Читать интересную книгу Блудные дети - Светлана Замлелова

Но я знал, что принял правильное решение. Я знал, что должен уехать.

В Москву я прилетел на закате. Из иллюминатора я видел, что к городу подступает ночь, и горизонт на западе, точно флаг неизвестного государства, стал сине-жёлто-зелёным. Сверху всё казалось чужим, незнакомым – дома, дороги, огни... Странно, но жизнь не остановилась, пока меня не было. И как встретит меня теперь эта русская жизнь? Найдётся ли мне в ней место?

Разочарую читателя: сойдя с трапа, я не бросился целовать родную землю и не заплакал, вдохнув родной воздух. Родина встретила меня неприветливо и настороженно – очередью на таможне, толкотнёй и грязью в аэропорту. Я уже был раздражён, я уже смотрел свысока, и мысль о том, что «я ведь в Европе жил» неотвязно крутилась в моей голове. Но тут ко мне подскочил мой двоюродный брат и на радостях так пихнул меня, что я с трудом устоял на ногах. Вслед за ним подскочили тётя Галя и родители. Все они тормошили и целовали меня, мама с тётей Галей заплакали, все говорили о чём-то наперебой. А я ничего не понимал и только смеялся. Про то, что я жил в Европе, я забыл.

В тот же вечер у нас был праздничный ужин: суп с клёцками, чёрный хлеб, пирог «Утопленник», вишнёвое варенье – всё то, без чего я так соскучился.

Мне показалось странным, что Макс не приехал встречать меня. Но я решил отложить встречу с ним до завтра, а вечер целиком посвятить родным. Ведь для них я был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся.

А наутро, когда я, предвкушая, как услышу сейчас знакомый хрипловатый голос, расположился в прихожей перед телефоном, ко мне подошла мама и, глядя куда-то в сторону, попросила, чтобы я не звонил.

– Почему? – не понял я.

– Не надо звонить, – тихо, но твёрдо сказала мама. – Его нет дома.

– А где он? – насторожился я и почему-то подумал, что Макса посадили в тюрьму.

– Видишь ли... – мама задрала голову и погладила себя по шее. – Видишь ли... он умер.

– ?!

И мама рассказала мне, что где-то месяц тому назад, бабушка Макса, вернувшись откуда-то вечером домой, обнаружила внука повесившимся. Он висел в своей комнате на крюке для люстры на толстом чёрном ремне. Само собой, с бабушкой сделалось дурно. И в тот же вечер она отправилась вслед за Максом.

Что именно случилось с Максом до сих пор никому не известно. Было ли это убийство или самоубийство – ещё не установлено. Хотя следствие склоняется к версии самоубийства. Но зачем понадобилось Максу убивать себя – этого никто не может сказать. Никаких записок он не оставил, своего желания свести счёты с жизнью ничем не выдавал. Словом – тёмное дело.

Родителей моих известил обо всём Виталик Экземпляров, которого вызывали в милицию как свидетеля. Виталик справлялся у родителей, как можно и мне сообщить о случившемся. Но мама решила, что благоразумнее будет ничего не говорить мне до поры до времени.

Я собрался и поехал в Земледельческий переулок. Взошёл по лестнице, позвонил в знакомую дверь. Звонок, прокатившийся по пустой квартире, показался мне более резким и звонким, чем я помнил его. Я позвонил ещё. И тут совершенно отчётливо услышал у себя за спиной голос Макса:

– Мы умерли... – сказал Макс печально.

Остолбенев от ужаса, я медленно повернулся. Прямо у меня за спиной стоял мальчишка лет четырнадцати – сосед сверху. Он возвращался домой, а я мешал ему подойти к лестничному маршу. Он остановился, чтобы попросить меня посторониться.

Я пропустил его. Он поднялся на несколько ступеней и, обернувшись ко мне, сказал:

– Они умерли. Макс, говорят, повесился. А бабку удар хватил.

– Почему? – спросил я.

– Да кто ж их теперь разберёт...

И, шаркая как старик ногами, он пошёл дальше.

Я спустился вниз. И после тёмного, затхлого подъезда оказался на солнце, на чистом воздухе. Весна бушевала: разбуянились птицы, лужи блестели как начищенный паркет. Но я ничего этого не видел. Мне казалось, что я стал меньше, что у меня забрали сердце или какой-то орган, и всё моё существо перестало быть полноценным и способным к жизни. Но ещё более страшной была неизвестно откуда взявшаяся и поселившаяся во мне уверенность, что это я, я виноват в гибели Макса. «Не надо было мне возвращаться...», – малодушно подумал я.

Мне припомнилась наша последняя встреча с Максом. Это было в аэропорту. Макс приехал провожать нас с Рэйчел. Он был грустен, всё время молчал и по своему обыкновению держал руки в карманах.

– Ну, давай... – сказал он мне на прощанье.

Мы обнялись.

– Смотри там... – грустно усмехнулся Макс.

