— Вот видишь? А под удар совершенно невинные люди попали.
— Я их эвакуировал, — буркнул в ответ архистратиг.
— Живьём на небо? — Уточнил Лаврентий Павлович. — Можешь не отвечать, я лично снимал показания со всех участников экспедиции.
— Как ты их нашёл?
— Работа у меня такая. Так мне что с твоим досье делать? Могу поменять на небольшую услугу.
В эфире слышалось недовольное сопение главного архангела. И чего думает? Я бы согласился. Тут не только превышением полномочий пахнет, а как бы и не служебным несоответствием. Додумался — простых людей, как заслуженных праведников…. Да и за срыв экспедиции перья выдергают, и на крыльях тоже.
То, что предлагаем мы — так мелкое хулиганство. Михаил, видно, понял это, и с тяжёлым вздохом произнёс:
— Ладно, сделаю. Диктуйте текст.
Минут через пятнадцать, передав инструкции, я отключил радиостанцию, закурил устало, и спросил у Лаврентия:
— Как ты думаешь, не сорвётся с крючка?
— С моего? — Палыч соизволил тонко улыбнуться. — Это вряд ли. Госбезопасность дело знает. А у нас, как ни крути, Царство Божие, — государство, значит. Вот только я не понимаю, Изяслав Родионович, зачем мы Михаила к операции подключили? Неужели сами не справимся?
— Почему не справимся? Да без проблем. Можно даже сказать — вполне. Просто, знаешь, сидим мы тут во льдах, как челюскинцы…
— Так мы и есть — они, — невежливо перебил меня Берия.
— Что? А, ну да, конечно. Как-то из головы вылетело. Ну так вот… Сидим мы, и вдруг появляется начальственная рожа. Вся из себя такая сытая и довольная, что даже хочется в пятак въехать. Помнишь, как он с нами разговаривал до твоего шантажа?
— Какой же это шантаж, товарищ Раевский? Так, мелочь. Вот если бы тебя или Гаврилу Родионыча….
— Лаврентий испуганно замолчал, потому что я ухватил его за портупею и притянул к себе.
— Значит, у тебя и на нас есть досье? — от моего злого взгляда линзы в пенсне пошли мелкой сеточкой трещин. — Смотри, опричник, в царстве Божием демократия не в чести. Судиться не буду. Просто удавлю, и ни один адвокат до страшного суда не отмажет.
— Я же чего…, - Берия осознал свою ошибку и поспешно пошёл на попятную. — Я же образно говорю. Теоретически.
М-да, ладно, отпускаю жалобно скрипнувшие ремни. Вот, опять мысль потерял.
— Так о чём мы говорили?
— Про сытую рожу, — напомнил Лаврентий, копаясь в карманах в поисках нового пенсне, — только её по радио не видно было.
— Это ничего, воображение у нас богатое и нездоровое. Ну так вот…. Появился он тут со своим мелким чудом…
Берия захихикал и отвернулся. Гад, я же совсем другое подразумевал. Невозможно разговаривать.
— Что ты ржёшь?
— Все-всё, уже не смеюсь. Только я опять не пойму — чудо, конечно, дело хорошее, но как Михаил в Вильно попадёт, если в наш мир извне проникнуть невозможно?
— И не нужно самому. Зачем? Поставит литровину в техническом отделе, там за десять минут состряпают ему астрального двойника. А потом подселит его к какой-нибудь статуе. Лишь бы не напутал чего, как в прошлый раз с големом.
— Так это Миша был? То-то мне портрет того раввина показался странно знакомым. А почему за границей работал? Утечка мозгов?
— Ну, не в Москве же ему опасные эксперименты проводить? А Прагу не жалко.
— Прямо фентези какое-то, — недоверчиво хмыкнул Лаврентий.
— Выражения выбирай, — я погрозил строго пальцем. — Фентези — это когда гномы любят магов эльфийской любовью в позе дракона, а гоблины с орками им свечку держат. У нас — наука. Не путай.
Глава 23
Так и гнали мы злодеев до соседнего села,
Перелесками, полями, погостами
И бежали супостаты, в чём маманя родила.
Испугались, значит, силу-то крёстную.
Сергей Трофимов
Польша Вильно
Старый служитель, обметавший паутину в запущенной часовне Михаила-архангела, что пристроена к Виленскому кафедральному собору Святого Станислава, подслеповато прищурился, вглядываясь в тёмный угол, в котором почудилось подозрительное шевеление. Деревянная статуя, мирно стоящая в своей нише больше ста лет, вдруг сделала шаг вперёд.
Служка перекрестился, а скульптура, тем временем, превратилась в рослого воина в старинных доспехах и сверкающем шлеме, из-под которых кокетливо выбивались русые пейсы. Архангел повёл плечами, прислушиваясь к ощущениям от нового тела. Дубовата в суставах, конечно, но что ещё ожидать от старой древесины?
— Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! — Громкий вопль заставил Михаила недовольно поморщится.
— Чего орёшь, придурок?
— Не губи, владыка Иудейский, я обязательно отдам долг Ицхаку! Чем хочешь поклянусь.
— Почему крестишься неправильно? Католик? Лях непотребный?
— Из литвинов буду…еси, — служитель постарался придать своему ответу старомодность и бухнулся на колени, — Ремигиюс Дирвялис зовут. По прозвищу Шимтас Бибис.
— Клички не интересуют, — архистратиг уже отвернулся, прощупывая оштукатуренную стену. В некоторых местах он простукивал кладку рукоятью неизвестно откуда взявшегося меча. И тихо бормотал себе под нос. — Здесь должно быть. И шестисот лет не прошло. Где этот кирпич? Ты, старый, когда часовню в последний раз перестраивали?
— Это пан меня спрашивает? — Дирвялис не спешил подниматься с колен. Кто их знает, этих древних иудеев, вдруг рассердится, и голову с плеч долой.
Михаил в досаде плюнул через плечо. И попал.
— Кому же ещё? Ну что за народ — название страны стащили, название национальности стащили, столицу ляхам отдали. Заначку в стене на чёрный день оставил — и ту попёрли. И вообще, вы что с собором сотворили? Почему он стал похож на театр оперы и балета?
Ремигиюс в страхе поклонился как можно ниже, ударившись лбом в пол. Одновременно с этим он вспоминал, написано ли где о нелюбви царя Давида к классическому искусству.
— Это не я, Ваше Величество. Может быть Ицхак?
— И колокольню непотребного вида тоже он поставил?
— Нет, это итальянец был. Архитектор Аннус.
— Да? Интересная фамилия. Тогда понятно, почему она на член похожа — комплексы, всё по Фрейду. — Михаил бросил свои попытки отыскать спрятанный клад. — А с тобой то, что делать будем? Мне же режим секретности соблюдать нужно.
— Так я пойду? — литовец резво вскочил на ноги.
— Погоди, — остановил его архистратиг, — чем-то ты мне понравился. Может быть, у тебя лицо такое располагающее? Или родной перегар ностальгию навевает? Может, мы ещё подружимся?
— Я… со мной… согласен! — служка сделал попытку поцеловать архангелу руку.
Михаил её резко выдернул и возмутился:
— Ах, ты кусаться?
— Простите, Ваше Величество, я только облобызать. Умилённо приложиться к высочайшей длани…
— А вот этого не надо, не люблю. И чего, кстати, ты меня всё Величеством называешь?
— Так ведь это… уважение, так сказать. Не каждый день с живым царём Давидом встречаюсь. Всё больше с чёртиками. Ну, с теми-то вообще каждый вечер. Вот как сяду ужинать, так они по столу шмыгают — туда-сюда, туда-сюда. Один третьего дня в стакане утонул. Маленький такой, зелёный, прямо как огурец.
— А ты чего?
— Ну, так…, а я к кардиналу.
— А он?
— Чего он? Отпевать утопленника отказался. И вообще, сказал, что чертей не бывает. А как же их быть не может, если они есть? Вы в них верите?
— Пожалуй, что да, — Михаил решил не противоречить, во избежание осложнений.
— Вот, сразу видно образованного человека, — обрадовался Дирвялис, — а наш кардинал — неуч. И потому к нему по вечерам обычные мыши прилетают. Но в них уже я не верю.
— Летучие мыши?
— Нет, я же говорю — обычные. Только большие очень, розовые и с крылышками. Вот как у Вас.
— Чего у меня? — архангел бросил взгляд через плечо и с чувством выругался.
Опять технический отдел брак гонит. И что толку от двух бутылок армянского коньяка столетней выдержки, распитых совместно с академиком Капицей? Пётр Леонидович клятвенно заверил, что лично проследит за работой подчинённых. И что с того? Вот они, крылья, торчат прямо сквозь доспехи. Видимо, забыли к астральному двойнику блок иллюзий присобачить, умники.
— Римигиюс, ты где?
— Тут я, Ваше Величество, — скромный служитель стыдливо спрятал за спину пузатую бутылку, с которой за секунду до этого общался нежно и страстно.
— Так мы друзья, или нет?
— Всенепременнейше и прямо до гроба! — Дирвялис радостно затряс головой. Потом лицо его омрачилось, тяжёлый, жалобный вздох вырвался из груди, и он протянул Михаилу свою стеклянную подругу. — Вот, не изволите? Как говорят русские в литовских сказках — горбатый хлеб делиться только на половинки.
— Спасибо, не нужно. Оставь себе, на поминки утопшего чёрта, — отказался архангел, чем весьма порадовал страдавшего от собственной щедрости Ремигиюса.