Младший оглядел детей. Он словно увидел их впервые – раньше не было времени это обдумать – и понял, что они не совсем дети. Во всяком случае тот, что в очках. Он уже давно преодолел главный рубеж между взрослым и ребенком – способность отвечать за свои поступки. Десадо заговорил монотонно и рассудительно:
– Это Ву, лучший исполнитель «Вмешательства». Удмурт. Он родился олигофреном. Чтобы сделать его нормальным, в его мозг имплантирована синоптическая сеть. Очень сложная структура. Естественно, производителем было «Вмешательство». Их продукция не хуже нашей. Это не пиратские поделки, при прочих равных условиях он бы не пострадал, но к началу бомбардировки Ву находился на орбите, сопровождал одного из своих шефов, инспектировавшего лабораторию тибетцев. Взбесилась вся орбитальная электроника. Атмосфера частично спасала от бомбардировки, а на орбите даже процессоры хорошо защищенной нейросети «Вмешательства» не выдержали. Чем шире их память, тем выше вероятность сбоев. А репродуктивная мозговая сеть – сложная конструкция, там больше сотни терабайт. Лично я с Ву раньше не сталкивался, но слышал, что его глюк специалисты считают единственным в обоих Сотрудничествах и во всех Составляющих. Подобного ни у кого нет.
– А что с Ву? – спросил Чина.
– Моя разведка пыталась это выяснить. Похоже, в нем пробудилась генетическая память.
Десадо опять посмотрел на детей. Второй ребенок стоял, не шевелясь и, кажется, не вникая в смысл слов. Гоминид, решил Младший. Не дебил, но где-то рядом. А первый, длинноволосый, склонив голову, внимательно слушал и пытался понять.
– Ну, он вспоминает, – кивнул Манок. – Разве это плохо?
Не поворачиваясь к ним, Чина сказал:
– Чтобы осознавать окружающее как реальность, нужно постоянно принимать информацию из этой реальности. Только таким способом становится понятно, что ты – это ты.
– Информацию? – Манок задумался, вспоминая уроки библиотечки. – Но он все видит и слышит, – неуверенно возразил мальчик.
– Репродуктивная сеть полностью опутала его мозг, – пояснил Десадо. – Что-то там сместилось, и он постоянно видит картины. То ли измышленные сетью, то ли когда-то реально происходившие. Но информация через глаза, уши и ноздри тоже поступает. Одно накладывается на другое, а вот что получается в результате… Наверное, Ву погиб, забудьте о нем. Чезарио, где пакет?
– Мы идем туда, – решил Чина, вставая. – Но я не знаю точно, где находится клиника. Вы проведете нас в это место? – Он повернулся к Манку.
– Какое место?
– Бывшая клиника, второй корпус. Она где-то здесь, в Верхнем Слое Барвисто.
Манок подумал.
– Ладно, проведем. Цеп там бывал… – Он замолчал, переводя вопросительный взгляд с Чины на Десадо.
– Что ты хочешь за это? – уточнил Младший. Он не спрашивал, что хотят остальные, он уже понял, что вес имеет только мнение Манка.
– А что вы можете дать?
Десадо предложил:
– Деньги? Я богач, я мог бы…
– Это что?
Десадо замолчал.
– Тогда, если хочешь… – начал Чина, но Манок перебил:
– Что вы ищете?
Чина растерянно взглянул на Десадо, но тот не спешил с помощью. Чезарио рискнул:
– Произведение искусства.
Некоторое время Манок молча взирал на него, потом сказал:
– Я… – И достал из кармана электронную библиотечку.
Чина наблюдал за мальчишкой, который долго читал что-то с экрана, шевеля губами, а потом показал его Чине:
– Вот, тут их два. Ты о чем?
ПРОИЗВЕДЕНИЕ
1. Создание, продукт труда, творчества.
2. Результат, итог умножения.
– В первом значении, – сказал Чина. – В смысле – продукт творчества.
– А здесь даже три…
ИСКУССТВО
1. Творческое воспроизведение действительности в художественных образах.
2. Умение, мастерство, знание дела.
3. Дело, требующее умения, мастерства.
– И тут первое.
Манок повернул к себе экран, наморщив лоб, перечитал, постучал по клавиатуре и опять повернул экран к Чезарио:
– Вы идете за продуктом воспроизведения действительности в художественных образах. Это что?
