Шелли занялась балетом. В двадцать шесть лет она вдруг захотела сделать карьеру, она трижды была замужем, и ей хотелось чего-нибудь постоянного. Она позвонила Бучу и сказала:
– Я отправляю Винни к тебе, теперь твоя очередь поиграть в отца.
Он не спорил. Впервые за тринадцать лет Шелли о чем-то просила его.
Клео была в возбуждении от возможности увидеть его дочь. Она надеялась, что они поладят – и конечно же, не ее будет вина, если они не поладят. Она уже стала строить планы. Поездка в Диснейлэнд, на Волшебную гору. Экскурсия на студию компании Универсал, может быть – поездка на машине в Сан-Диего, в Аквариум. Это было все, что Клео обещала сама себе сделать, но одной ей от всего этого удовольствия не было бы.
В постели Буч ласкал ее тело так, как обычно это и делал, – мастерски. Языком – начинал с ее рта, потом – груди, ее живот, ее бедра.
Она постанывала. Нет, не настала еще пора заняться чем-то другим – пока не пора.
Майк Джеймс выругался себе под нос. Как бы от них избавиться? Съехаться было делом легким. Вначале – просто щетка для волос и несколько коробочек грима, а потом – все остальные пожитки. Одежда, журналы, фены для волос, фотографии. Боже! Когда он только научится извлекать уроки из опыта прошлого?
После Эрики еще три девицы возжелали постоянно поселиться с ним – и каждый раз бывало труднее уговорить их собрать пожитки и исчезнуть.
С Эрикой было легче всего. Шесть недель постепенного надоедания друг другу, и Эрика объявляет, что она переезжает к Джексону.
Майк об этом не сожалел. Он даже помог ей собраться, а когда она стала умолять его – двумя неделями позже – вернуться назад, там уже была Саманта. Саманта с томными зелеными глазами и со странным экзотичным запахом тела. Она продержалась месяц. Потом – Тулеа, славная, спокойная, очень красивая филиппинка. Три месяца – пожалуй, рекорд. Она рыдала, когда он попросил ЕЕ исчезнуть. Рыдала целую неделю. Все это было очень огорчительно, и потому Энни Гэмбл, сексуальная манекенщица, казалась в то время очень подходящей.
Но такой Энни уже больше не была. Ну и запросы! Одновременного оргазма ей не хватало. Она хотела, чтобы во всем было равенство, включая пользование его Феррари. Ни за что. Он попросил ее удалиться.
– Когда найду себе другую квартиру, – с негодованием ответила она, рассматривая в зеркало свое красивое лицо и накладывая серебристый грим на веки.
– Давай-ка смотаемся куда-нибудь и покайфуем, бэби. А у него не было больше никакого желания что-либо делать вместе с Энни.
Но ее это не беспокоило. Она натянула на себя серебристый тугой костюм, сапоги до бедер и отправилась кайфовать без него.
Он слонялся по квартире, инвентаризируя многочисленные ее пожитки, и наконец улегся спать, прикидывая свой план дальнейших действий. План был таким: купить огромный сундук, дождаться, пока Энни не будет, запаковать все ее вещи, сменить замки на дверях, и баста – он снова станет свободным человеком. И в этот раз он и вправду извлек урок. Больше никто к нему не переберется. Трахнулся и пожалуйста – вон. Или того лучше – мотаться по ИХ квартирам – и никогда никого не пускать к себе.
Удовлетворившись найденным решением, он наконец заснул, дабы в четыре утра быть разбуженным Энни. Она попыталась разбудоражить его спящий член.
– Ну, давай, малыш, – стонала она, – мамочке очень хочется трахнуться.
Майк сердито отодвинулся от нее. От нее несло спиртным и потом, и черт с ней. Он не предмет для секса, которым можно воспользоваться когда заблагорассудится.
– Все вы сраные говнюки, – пробормотала Энни в отвращении и удалилась в ванную, откуда послышались звуки ее пластмассового вибратора.
Энни была наихудшей из них всех. Очень красивой – ну, и что? Она вела себя как мужик – кичась своей независимостью, сексуальными запросами и полной настроенностью на свои собственные удовольствия.
Майк подумал о Клео – он часто думал о ней. И у него возникло ужасное чувство, что он никогда не встретит такой женщины, как она.
На следующее утро он купил сундук – здоровый сундук. И как только Энни ушла, он начал складывать туда ее вещи.
ЭТА баба больше сюда не вернется.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
– Раздвинь ноги, – распорядился фотограф уж очень обычным голосом.
Маффин сделала вид, что не расслышала. Она улыбнулась своей обычной улыбкой девочки-подростка, и еще больше выставила груди вперед.
– Эй, – сказал фотограф, – эти снимки пойдут в журнал «Хард» Ты ведь знаешь, что им нужно. Будь хорошей девочкой – в конце концов тебе много платят всего за несколько снимков твоей манды. Подними колени повыше – пошире их раскрой – ну, давай, блядушка.
Солнце жарко высвечивало роскошный бассейн. Маффин, голой лежавшая на шезлонге, с неохотой повиновалась. Ноги вверх, слегка раздвинуты. Она знала, что он хочет. Боже, этим она занималась последние пять недель. Она должна была этим заниматься. Кому были нужны манекенщицы просто обнаженные? Кому нужны были просто красивые лица и роскошные тела?
Забудь об этом – это все прошло. Если деваха не раздвинет свой ноги перед камерой, это все будет зазря. Никакой работы. Никаких денег. А Джон кормится ею как вонючий сутенер. Денег не осталось. Все пошло прахом. Вот во что превратилась великая американская мечта.
– Шире, – потребовал фотограф. – Ну, давай, у тебя роскошная манда, чего ты прячешь ее?
Шире. Ради бога. Какой он фотограф. Он сраный гинеколог.
Маффин подумала: было бы неплохо перед съемками выкурить сигаретку с марихуаной или еще чего-нибудь такого. Джон обещал ей достать. Одни обещания! Ноль. Тоже мне муж.
– А руку давай-ка положи на бедро, – предложил фотограф, – и пусть она шныряет повсюду – пусть пальчики снуют везде – вот так – отлично!
Щелк, щелк, щелк. Он прервался, чтобы перезарядить аппарат.
Маффин уставилась в безоблачное синее небо. Все жалуются на смог в Лос-Анджелесе. Какой смог? Тело ее покрывалось потом. Ей было липко и грязно. Очень грязно.
О Боже! Поначалу все было так прекрасно. Джексон, верный своему слову, разместил их в великолепном доме на Саммит-драйв, в пяти минутах от самого центра Беверли-хиллз. Шесть недель подряд они нежились на солнце, купались в своем собственном бассейне, играли в теннис на собственном корте и развлекали различных друзей Джексона. Джон занялся фотографиями для календаря – фото были невероятно невинными в сравнении с теми, которые она делает сейчас. Потом – Барбадос. Три недели работы в удовольствие. Сияя от успеха, они вернулись в Лос-Анджелес, где, как обещал Джексон, он подберет работу Маффин. Он вполне был счастлив пустить их обратно в тот же самый дом, только на этот раз запросил гигантскую плату.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});