Читать интересную книгу Черный Баламут. Трилогия - Генри Олди

И славу подкрепляла острота стрел.

Юго-восточный сосед, правитель крупного княжества Каши, успел горько пожалеть о бранных словах, которыми он публично оскорбил супругу раджи Шантану, — руины собственной столицы весьма способствовали раскаянию! Быстрая победа сразу подняла престиж Гангеи, и вскоре чуткое ухо сына Ганги начало ловить шепоток за спиной: «Эх, поспешил Грозный швыряться обетами! Ну ничего, со временем уломаем, посадим государить…»

Слыша эти разговоры, Гангея мрачнел и хмурился, притворяясь глухим. Люди были правы: но их правота лишь усугубляла тяжесть бремени на широких плечах Грозного. Хотя, возвращаясь мысленно назад, Гангея понимал: сейчас он поступил бы точно так же. Иного выбора не было.

Вскоре состоялся обмен послами с могущественным государством панчалов, результатом стало заключение торгового и военного союзов. Почти сразу два княжества-соседи, страдая от набегов лесовиков-Плосконосиков, сами напросились под покровительство Хастинапура — и были благосклонно приняты Грозным и Советом.

Барбары-Камбоджи с севера охотно гнали свои знаменитые табуны к Городу Слона — менять на ткани и оружие, увеличение числа всадников и колесничных бойцов весьма способствовало заключению пакта о ненападении с гордыми ариями-Шиби из Западного Пенджаба. Переговоры шли долго, но после взаимных уступок завершились успехом. «Лучше иметь воинственных Шиби в качестве союзников, чем ежедневно ждать удара в спину», — рассудил Гангея, и советники всемерно одобрили этот вывод.

Наконец прибыли послы и из далекой южной Ориссы.

Раджа, как обычно, устранился от ведения дел, поручив все сыну. Послам были оказаны подобающие рангу почести, затем Гангея предоставил советникам беседовать с южанами и очнулся от дум только после долетевшей до него фразы:

— Да будет твердыня Хастинапура вовеки неколебимой, как Махендра, Лучшая из гор, которую наш правитель имеет счастье лицезреть из окон своего дворца!

«Махендра! — екнуло сердце. — Как же я забыл?!»

— Да пребудет и с вами благословение Опекуна Мира, радеющего о всеобщем благе, — слегка невпопад ответил послу Гангея. — Безопасны ли сейчас ваши дороги? Говорят, раньше в окрестностях священной Махендры проходу не было от злых ракшасов! Не докучают ли людоеды мирным поселянам?

— Злые ракшасы на Махендре больше не живут! — расцвел улыбкой глава посольства. — Теперь на Лучшей из гор обосновался добрый Рама-с-Топором, избавив нас от этой напасти!

И очень удивился, увидев Грозного хохочущим взахлеб, самозабвенно, по-детски.

Послы удалились, а сын Ганги еще утирал слезы и видел внутренним взором суровое лицо учителя. Он был искренне рад не столько избавлению Ориссы от злых ракшасов, сколько известию, что Парашурама дошел-таки до Махендры и обосновался рядом с южной обителью своего покровителя Шивы.

«Надо бы ему весточку передать», — подумалось Грозному.

Но сперва пришлось разобраться с посольством, потом — с наводнением в восточных областях, а через месяц Город Слона облетела скорбная весть: раджа Шантану скончался.

Миротворец еле-еле разменял шестой десяток, и люди шептались о скрытой болезни раджи, о том, что молодая стерва жена истощила и довела до смерти пожилого правителя, люди шептались, а Гангея винил во всем себя. Если бы не щедрый дар отца…

Впору воспользоваться правом, выбрав день и час собственной смерти!

Не сегодня ли? Отец еще недалеко ушел…

…Полгода новоявленный регент носил траур. А когда боль утраты немного отпустила сердце, в покоях Грозного объявилась Сатьявати. Мачеха. Вдова отца.

И зверь внутри заворочался, очнувшись от долгой дремы и плотоядно сведя желтые зрачки в вертикальную черту.

— Я пришла к тебе, — просто сказала Сатьявати, присев на край ложа.

Она была хороша. Она была не просто хороша — перед Грозным сидела уже не юная и порывистая рыбачка, но ослепительная царица, прекрасно сознающая, кто она и чего хочет.

Последнее регент и его зверь почувствовали сразу. Оба.

— Ты слышала мой обет, — спокойствие далось Гангее дорогой ценой.

— Слышала. И до сих пор не простила! Ладно, к чему ворошить прошлое… Ты знаешь. Шантану искренне любил меня. И я… я очень старалась! Не скрою, временами мне бывало хорошо с твоим отцом. Но отдадим прах мертвым, а жизнь — живым! Потерять тебя дважды? Вряд ли есть на земле женщина, которую судьба била чаще моего!

