Это, конечно, если офицер бойца отпустит. Потому что может не отпустить запросто.
Если бойца отпускал сержант, офицер может на умника с освобождением от работ критически поглядеть и сказать – засунь эту бумажку в задницу, хватай лопату и дуй копать. А вы, сержант, тоже берите лопату и идите, контролируйте, как он копает. Заодно поможете.
В половине случаев офицер будет совершенно прав.
Отсюда, я подозреваю, растут ноги страшных историй про то, как в санчастях больные солдатские головы мажут зеленкой, и от всех недугов предлагают одну и ту же «дежурную таблетку» аскорбинки. Потому что, объективно, симулянтов хватает.
Третий закон армейской медицины: больной это рабочая сила. Если в санчасти ремонт, хороший плотник и умелый маляр застрянут там надолго. Их могут даже заранее присмотреть и заполучить в «больные» по договоренности с командиром.
Короче говоря, санчасть постоянно держит круговую оборону, ищет, где бы урвать, и много здоровья кладет на то, чтобы не перетрудиться. Санчасть не гнушается угроз и шантажа. Она долго и расчетливо выбирает, кого принять на рядовую должность. Санчасть – натуральная мафия.
Парадоксально, но будучи законченной вещью в себе, санчасть еще и умудряется помогать больным. Да, зачастую она делает это брезгливо. Иногда с такой миной, будто сама вот-вот отдаст концы. Спустя рукава, через силу, левой задней ногой, шепча под нос матерные слова, глядя на больного солдата, как на диверсанта… Помогает. В меру способностей и возможностей.
Возможностей, прямо скажем, немного. Способностей тоже. Но иногда главное не терапия-хирургия, а живое человеческое участие, с которым в армии вообще напряженно. Медики, как правило, это понимают и стараются не быть сволочами.
Я за всю службу обращался к врачу трижды, и ни разу меня не послали к черту. Хотя второй повод был просто анекдотический. Но давайте по порядку.
Кирзовые сапоги и портянки – игрушки не для домашних мальчиков. Даже если умеешь грамотно пользоваться этими великими достижениями цивилизации, все равно за ступнями надо пристально следить. В учебке бойца заставят ежедневно мыть ноги. А вот в войсках его поначалу задрючат – времени не хватит зубы почистить. Меня призвали зимой, и я не знал проблем с сапогами, только холодно было. А летом, уже в Бригаде Большой Мощности, загнанный как лошадь, так сбил ноги, что не мог бегать. Деды сначала хотели отметелить меня, вредителя, не умеющего наматывать портянки, но я очень злобно продемонстрировал старослужащим, что обуваюсь по всем правилам, еще лучше некоторых. Деды устыдились и без единой зуботычины послали меня в санчасть, сказав, что как раз сегодня принимает старый опытный прапорщик, который худого не посоветует. И правда, там сидел улыбчивый толстопузый прапор. Он дал мне мазь и проконсультировал насчет борьбы с потливостью, заметив, что сам предпочитает народный способ – ходить босиком по утренней росе. Я внял его совету, довольно быстро вылечился, и дал себе зарок возиться с ногами несмотря ни на что.
Потом я натер себе, извините, конец.
Вам не случалось плавать в ледяной воде на втором этаже? Когда мы дежурили по столовой, я обычно вставал на мойку. Спокойная работа, никто до тебя не докопается, знай надраивай тарелки. Да, вода холодная, и тарелок штук пятьсот, и никакого «Фэйри», но в общем, самое то. Пока не забился слив в полу! И вот сцена. Второй этаж старинного здания, высота от уровня земли метров пять. Щель под дверью заткнута полотенцами, чтобы не хлестало в обеденный зал. Двое военных, которым вода доходит до паха, яростно моют посуду. А еще двое ныряют – кроме шуток! – и ковыряют в сливе проволокой. И смех, и грех. Через час, мокрые насквозь, мы решили эту проблему. Нас даже не очень побили. А назавтра я притопал к врачу. Это был молодой лейтенант. Сначала у него отвисла челюсть. Я объяснил, как было дело. Лейтенант посмеялся, вручил мне банку с раствором марганцовки, сказал: «Залупи как следует, опускай в раствор и сиди». Я залупил, опустил и сел. И знаете, полегчало!
Дальше я при заболеваниях обходился народными средствами, радуясь благодатному украинскому климату. Учебка, откуда я прибыл, стояла на болотах. И там мы очень боялись открытых травм. У меня до сих пор лунка ногтя на одном мизинце больше, чем на другом. Из-за пустяковой царапины я потерял кусочек мяса. А некоторые ребята натурально гнили заживо, покрывались язвами.
На втором году службы меня беспокоили только прыщи, неожиданно вскакивающие в самых неподходящих местах. Гигантские белые прыщи. Этим страдали все. Солдатская пища богата калориями, но бедна витаминами. Культуры приема витаминов в таблетках у нас тогда не было. А она бы и не спасла, поскольку витаминов в таблетках не было тоже. Несколько прыщей я вырезал из себя бритвой. Мешали ходить.
Впрочем, по общим меркам, это были мелочи. Регулярно наблюдая вокруг то ревматизм, то ночной энурез, то буйное помешательство, я знал: мне пока везет.
И пенициллином лечить никто не пытался вашего покорного слугу.
И вдруг со мной случился подвиг. Скромный такой подвиг, какие приходится иногда совершать на боевом посту.
В рано наступившую весеннюю жару я чего-то приболел. Температура, слабость, бледность. Ну, бывает. Попросил у Минотавра разрешения не перенапрягаться, тот буркнул: «Ладно». Наш дивизион заступил в наряд, я пошел, как обычно, дежурным по штабу. Так было удобнее всем. Минотавр считал, что из штаба я не смогу оказывать разлагающее воздействие на коллектив. Я сам время от времени нуждался в отдыхе от казармы, иначе зверел и принимался хулиганить. А штабные офицеры знали, что меня не страшно нагрузить заданием, требующим зачатков интеллекта и минимума ответственности. Если же я устрою шоу, то ради общей пользы и сугубо развлечения для. Например, мне хватило наглости погнать взашей майора Рогачкина, особиста ракетчиков, вечно лезущего на наш узел связи, чтобы оттуда бесплатно звонить по межгороду. Рогачкин в итоге добился своего, но едва не сорвал голос, призывая на помощь начальника штаба. Особиста не любили, и мой недружественный выпад произвел сильное впечатление.
Итак, я вяло заступил на пост, кое-как пережил ночь и утро, а днем мне стало плохо. Ну совсем. Я валился с ног, у меня начал дрожать подбородок – верный знак приближающегося обморока. «Плохо дело, – сказал я помощнику. – Надо идти в санчасть». Подышал немного, заставил себя успокоиться и поковылял.
Дежурил в санчасти опять прапорщик, молодой, но с характерными ухватками человека, успевшего слегка повоевать. Это обнадеживало. «Ух, какой ты бледный. Давай-ка тебя померяем». Прапорщик нацепил мне на руку манжету «давленометра» и принялся качать воздух. Стравил. Буркнул: «Не понял». Накачал вновь. Стравил. Удивился. Я тоже. Принцип действия прибора я знал назубок, сам умел пользоваться. Характерных толчков в руке просто не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});