Верно, парень? А? Пытаюсь я тебя выгнать?
– Да уж, это точно, – сказал Матас, широко улыбаясь и накладывая кенну в деревянные миски.
– Не возражаете, если я спрошу…
– Это был толец, на голову выше меня, – прервал меня Вартан. Матас со вздохом сел и закатил глаза.
– С каждым разом он становится все больше.
– Огромный, Казивар бы его побрал, толец, – продолжал Вартан, оживившись. – С большущей черной бородой и длиннющими черными волосами, которые доходили ему до самого низа спины.
– И пальцами толщиной с сардельки, и руками, как дубовые ветви, – подхватил Матас.
– Сам хочешь рассказать ту историю? – требовательно спросил Вартан, указывая на Матаса ножом. – Я ведь и тебя могу в каталку усадить, а? Только представь, какая бы из нас вышла парочка! Колесили бы по всей Долине!
– Я бы тебя обогнал, – сказал Матас. Теперь они уже оба смеялись, и я вместе с ними.
– Ага, но опыта-то у меня побольше. – Вартан похлопал по деревянным колесам. – Прицеплю сюда лезвия и посеку все твои спицы.
Матас посмотрел на меня, проверяя, что они не смутили меня, но я была рада просто послушать, как отец и сын подтрунивают друг над другом. Их болтовня была такой душевной, искренней и казалась мне глотком свежего воздуха.
– Ладно, – сказал Вартан с полным ртом кенны. – Значит, Рейхскриг, я в Марках, да? Как и каждого хаунерского дуралея, меня призвали в Легионы. Мы сражались под знаменами маркграфа Нойманна – может, слышала о таком?
Я помотала головой, и одновременно с этим Матас сказал:
– Конечно же, она не слышала!
– В общем, видите ли, командир из него был так себе. Хотя нет, не совсем – он хорошо справлялся на открытой местности. Но в Марках-то все по-другому. Дело в погоде, понимаете? Она все время меняется. В одну минуту палит солнце, а в другую Богине-Матери приспичит поссать, и на тебя польется ледяной ливень.
На этих словах у меня от удивления вырвался высокий, громкий смешок, а Матас залился краской от столь ужасной шутки.
– Так вот, день был туманный, и тут Нойманн говорит, что нам нужно занять такой-то холм – я даже не помню, как он назывался, чтоб его. Просто огромный такой земляной бугор. Предполагалось, что наверху стояло какое-то деревянное укрепление, но я туда так и не дошел. Топаем мы, значит, вверх по склону, медленно пробираемся через грязь, как вдруг прямо из тумана появляются эти толцы. Одна Нема знает, как я тогда перетрусил. У меня ведь даже меча или доспехов не было, как у некоторых лордов, лишь палица и поношенная стеганка, которую я купил почти задаром.
Значит, появляются эти здоровенные толцы, раздетые до пояса и все разрисованные красной краской, чтобы было похоже на кровь. Некоторые из наших просто развернулись и побежали. И никакая сила на земле их не удержала бы. Но я подумал: «Да сношайся оно все Казиваром», – уж простите мне мой сованский, – подбежал к ближайшему и попытался огреть его моей палицей.
Вартан замолчал. До этого он рассказывал историю довольно оживленно, но теперь его лицо омрачилось, и я поняла, что он все еще помнил тот миг – миг удара, мгновенного паралича, осознание того, что он, скорее всего, умрет, – и переживал его столь же ясно, словно все происходило наяву.
– Вы, должно быть, были невероятно храбры, – сказала я, чтобы заполнить повисшую тишину. Я протянула руку, сжала его ладонь, и он улыбнулся мне.
– Благослови тебя Нема, девочка, – ласково сказал он. Затем его лицо внезапно просветлело. – Так ты ведь и сама толка, хотя по тебе и не скажешь. Из каких ты мест? И как оказалась на службе у Правосудия?
Об этом мне говорить не хотелось, особенно с малознакомыми людьми. Но Вартан открылся мне, поэтому я ответила ему той же любезностью.
– Я родилась в Мулдау, – сказала я. – Толсбург уже лет пять или шесть как стал сованской провинцией, но в Марках все еще продолжались стычки. Когда мне было три года, случилось всеобщее восстание. Моего отца убили. Мама оберегала меня еще несколько лет, но затем она тоже погибла, когда Мулдау снова захватили и разграбили. После я попала в сиротский приют, а потом, когда достаточно повзрослела, в работный дом. – Я пожала плечами, хотя на самом деле мне все еще было больно рассказывать об этом. – Больше десяти лет я нищенствовала, а потом в Мулдау приехал сэр Конрад. Я попыталась ограбить его, но вместо того, чтобы осудить, он взял меня в ученицы.
– Нема, как же тебе повезло! Он ведь мог отрубить тебе за это руку!
– Да, – угрюмо сказала я. – Он сказал мне то же самое, почти слово в слово.
Вартан расхохотался, и Матас смог выдавить из себя смешок. Даже я улыбнулась. Но я о многом умолчала. О годах нищеты, о милостыне, кабале, жестокости и попытках лишить меня невинности. История моей юности была скверной, и, рассказывая ее, можно было испортить настроение даже на самых оживленных посиделках.
– Простите, я не хотела портить вечер, – сказала я. – Моя история не из приятных.
Вартан указал на меня ножом.
– Не извиняйся. Не за моим столом. Посмотри, кем ты была и кем стала. Я бы ни за что и в тысячу лет не поверил в эту историю, если бы не услышал ее из твоих собственных уст. Ты столького добилась и далеко пойдешь, будучи агентом Короны. Молодчина.
Признаю, слова Вартана согрели мою душу. Я сердечно поблагодарила его и наконец принялась за мою кенну, которая быстро остывала, но не становилась от того менее вкусной.
Мы проговорили до поздней ночи. То был замечательный вечер, и провела я его в хорошей, честной компании. Мы беззаботно смеялись и шутили от души. Я даже ощутила, как постепенно уходят приобретенные мной повадки и сованский акцент и как проскальзывают мои родные толские интонации. К концу вечера мой живот и щеки болели от хохота, и я была совершенно одурманена мыслью о том, чтобы стать женой Матаса и невесткой Вартана. Это было неудивительно – после того, что я слышала утром от Августы, меня отчаянно тянуло к столь простым, душевным радостям жизни.
– Что ж, мне пора на боковую, – сказал Вартан. К тому времени Матас и я, сидя за столом, открыто держались за руки, и становилось ясно, что вечер подходит к поворотной точке. Вартан не собирался вести себя как чопорная дуэнья. Он был простым человеком, давным-давно махнувшим рукой на излишние формальности.
– Спокойной ночи, – сказал Матас.
– Спокойной ночи, Вартан, – сказала я, искренне улыбаясь. – Спасибо, что приняли