Читать интересную книгу Король англосаксов - Эдвард Бульвер-Литтон

– Как ты думаешь, государь, – спросил он. – Подвергнусь ли и я какой-либо опасности, если поеду вместо Гарольда к Вильгельму?

– Нет, – проговорил король быстро. – И я советовал бы сделать это… С тобой Вильгельму нечего хитрить… тебе он не может желать никакого вреда… ты поступишь очень благоразумно, если поедешь.

– Но я поступлю бесчестно, если допущу его до этого! – возразил Гарольд. – Но как бы то ни было, позволь благодарить тебя, дорогой государь, за твою нежную заботливость обо мне… И да хранит тебя Бог!

Выйдя из дворца, братья заспорили о том, кому лучше ехать в Нормандию. Аргументы Гурта были так основательны, что Гарольд наконец мог выставить причиной своего упорства только то, что поклялся матери лично съездить за Гаконом и Вольнотом. Когда же они пришли домой, у него был отнят и этот предлог. Потому что как скоро Гурт открыл матери опасения и предостережения короля, она тоже начала умолять Гарольда послать вместо себя брата, утешая его тем, что при подобных условиях, с удовольствием освобождает его от данной им клятвы.

– Выслушай меня спокойно, Гарольд, – заговорил Гурт, видя, что брат все еще настаивает на своем. – Поверь, что король имеет основательные причины опасаться за тебя, но только не счел нужным высказать нам эти причины. Он вырос вместе с Вильгельмом и слишком был привязан к нему, чтобы подозревать его без оснований. Разве Вильгельм не имеет повода относиться к тебе недружелюбно? Я еще помню, как при дворе ходили слухи, что он имеет какие-то виды на английский престол и что Эдуард поощрял его претензии. Положим, что со стороны герцога было бы чистым безумием иметь подобные надежды и теперь, но все же он, вероятно, не отказывается от мысли возвратить свое влияние над королем, которое утратил в последнее время. Он знает, что вея Англия потрясется с одного конца до другого, если он задержит тебя, и что тогда ему будет очень удобно половить рыбу в мутной воде. Со мной же он ничего не сделает, потому что мое отсутствие в Англии не принесет ему никакой пользы, да он и не посмеет тронуть меня, так как ты состоишь главой всего нашего войска и жестоко отомстил бы за брата…

– Но он же удерживает Гакона и Вольнота – так почему не удержать и тебя? – перебил Гарольд.

– Потому что он удерживает их в качестве заложников, а я явлюсь к нему просто как гость и посол… Нет, мне не может угрожать никакая опасность, и я убедительно прошу тебя, Гарольд, послушаться разумного совета.

– О, дорогой, возлюбленный сын. послушайся брата! – воскликнула Гита, обнимая колена Гарольда. – Не допусти, чтобы тень Годвина пришла ко мне в ночной тьме и я бы услышала его грозный голос: жена, где Гарольд?

Здравый ум графа не мог не признать основательность этих слов. Притом же предостережения короля тревожили его более, чем он сознавался. Но с другой стороны, были такие причины, которые не дозволяли ему уступить убеждениям брата и матери. Первыми и сильнейшими из них были его врожденное мужество и благородная гордость, мешавшая ему согласиться на то, чтобы другой подвергся опасности. Кроме того, он не был уверен, увенчается ли успехом поездка Гурта в Нормандию, так как ненависть молодого тана к норманнам была хорошо известна в Руане. Сверх того, Гарольд предполагал заручиться дружбой Вильгельма, который мог бы со временем быть ему очень полезным.

Он вовсе не предполагал, чтобы герцог, не имея приверженцев при дворе Исповедника, мог иметь виды на английскую корону, и рассчитывал, что он поможет ему отстранить других претендентов: сына Этелинга и храброго норвежского короля Гардраду, – если задобрить его, а это можно было сделать, только лично съездив к нему. Потом Гарольду никак нельзя было надеяться на верность Тостига, который, состоя в родстве с Вильгельмом, непременно стал бы настраивать последнего против брата, если б тот даже и сделался наконец королем английским – новая причина для Гарольда постараться перетянуть Вильгельма на свою сторону. В голове его мелькнуло еще одно соображение: герцог сумел поставить Нормандию наряду с Францией и Германией, так можно ли человеку, желающему возвысить Англию во всех отношениях, упустить удобный случай узнать, какими средствами герцогу удалось совершить подобное чудо? Все эти соображения побудили графа решиться ехать самому. Но тут как будто какой-то тайный голос начал шептать ему, что не следует ехать, и он находился в страшном разладе с самим собой, когда голос Гурта вывел его из задумчивости.

