе дома у Антона, открыли бутылку французского вина. Дул прохладный ветер, в висках пульсировала обеда на Юльку, и Леваков не в силах больше держать в себе негодование, все выложил.
— Ну… — протянул Шестаков, разглядывая напиток алого цвета в круглом фужере. От него исходил чудесный запах винограда, а на губах оставалась легкая терпкость.
— Не понимаю я женщин, — вздохнул Антон.
— Твоя дама сердца, как открытия книга. Она не хочет от тебя зависеть, вернее от твоих предков. Может это и похвально, в ней нет корысти и жажды наживы, в отличие от многих современных баб.
— Чего? — Леваков уставился во все глаза на друга, который продолжал задумчиво смотреть на стакан с вином, периодически крутя им в пальцах.
— Ты реально хочешь быть с ней? Ну… прям вставляет? И не боишься? — Витя сделал глоток алого напитка, затем поставил бокал, и повернулся к Антону.
— А почему я должен бояться? — искренне не понял Леваков. Свет луны отражался в глазах Шестакова, и добавлял его виду легкую зрелость.
— Всякое бывает. Знаешь, вот так живешь и думаешь, она одна единственная. А потом бац, и оказывается, все не так.
— Ну, если так рассуждать, можно вообще никогда не жениться и ничего не делать.