– Что касается моей матери, то мы можем сойтись только на одном: лишь вы в ответе за ее судьбу.
Угроза, проскользнувшая в его голосе, наконец насторожила Рекстера, и герцог понял, чем рискует, если собирается бередить раны разгневанного сына. Если бы Кенан захотел, то объяснил бы отцу, что такой план нападения никуда не годится. Конечно, время не сгладило пороков его матери, но он любил ее такой, какой она была.
Герцог откашлялся и отвел глаза.
– Я не хотел говорить о твоей матери.
– Конечно, – согласился Кенан. – Она не достойна вашего внимания.
– Черт побери, ты так и будешь изводить меня? Когда доживешь до моих лет, сможешь ли ты сам сказать, что не совершал грехов.
– Не больше, чем любой другой.
Перед ним встал образ Уинни в его объятиях. Ее простодушное лицо, светящееся любовью к нему, затронуло струнку, что не давала ему покоя. Жалость. Это чувство могла пробудить в нем лишь она, – чувство, которого Кенан Милрой не знал и не мог позволить себе прежде. Но сейчас не было места жалости, только не к этому человеку.
– Говорите быстрее, Рекстер. Меня ждет завтрак, а от напоминаний о наших далеко не дружеских отношениях в животе начинает урчать!
Герцог выпрямился, услышав грубость.
– Ты понятия не имеешь о том, что я хочу предложить, Милрой. Уверен, какая-то часть тебя всю жизнь ждала этого дня. Разговор заслуживает пару минут твоего внимания.
– Хотите принять меня в семью, ваша светлость? Когда я в последний раз постучал в вашу дверь, вы захлопнули ее у меня перед носом.
– Забудь прошлое! – прокричал Рекстер. Он бросил взгляд на дверь. – Я не могу изменить его, но я могу что-то исправить. Есть кое-какие детали, которые из благородного человека могут сделать незаконнорожденного, а из незаконнорожденного…
– …благородного? – прошептал Кенан, словно боясь проговорить это вслух. Он закрыл глаза, пряча боль и надежду. – Хотите сказать, вы были женаты на моей матери?
– Это вышло спонтанно. Я люби… – Он не договорил до конца, встретив грозный взгляд Кенана. – Я испытывал к ней сильную страсть. Эйдин была самой красивой женщиной, которую я знал. Был лишь один способ заполучить ее, и я был настолько безумен, что думал, что смогу быть с ней и удовлетворить требования семьи.
– Она никогда не говорила об этом браке.
Рекстер подался вперед.
– Как только семья узнала об этом, они приняли срочные меры. Понимаешь, так решил мой отец, я уже был помолвлен. Рей, – сказал он, закрывая лицо руками. – Я был с ней, и она уже носила моего ребенка. Пара взяток – и все записи о женитьбе с Эйдин, как предполагалось, были уничтожены. – Кенан молчал, и Рекстер решил продолжить: – Ты не знал моего отца. Он никогда не принял бы в семью безродную актрису-ирландку. Женитьба на Рей воскресила состояние Рекстеров, которое день ото дня стало увеличиваться.
Кенан подумал о нищете, в которой прозябали они с матерью. Выслушав признание, молодой человек сухо кивнул.
– И все это ценой жизни женщины, единственным грехом которой была любовь к вам.
– Эйдин тоже получила свое от этой сделки. За молчание ее неплохо вознаградили. А мне оставалось лишь не признавать ни брака, ни ребенка.
Сцены из прошлого мелькали перед глазами Кенана, перемешивались с воспоминаниями, только все путая, не давая ему ответы.
– Значит, ей дали от ворот поворот, так?
– Ее ведь вознаградили, обеспечили, – настаивал Рекстер.
– Разве? – спросил Кенан.
Этот старый человек, его неожиданное признание и собственные смешавшиеся чувства ослепили Милроя. Он всегда доверял своей интуиции, но не позволял старым воспоминаниям затмить суровую действительность. Его отец и знать его не хотел. Если теперь он решил протянуть ему значит, это ему стало выгодно.
Губы Милроя скривила циничная улыбка.
– Простите меня, ваша светлость. Либо вы напились до чертиков, что рассказываете мне все это, либо лжете. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивает. Доброго вам дня.
И встал, чтобы позвать слугу. Рекстер пошел за ним и схватил сына за руку, прежде чем тот успел взяться за ручку двери. Кенан стряхнул руку отца.
– Почему, черт побери, ты так упрям? Ну признайся, что ты стремился к этому всю свою жизнь. Все эти годы я следил за тобой. Я видел, как ты прокладывал себе путь в высшее общество, как не скрывал ненависти к тем, кто отказался признать свое родство с тобой. Милрой, я предлагаю тебе свое имя. Тебе остается лишь принять его.
Кенан взглянул на руку отца, большую, с белой и наверняка нежной кожей, как у женщины, – руку джентльмена. В детстве он часто мечтал, как эта рука гладит его по голове или шлепает за проступок.
– Чем вы можете это доказать?
Умоляющее выражение лица Рекстера сменилось настороженностью.
– Я постараюсь.
Кенан потер переносицу и, рассмеявшись, тряхнул головой.
– Очень умно, правда. Подкрасться и напасть на врага, прежде чем враг нападет на тебя. Я почти поверил вам, но помешал один факт.
– Думаешь, я шучу?
Лицо Кенана напряглось и окаменело. Но он смог выдавить усмешку.
– У вас есть сын, наследник. То, что вы предлагаете, уничтожит его. Невин попадет в отвратительное положение, тогда как облагородится тот, которому до сегодняшнего дня вы не доверили бы и грязь с ботинок счищать! Поверить вам, ваша светлость? За подобные деяния это вы среди нас всех прослывете ублюдком!
– Надеюсь, если ты, Спек, открываешь дверь, это не означает, что моя семейка приставила ко мне сыщика? – бросила Уинни, проходя мимо дворецкого Типтона.
– Пока нет, мисс Бедгрейн, – ответил тот. Пристально осмотрев ее, он заметил и румянец на щеках, и потрепанный вид. – Новые приключения?
Снимая шляпку, она встретилась с ним взглядом. Спек, как и его хитрец хозяин, умел хранить тайны и не выдавать своих чувств. Она не могла понять: то ли он подтрунивает над ней, то ли мягко намекает, что ему известно, где она сегодня была.
– О, боюсь, мои приключения будут тебе неинтересны. Он принял у нее шляпку и накидку.
– Ох, чувствую я что-то неладное.
Вздрогнув от этих слов, девушка обернулась, но слуга уже скрылся из виду.
– Уинни! – Маделина бросилась в ее объятия. Собачка Флора, как обычно, увивалась за ее юбками и тявкала, приветствуя подругу хозяйки. – Задержись ты еще на час, и твой отец послал бы сыщика разыскивать тебя!
Уинни лишь похлопала ресницами и закатила глаза, была младше, но поскольку Уинни не торопилась становиться взрослой дамой, то это сглаживало их разницу в возрасте, и они вели себя на равных.
Уинни понимающе проговорила:
– Папа просто все драматизирует.
– И не только он.