– Советую тебе, – сказал серьезно юный тан, – принять в соображение, что хотя ты и можешь располагать собой по своему произволу, но ты не имеешь права навлекать бедствия на свое отечество, а это случится, если ты отправишься в Нормандию, вспомни слова короля!

Граф задрожал.

– Дорогая матушка и ты, благородный Гурт, вы почти победили меня, проговорил Гарольд, с чувством обнимая их, – но дайте мне только два дня для обсуждения этого важного дела, я же обещаю не поступать легкомысленно.

Это было последним словом Гарольда, и Гурт заметил не без удовольствия, что он отправился к Юдифи, которая, по его мнению, непременно отговорит Гарольда от поездки, так как она, в качестве владычицы сердца его, должна же иметь над ним больше влияния, чем король, мать и брат.

Между тем Гарольд отравился в римскую виллу и он чрезвычайно обрадовался, когда встретился в лесу с предсказательницей, где она собирала какие-то травы и листья.

Спрыгнув поспешно с коня, он подбежал к ней.

– Хильда, – начал он тихо, – ты часто говорила мне, будто мертвые могут подавать совет живым, и потому прошу тебя вызвать при мне дух усопшего героя, похороненного возле друидского жертвенника… я желаю убедиться в справедливости твоих слов, в которых еще наполовину сомневаюсь.

– Так знай же, – ответила Хильда, – что мертвые показываются глазам непосвященных только по доброй воле. Мне-то они покажутся, когда я предварительно произнесу известные заклинания, но не ручаюсь, чтобы и ты увидел их. Я, впрочем, исполню твое желание, и ты будешь стоять возле меня, чтобы слышать и видеть все, что будет происходить в ту торжественную минуту, когда мертвый восстанет из своего гроба. Да будет тебе известно, что я, желая успокоить тревогу Юдифи, узнала уже, что горизонт твой омрачился мимолетной тучей. Гарольд рассказал все, что волновало его. Хильда выслушала его и пришла тоже к тому заключению, что опасения короля неосновательны и Гарольду необходимо сделать все от него зависящее, чтобы овладеть дружбой герцога норманнского.

Таким образом, ответ ее не был способен переменить его первоначальное решение, но все же она попросила его исполнить свое намерение: выслушать совет мертвеца и поступать только сообразно с ним.

Очень довольный тем, что ему придется увериться в существовании сверхъестественной силы, Гарольд распростился с пророчицей и тихо продолжал свой путь, ведя коня за повод. Не успел он еще дойти до холма, как почувствовал прикосновение чьей то руки. Оглянувшись, он увидел перед собой лицо Юдифи, выражавшее самую нежную любовь и сильнейшую тревогу.

– Сердце моего сердца, что случилось с тобой? чего ты так печалишься? – воскликнул он.

– С тобой не произошло никакого несчастья? – пролепетала Юдифь, пристально смотря ему в глаза.

– Несчастья? Нет, дорогая моя! – ответил граф уклончиво.

Юдифь опустила глаза и, взяв его под руку, пошла вперед. Дойдя до места, откуда не видно было колонн друидского храма, вызывавших в ней этот день какой-то непонятный ужас, она вздохнула свободнее и остановилась.

– Что ж ты молчишь? – спросил Гарольд, склонившись к ней. – Скажи мне хоть что-нибудь!

– Ах, Гарольд, – ответила она. – Ты давно знаешь, что я живу только тобой и для тебя… я верю бабушке, которая говорит, что я – часть тебя, верю потому, что каждый раз чувствую: ожидает ли тебя радость или горе. Как часто, во время твоего отсутствия, на меня нападала веселость, и я знала тогда, что ты благополучно избег какой-нибудь грозившей тебе опасности или победил врага… Ты спрашивал меня, чем я взволнована в настоящий момент, но я сама не знаю этого – и могу сказать только, что эта печаль, которую я не в силах преодолеть, происходит от предчувствия, что тебе предстоит что-то ужасное.

Видя уныние своей невесты, Гарольд не осмеливался сообщить ей о предстоявшей поездке. Он притянул ее к себе и просил не беспокоиться напрасно. Но утешения его не подействовали на нее. Казалось, на душе ее тяготело нечто, чего нельзя объяснить одним предчувствием и чего ей не хотелось рассказать. Когда же Гарольд настойчиво попросил ее сообщить ему, на чем она основывает свое опасение, она скрепя сердце произнесла:

– Не смейся надо мной, Гарольд, ты еще не можешь представить себе, какую нравственную пытку перенесла я в течение этого дня. О, как я обрадовалась, как увидела Гурта!.. Я просила его ехать к тебе – видел ты его?