Чина снова растерянно покосился на Десадо, пытаясь сообразить, как втолковать кому-то, что такое искусство. Он неуверенно поднял руку и указал длинным тонким пальцем на замотанного в пальто ребенка.
– Она постоянно что-то бормочет. Что?
Манок оглянулся на Ену и пожал плечами:
– Она поет.
Чина кивнул:
– Да, мне так и показалось. А что она поет? Нет, понятно. Песню. Но о чем она поет?
– О… обо всем, – сказал Манок после паузы. – О том, что вокруг. Обычно плохо слышно, но если разобрать…
– Ну вот. Она творчески перерабатывает действительность и по-своему воспроизводит ее. Понял?
Манок еще раз оглянулся на Ену. Та сидела на голубых плитках в луже воды. С приоткрытым ртом.
– Правда? Она что-то пере… рабатывает и вос-про-из-водит?
– Да.
– Так вы идете за песней?
Чина Чичеллино Чезарио признал свое поражение, и в разговор вступил Десадо:
– Воспроизводить можно по-разному. И собственно, в твоем компьютере не совсем правильная формулировка. Искусство – это… э-э… создание своих представлений. Своих – очень важно. И не обязательно в песне. Это может быть… ну…
– Картина, – вставил Чина. – Там, в корабле, когда мы бежали вниз, я успел заметить на стенах…
– Голые женщины.
Все умолкли и посмотрели на Цепа. Цеп засопел и отвернулся.
– Там были голые женщины, – согласился порозовевший Манок. – На стенах рамки, а в них… Хотя не на всех. Еще какая-то еда. Эти тоже интересные. А еще скучные, с какими-то домами. И деревья. И еще девочка на шаре. Она так, ничего…
– Вот, это и называется картиной, – согласился Чина. – Можно сочинять песни, рисовать картины… или делать пакеты. Это тоже искусство – искусство настройки динамического самоуправления сверхсложных электронно-механических систем. Я сделал пакет. Такая коробка из полимера, одна сторона прозрачная, а в ней… Передал свое представление о мире, которое было у меня в тот момент. Я тогда отравился сигаретами, перекурил… В пакете – электронная вселенная.
– Я не понимаю.
– Не важно. Если ты…
– А зачем? – перебил Манок.
Чина уже начал нервничать.
– Я не мог по-другому, – беспомощно пояснил он. – А зачем она поет? Просто…
Манок мотнул головой:
– Нет, не это. Это я понимаю. Тебе захотелось – ты сделал. Но зачем тебе идти туда? Ты сделал его, и ладно. Зачем оно тебе теперь? Что тебе даст это… – он пошевелил губами, – произведение искусства?
Десадо в упор посмотрел на Чину. Тот, теряя хладнокровие под двумя пристальными взглядами, отступил и чуть не свалился в бассейн. Внезапно вернулся его обычный психоз. Он заозирался, морщась и похлопывая себя ладонями по вискам. На Корабле осталось множество клочков его «я», и теперь желание вернуться туда овладело им. Всю жизнь тонкие пласты его личности отслаивались, оставаясь в тех местах, где он пробыл дольше нескольких минут. Иногда – особенно в то время, когда он творил, – ощущение исчезало и он был счастлив. Творчество словно укрепляло его. Но в те дни, когда он не работал над чем-то новым, пласты отслаивались один за другим. Бывало, он почти видел их: стеклянные маслянистые листья, похожие на капустные, мягкие и нежно-розового цвета. В Западном Сотрудничестве он проезжал несколько станций в струнном вагоне, выходил, оглядывался… на сиденье оставались пласты – под удивленными взглядами пассажиров он в последний момент вбегал обратно. Чина вставал со стула, делал два шага, смотрел назад… на стуле лежали пласты – он поспешно возвращался и присаживался опять, чтобы впитать их. Он возвращался к кассам, где покупал билеты на сикорски; выходя из сикорски, поворачивался, спорил с охранником на трапе, бежал к своему месту за якобы забытой вещью… там оставались пласты, и он собирал их. Чина не любил менять место жительства. Всякий раз, переезжая куда-нибудь, он целый месяц боролся с мучительным желанием раз за разом возвращаться на старое место, сплошь усеянное нежно-розовыми клочьями его «я».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});