Читать интересную книгу Толкиен. Мир чудотворца - Никола Бональ

«ни капюшонов, ни плащей — серые латы, белые саваны и длинные сивые космы. Мечи мерцали в костяных руках, глаза сверкали из–под надвинутых шлемов, и свирепый вой не умолкал».

Чуть погодя, на Совете у Элронда, когда первые тяжкие испытания уже позади и где отважные путники объединяются в Братство Кольца, перед ними вырисовывается новая опасность — Мория. Вот что вспоминает про это зловещее место Глоин, отец Гимли:

«Мория!.. Мечта гномов Северного края!.. Наши предки стремились к богатству и славе — они вгрызались в горные недра, добывая драгоценные камни и металлы, пока не выпустили на поверхность земли замурованный в огненных безднах ужас».

Позднее некоторые гномы вернулись туда — с тех пор о них не было ни слуху ни духу. Гномы сполна поплатились за свое упорство и трудолюбие, ибо, разворошив горные недра, они пробудили к жизни силы тьмы. На том же Совете у Элронда Гэндальф сообщает своим новоиспеченным собратьям по Кольцу, что извечный враг, черный Чародей из Дул–Гулдура, он же Саурон, — как мы помним, в «Сильмариллионе» он вроде бы сгинул безвозвратно, — вновь ожил и собирается с силами. Затем Гэндальф читает зловещим голосом надпись на Кольце, и слова его гулко раскатываются по залу:

«…и содрогнулись могучие стены замка, и подернулось дымкой яркое солнце…»

Однако ж это отнюдь не последнее роковое наваждение — далеко впереди маячит грозный призрак Саруманова Изенгарда, некогда возведенного нуменорцами: исходящая оттуда угроза — в конце 2–го тома — разбудит онтов. А пока известно только, что в Изенгарде затаились волколаки да орки, и оттуда денно и нощно валит дым.

И здесь самое время вспомнить еще об одном проявлении ужаса — загрязнении рек, повальной вырубке деревьев и клубящихся дымах. Все это — результат злодеяний, исходящих из Мордора, оплота самого зла. Толкиен, наблюдавший собственными глазами за тем, как «модернизируется» милая его сердцу старая добрая английская деревня, говаривал: «Вот вам и Мордор — он вокруг нас». По его глубокому убеждению, физическое истребление уголков природы было равнозначно духовному растлению или, хуже того, открытому насаждению зла. Это — своего рода проклятие, обернувшееся загрязнением и гибелью природы в «Оскверненной Хоббитании». И тут Толкиен выступает в роли своеобразного эколога–духовника, для которого норма существования традиционного мира подразумевает чистоту воздуха, водных источников, да и всей природы в целом. На Совете у Элронда Гэлдор говорит:

«…Враг, как мы уже не раз убеждались, властен даже над первозданной природой».

Впрочем, Саурон и его тайный соперник Саруман рассчитывают и на помощь «новообращенных» зверей. Так, например, за братьями по Кольцу неусыпно следят птицы:

«…когда они проносились над лощиной, их тень на мгновение закрыла солнце, и тишину вспорол громогласный карк, тут же заглушенный хлопаньем крыльев»

Арагорн с Гэндальфом догадываются, что каркающие полчища будут следить за ними в оба, а значит, им, путникам, опасно даже разводить огонь.

Великий хаос охватывает и природу: как это зачастую случается у Толкиена, она сопротивляется, когда ощущает, что на нее воздействуют силы зла. Так, пытаясь одолеть Карадрасский перевал, путники попадают под сплошной снегопад, и дальнейшее продвижение оборачивается для них сущей пыткой:

«Небо сплошь затянули тучи, и путников накрыла черная тьма. Лица обжигал ледяной ветер. К полуночи извилистая, чуть заметная тропка вывела путников на узкий карниз — справа от них, в круговерти ветра, угадывалась пустота глубокой опасности, а слева вздымалась отвесная стена… Вскоре Фродо почувствовал на лице холодные уколы редких снежинок, а потом началась сильная метель».

Путники понимают — происходит что–то странное, ведь здесь снега не бывает даже зимой. Боромир даже вопрошает:

«Так, может быть, это лиходейство врага?.. У нас поговаривают, что в Изгарных горах он повелевает даже погодой. Правда, они принадлежат ему, а Мглистый хребет—далеко от Мордора. Но могущество врага постоянно растет».

На что Гимли коротко замечет:

«Длинные же он отрастил себе руки, если способен перебросить метель из северных земель в южные».

И Гэндальф тут же вторит ему:

«Длиннее некуда».

Ужас охватывает путников, когда им чудится, что скалы кругом издают странные звуки, а затем «…камни с грохотом падали в черную пропасть; временами раздавался тяжелый грохот, и сверху низвергались огромные валуны».

Боромир встревожен уже не на шутку, но Гимли, стараясь ободрить его, говорит, что «эльфы назвали Карадрас Кровожадным задолго до появления врага».

