Кальтенбруннер, по словам Вольфа, побледнел. Обычно у него было багровое лицо с набухшими венами – несомненно результат пристрастия к крепким напиткам. Затем они вошли в бункер. Подождали в приемной перед личными апартаментами Гитлера, расположенными на несколько этажей под землей. Бункер кишел охраной. Одной из самых бросающихся в глаза личностей, суетливо шныряющей по разным кабинетам на этом этаже, был группенфюрер СС Фегеляйн. Несколькими днями позже Фегеляйн был по приказу Гитлера расстрелян по сомнительному обвинению в попытке бегства из Берлина.
Неожиданно Гитлер вышел из личных апартаментов и направился через холл к кабинету, в котором должно было начаться совещание военных. Похоже, он удивился, увидев Вольфа, но сердечно с ним поздоровался и попросил дождаться окончания совещания. Фегеляйн и Кальтенбруннер принимали в совещании участие, и Вольф остался один прохлаждаться в приемной.
Вскоре после 4 часов утра Фегеляйн позвал Вольфа в комнату совещаний. Там оставался и Кальтенбруннер. Все остальные участники совещания ушли. На протяжении всего разговора Гитлера с Вольфом Фегеляйн и Кальтенбруннер молчали. Вольф позднее попытался вспомнить и восстановить для нас во всех деталях ход этой решающей беседы с Гитлером. Нельзя, конечно, поручиться за точность его отчета о событии, происходившем в атмосфере подозрительности, в присутствии смертельных врагов и под угрозой смерти. Все остальные участники или свидетели мертвы.
Гитлер не выглядел настроенным враждебно, но был явно взволнован до предела. Он назвал контакт Вольфа с союзниками, о котором он узнал от Кальтенбруннера, «колоссальным пренебрежением мнением руководства», но не стал обвинять Вольфа в действиях за его спиной. Если что-то и вывело его из себя, так это то, что Вольф ввязался в политическую игру, которая могла иметь жизненно важные последствия для всего рейха, будучи знакомым с положением только на одном фронте, а потому не имея возможности оценивать, как его независимые действия могут помешать всей совокупности планов Гитлера.
Затем Гитлер потребовал объяснений, и Вольф пустился в длинное и подробное описание своей деятельности в Италии. Он разумно сделал упор на встрече с Гитлером 6 февраля, когда тот в присутствии Риббентропа более-менее согласился с налаживанием контактов с западными союзниками – по крайней мере, не сказал «нет». Вольф объяснил, что не информировал Берлин перед встречей с Даллесом 8 марта, так как, вступая в контакт по собственной инициативе, без официальной поддержки Гитлера, он давал ему возможность отречься, если дела пойдут плохо, то есть сохранить лицо. В заключение он сказал, что его подход имел успех. Он счастлив сообщить Гитлеру, что открыл для него канал прямой связи с президентом США и премьер-министром Черчиллем – если Гитлер захочет им воспользоваться.
Вольф не упомянул встречу в Асконе с военными советниками союзников. Он к тому времени был убежден, что Кальтенбруннер и Гиммлер, а потому и Гитлер знали только о встрече 8 марта в Цюрихе. Гитлер пристально смотрел на него, явно ожидая, что он дрогнет или отведет взгляд от этого пронзительного взора. Вольф держался твердо, смотрел фюреру в глаза и, похоже, преуспел в создании впечатления искренности и честности, потому что, когда он закончил, Гитлер сказал, что понимает и принимает его объяснения. Затем он спросил, что Вольф думает о возможных условиях капитуляции. Вольф ответил, что безоговорочной капитуляции избежать не удастся. Существует, как он думает, возможность некоего смягчения условий, но в целом все будет зависеть от того, продемонстрируют ли немцы добрую волю и уважение к стране и народу Италии.
После этого Гитлер прервал беседу, сказав, что ему нужно немного поспать, и попросил Вольфа прийти вновь около пяти часов дня. За это время он подумает о его поведении.
Вольфу, похоже, удалось уцелеть после первого раунда. Привычное обаяние, искренний и открытый взгляд голубых глаз, все, что помогло ему годами раньше подняться на высокие посты, даже в структуре СС, сработало вновь. Он видел, что Гитлер пребывает в состоянии умственного и физического расстройства, и понимал, что, может быть, ему просто повезло, что его отчет, в котором было полно дыр, видимо, совпал по настроению с навязчивыми идеями Гитлера. Кальтенбруннер не сказал ни слова. Гитлер принял объяснения Вольфа, и это сделало весьма призрачными надежды Кальтенбруннера выиграть состязание за лавры миротворца.
Гитлер, который, по словам Вольфа, всегда отличался жесткой военной осанкой, теперь согнулся, был трясущимся и дряблым, с запавшими глазами. Он таскал свое тело тяжело и медленно. Его правая рука постоянно дрожала. Было похоже, что у него проблемы с вестибулярным аппаратом – после каждых нескольких шагов он терял равновесие и вынужден был садиться. Глаза были налиты кровью. Уже давно его зрение было таким плохим, что все документы ему печатали на специальной пишущей машинке с литерами в три раза больше обычных, чтобы он мог прочитать текст без очков, которые он считал неприличными для диктатора. Временами он ронял изо рта слюну, сам этого не замечая. Однако, когда он говорил, к нему как будто на время вновь возвращалась его знаменитая безжалостная энергия. Он внезапно оживал, по контрасту с той картиной общего физического разложения, которую являл собой. В такие моменты его знаменитая память на имена, факты и цифры казалась такой же хорошей, как прежде.
Вольф, изнемогая от усталости, вернулся в отель «Адлон», где проспал все утро. Это было 18 апреля.
Как рассказывал нам Вольф через несколько лет, на обратном пути в бункер днем он проходил мимо банка, где хранились различные ценные бумаги, принадлежащие ему и жене, и в какой– то момент у него возникло желание зайти в банк и забрать ценные бумаги и снять все деньги со счета. Он стоял возле банка, пытаясь собраться с мыслями. В конце концов он пошел прочь, решив, что было бы неправильно заниматься своими частными делами в тот момент, когда стоял вопрос о жизни и участи армий и наций.
Ожидая следующего приема у Гитлера, Вольф заметил, что в бункере царила атмосфера отчаяния и страха, хотя все пытались изображать мужество. Все, кроме Гитлера, знали, что никаких чудес не ожидается. Все знали, что через несколько дней русские полностью окружат Берлин, – все, кроме Гитлера, который все еще планировал военные операции с целью их остановить. Вольф узнал, что Гитлер в любом случае не собирался уходить в «горный бастион», желая остаться в Берлине, хотя многие в его окружении еще надеялись как-то бежать в Южную Германию. При этом мало говорили о «бастионе» как таковом или о сопротивлении до последней капли крови в Альпах – только о том, как избежать русского плена[16].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});