– Я тебя к себе вызову, – ударил я его по плечу.

Он снова усмехнулся.

А когда мы с Рэйчел уже прошли таможню, и я обернулся, чтобы напоследок помахать своим, Макс, приподнявшись на цыпочки, крикнул мне:

– Вермут!

На воровском жаргоне «вермут» значит: «Вернись, Если Разлука Мучает Уже Тебя». Однажды мы прочитали это в словаре блатного жаргона, долго смеялись и, переняв, придумали игру. Мы «расшифровывали» любые слова. Так «лужа» у нас раскладывалась на «Люблю Уродку Жалостью Анаконды», «снег» – «Скоро Наступит Естественная Гальванизация», «метро» – «Может, Ему Травму Родовую Обеспечить?» и так далее. Этой ерундой мы могли заниматься часами, веселя самих себя до колик...

– Шампанское? – крикнул я в ответ Максу.

В словаре «шампанское» трактовалось как «Шутка? А Может Просто Адская Насмешка? Скажи, Как Объяснить Её?»

«Со стороны может показаться, что мы обсуждаем карту вин на вечер...», – это было последнее, о чём я успел подумать на родной земле.

Макса я больше не видел.

В самоубийство Макса я не верил. Я знал, чьих рук это дело. За себя я не боялся. Я был уверен, что мне ничего уж больше не угрожает. Может, прошло довольно времени. А может, нужна была жертва. И ею стал Макс.

А я бросил его. Я отправился за сладкой жизнью и оставил его одного.

Нет, я не боялся. Я хотел быть на его месте.

До позднего вечера я слонялся по городу. Мне хотелось сделать что-нибудь для Макса, но я не знал, что можно сделать. Всё казалось бессмысленным и бесполезным. В конце концов, я пошёл в парикмахерскую и остригся наголо. Наверное, это было самое бессмысленное и бесполезное из того, что можно было придумать.

А ночью, уже в постели, я вдруг вспомнил, как Макс хвалился, что его имя значит «великий». «Великий грешник или великий мученик?» – подумал я. И жалость к этому несчастному, растерявшему себя человеку, сдавила мне нутро. Вцепившись зубами в подушку, я разрыдался. Обессиленный, я уснул только на рассвете.

А наутро ко мне пришла мама. Я уже не спал. Уткнувшись в диванную спинку, я изучал узоры гобеленовой обивки. Из-за цветов и огурцов мне всё мерещились какие-то фигуры, чьи-то глаза и лица.

Мама села на край дивана и вздохнула. Потом погладила меня по ноге и сказала нежно:

– Милый мой мальчик... Бедный мой мальчик... Потерпи... потерпи... Значит, так нужно... Всё для чего-то нужно. Когда-нибудь мы узнаем, для чего. Всё станет понятным, и мы удивимся, как всё разумно и хорошо... А сейчас потерпи... Мы не так высоко сидим, чтобы далеко видеть... А ты поспи. Спи сейчас больше. Сон хорошо, сон помогает. Сон для здоровья – что масло коровье. Поспи, поспи...

Она ещё что-то говорила и ласково гладила меня. А я и в самом деле уснул.

Проснулся я только на следующее утро.

***

Потом была Пасха. В церкви у метро ударили в колокола. И мы ходили христосоваться к тёте Гале.

А в четверг я поехал в Гончарную улицу. Я и сам не знал, зачем это делаю. Хотел ли я разогнать их или только в глаза посмотреть. Но я бы не успокоился, если бы не побывал там.

Но в Гончарной меня ждал ещё один камуфлет.

Я поднялся по светлой широкой лестнице и позвонил в знакомую дверь. Те же чувства владели мной: снова я дрожал, снова сердце моё стучало, и ладони снова были влажны. А услышав пронзительный визг звонка, снова вздрогнул и поморщился. И, точно Раскольников перед старухиной дверью, затрепетал, припомнив до мелочей первый свой визит сюда. Так же, как и тогда за дверью послышались торопливые женские шаги. Но это была не знакомая лёгкая походка Алисы: кто-то тяжёло переступал мелкими шажками. Я понял, что дверь мне откроет не Алиса, и сник. Зазвенел ключ, и кто-то долго, неумело возился с замком. Наконец дверь отворилась, и я увидел неизвестную мне пожилую даму.

Прежде всего, я отметил, что в квартире стояла непривычная тишина, а значит, никакой вечеринки не было. Это обстоятельство мне почему-то понравилось, и я приободрился. Между тем, открывшая мне дверь дама смотрела на меня строго и вопрошающе. Я отметил, что она аккуратно, не по-домашнему, одета и причёсана и что, наверное, когда-нибудь была очень хороша собой. Я улыбнулся ей и сказал:

– Здравствуйте.

– Добрый день, молодой человек, – красивым, поставленным как у певицы голосом ответила она.

– А-а-а... Дома ли Алиса?

– Так вам Аличку? – она чуть заметно улыбнулась. – Но её нет здесь.