Продвигаться вперед становится почти невозможно — Толкиен вдруг превращает гору в живое существо, как он это порой делал с деревьями и могильными холмами:

«…путников оглушил раскатистый грохот, и откуда–то сверху посыпались камни, взвихрившие облако снежной пыли… Гора, казалось, успокоилась, как бы удовлетворенная отступлением пришельцев: начавшийся было камнепад иссяк, а тучи, закрывавшие перевал, рассеялись».

В заключение Толкиен коротко замечает: «Багровые ворота оказались закрытыми».

И братьям по Кольцу ничего не остается, как идти дальше через подземелья Мории — путем не менее опасным, чем через горы.

Но, чтобы проникнуть в Морию, нужно знать пароль. И тут, едва они входят в заветные ворота, как длинное щупальце, точно у спрута из «Тружеников моря» Гюго, обвивается вокруг ноги Фродо, хранителя Кольца. Впрочем, об этой странной, чудовищной твари мы упоминали в «Бестиарии». Затем путники проникают, выражаясь словами Боромира, в самую Черную Бездну. И вскоре попадают в Летописный чертог, где узнают зловещую историю Мории и сталкиваются с не менее страшными тварями. Это, тут же смекает Гэндальф, орки, а с ними черные урхи из Мордорских земель и гигантский пещерный тролль. Завязывается бой — Фродо бьется храбро, как и его товарищи, — затем происходит легендарная стычка Гэндальфа с Барлогом — самая ужасная схватка в произведениях Толкиена. Не случайно Гэндальф, предчувствуя беду, отрешенно вздыхает:

«А я и так до смерти устал».

Гэндальф низвергается в бездну вместе с Барлогом — но лишь затем, чтобы возродиться в новом качестве и ступить на более высокую духовную ступень. Пошатнувшись на краю бездны, он только и успевает крикнуть друзьям, чтобы они скорее бежали прочь. Потеряв своего верного собрата и незаменимого проводника, они, убитые горем, даже не скрывают слез.

После короткого, но поистине сказочного отдыха в Лориэне, у Владычицы Галадриэли, на этом чудо–островке, затерявшемся посреди бушующего моря, они спускаются по реке Андуин. И снова перед ними возникают унылые картины природы:

«Восточный берег взбугрился холмами, которые простирались до самого горизонта — бесформенные, бурые и совершенно безжизненные…»

А за ними простираются неоглядные гиблые заболоченные пустоши — ни деревца, ни камня, которые скрашивали бы убийственно монотонный ландшафт:

«Враг ли отравил их каким–нибудь лиходейством… этого не знал даже Арагорн; они издревле были мертвыми и пустынными».

Впрочем, гиблые захолустья у Толкиена простираются сплошь и рядом, и все это — результат воздействия вездесущих пагубных сил зла. И хоббитов на их торном пути подстерегают все новые испытания, одно страшнее другого:

«Жуткие сны и страшные пробуждения сливались в один тоскливый ужас, и где–то далеко позади все слабее мерцала надежда».

К счастью для хоббитов, пленившие их «здоровенные, черномазые и косоглазые орки» вскоре сталкиваются с «бледнокожими», сиречь ристанийскими всадниками во главе с Эомером, чей гордый озаренный лик обрамляли длинные светлорусые пряди.

Глава четвертая

Видения сумерек

Мир Толкиена пребывает в тревожном ожидании сумерек. По убеждению самого Толкиена, изначально мир был прекрасен, однако с появлением злых духов, а проще говоря, со временем красота его мало–помалу поблекла. И пагубное действие времени кажется тем более необъяснимым, что мир Толкиена населен Валар (по–нашему — мифологическими богами) и эльфами, а те и другие — бессмертны. И при этом страдают ностальгией. А ностальгия есть свойство человеческой натуры, и объясняется она тем, что человек смертен, и об этом ему известно. Однако Мелкору и нуменорцам претит чувство ностальгии, потому–то они и превращаются в контрпосвященных — иначе говоря, безжалостных сатанистов. Они не могут смириться с тем, что жизнь их ограничена во времени, хотя живут они куда дольше, чем люди (сотни и сотни лет); и это вызывает у них протест.

Однако, оказывается, эльфы с Валар по собственной воле стали жертвами неумолимого времени. С одной стороны, величественные творения Валар уничтожает Мелкор, а с другой, сами творения отторгают своих создателей. Смертные постепенно теряют всякий интерес к Валинору, и Валар покидают Средиземье. Такое впечатление, будто злой рок, Ананке, если вспомнить древнегреческую традицию, нависает над бессмертными. Впрочем, они будут жить и дальше — только в ином мире. И это вполне соответствует как главным темам в древнегреческой традиции, так и умозрению немецких мыслителей и поэтов–романтиков. Так, еще Гесиод(118) писал об очарованных островах, куда герои попадают после того, как до конца исполняют свое предназначение. А следом за ним и Гельдерлин(119) говорит о богах, что «может, и парят у нас над головами, но только в мире, именуемом другим».