— Прошу тебя, Сатьявати, оставь меня. Иначе я не выдержу и кинусь на вдову собственного отца. Обеты обетами, — Гангея горько усмехнулся, чувствуя, как зверь точит когти о кору его души, — а страсть страстью! Ты ведь за этим пришла?

— Если тебе так угодно — да, за этим! Шантану умер, да обретет его душа небесные миры, я была верна мужу, но траур закончился. И если я не последовала за раджой на погребальный костер, то не для того, чтобы пылать в огне весь остаток жизни! Люби меня, и будь что будет!

— Но мой обет…

— Ты сохранишь свой драгоценный обет в целости и сохранности! — победно улыбнулась Сатьявати. — Я не потребую жениться на мне и не стану рожать тебе детей! Ведь в этом ты поклялся?!

— Я вижу, из подкидыша вышла превосходная царица… Но жить вне брака, да еще с собственной мачехой?

— А отказать женщине, которая любит и хочет тебя? Женщине, которую ты в свое время лишил девственности и бросил одну, с ребенком-уродом на руках? В конце концов, если ты помнишь, за тобой водится еще один обет… Я не хотела этого, но вынуждена: я ПРОШУ тебя, Гангея!

В следующее мгновение зверь внутри Грозного порвал привязь, ложе сладостно застонало, принимая на себя тела преступных любовников, и понимающе усмехался в изголовье Цветочный Лучник…

Их встречи были редкими, однако дворцы плохо приспособлены для тайн. Скоро об этом знали все. Шушукались, подмигивали друг дружке, но тактично помалкивали до поры. Упаси Небо осуждать Грозного — мужчина в соку, чистый бык, отчего и не дать выход силушке! Зато Сатьявати перемыли все кости: ее, шудру-рыбачку, что окрутила раджу, а после свела его в могилу, и раньше не слишком-то жаловали, а уж теперь…

Сатьявати ходила с гордо поднятой головой, и при виде вдовствующей царицы сплетники почему-то осекались. «Рыбьему подкидышу» с детства было не привыкать к насмешкам и издевательствам, а уж косые взгляды… Переживем! Она — законная царица, вдова Шантану, ее дети унаследуют престол, и Гангея наконец снова с ней! Все остальное — вздор.

Зато Гангея не находил себе места. С головой окунался в государственные дела, в подготовку войск, лично ездил с посольствами к соседям, до седьмого пота изматывал себя очистительными медитациями — тщетно! Душа разрывалась на части, металась по замкнутому кругу вопросов без ответов, и регент выл по ночам, остервенело колотя кулаком по безответному ложу.

Что он мог сделать?! Нарушить первый обет, раз и навсегда отказав Сатьявати? Плюнуть на память отца, узаконив звериную похоть браком, и тем самым нарушить другой свой обет? Продолжать жить во грехе с собственной мачехой и былой возлюбленной?

Только в минуты близости он забывал обо всем, целиком отдаваясь дикой, животной страсти, выпуская на волю зверя и сам становясь зверем вне долга и правил. Но рано или поздно утомление брало верх, стыд и раскаяние переполняли душу, и Сатьявати оставляла его покои, понимая состояние Грозного.

Он был благодарен ей хотя бы за это.

Потом Гангея засыпал, и ему снился отец. Шантану-Миротворец молча смотрел на сына, и ласковый взгляд раджи был хуже любых упреков и проклятий!

Так продолжалось десять лет, и Грозный был близок к тому, чтобы собрать воедино весь собственный Жар и проклясть свою жизнь.

Другой у него не было — и не предвиделось.

* * *

…Наконец ты забылся сном — и снова увидел отца. На этот раз взгляд покойного раджи был иным: вместо понимания в глазах Шантану метались тревога и боль. Кажется, он хотел о чем-то предупредить своего непутевого сына. Губы отца зашевелились…

— Молю о прощении, Грозный, — взволнованно раздалось над ухом, — но только что прибыл гонец. Похоже, у него дурное известие. Требуется ваше присутствие…

Глаза открылись сами.

Ты был один на ложе, а рядом почтительно ждал доверенный слуга.

2

Многих (чтобы не сказать — всех!) пришлось силой выволакивать из постелей.

Горожане просыпались от грохота копыт по булыжнику, вслушивались в затихающее эхо и переглядывались с бледными женами: откуда напасть? Не враг ли у стен? Не боги ли прогневались на Город Слона?! Давным-давно отвыкнув от ночных гонцов, столичные жители успели подзаплыть жирком беззаботности — и теперь привыкать заново к самой возможности дурных вестей…