лесу?
— Что-то многовато народу в лесу набирается. — Трипп крутит медальон в руке. — Я мог бы спросить у Шейна. Думаешь, стоит?
— И нарушить ваш с ним договор? Я бы не стала открывать этот ящик Пандоры, особенно после вашей вчерашней стычки у Шарлотты. Лучше попробовать разобраться самим. — Тыкаю в телефон и показываю гугл-карту с маршрутом. — До таверны «Бешеный пес» два часа езды…
Губы Триппа складываются в полуулыбку:
— И что ты предлагаешь?
В животе защекотало. Сколько ни роюсь в своих воспоминаниях, никаких романтических чувств к Триппу не припомню. Мы много времени проводили вместе, потому что дружили, не более. То ли дело теперь. Каждый раз, как он улыбается, внутри начинают порхать бабочки. Дело даже не столько в бабочках. Несмотря на все, что навалилось на него за прошедшие четыре года — да и до того, — он не ожесточился. Не оставил надежду, не плюнул на всех и вся. На него можно положиться, с ним легко и весело — пусть и смеется он в основном надо мной.
Забираю у Триппа медальон и вешаю на ключи как брелок. Потом машу связкой перед его носом:
— Как насчет небольшой экскурсии?
Глава 32. Трипп
Всю дорогу до Нью-Гэмпшира за окном мелькал суровый январский пейзаж. Я весь ушел в себя. Нелегко осмыслить то, что Бринн сказала про Шейна, особенно когда я еще толком не свыкся с невиновностью отца.
Не то чтобы я последние четыре года его боялся или опасался, что пострадает кто-то еще. Даже при полной уверенности, что отец убил мистера Ларкина, я не сомневался, что это ужасная, но единичная ошибка, которую он не повторит. Однако мысль о совершенном им злодеянии, как и о собственной роли в сокрытии улик, сильно испортила наши отношения. Я привык его избегать.
Утром перед тем, как встретиться с Бринн в «Луче света», я нарочно громко шумел, надеясь разбудить отца. Впервые за четыре года сам хотел с ним поговорить. Даже не знаю о чем — как объяснить человеку, что считал его способным на такое? Вряд ли у меня язык повернулся бы. Хотелось просто пообщаться, сказать что-то хорошее… не знаю. Взглянуть на него другими глазами.
Только отца пушкой не разбудишь. Перед уходом я набрал в телефоне: «У тебя на неделе будет время поговорить?» — и тут же стер — неестественный вопрос его только насторожит.
Так что пока мы движемся на север по девяносто третьему шоссе, от папы сообщений нет. Зато мой телефон беспрестанно вспыхивает эсэмэсками от Шарлотты.
«Вчера ты повел себя грубо».
«Так уж и быть, на зимнюю дискотеку пойдешь с нами».
«Только не вздумай тащить с собой Бринн».
Понятия не имею, что Шарлотте известно о том дне в лесу. Я предположил, что они набрели на учителя вместе с Шейном, но кто знает?
Выглядят сообщения обычно: тон немного властный, немного занудный; социальная жизнь Сент-Амброуза — на первом месте. Причин для подозрений нет, так что я не ищу в сообщениях никакой подоплеки.
На зимнюю дискотеку я идти не собирался, не говоря уже о том, чтобы кого-то приглашать.
Смотрю украдкой на Бринн. Она не отрывает глаз от дороги, однако мысли явно где-то далеко. Мы молчим уже как минимум полчаса — без напряга, под музыку, когда не надо заполнять паузы болтовней ни о чем из страха, что собеседник задаст вопрос, на который ты не готов ответить.
Бринн знает мои худшие секреты. Она их буквально из меня вытянула и развернула на свет под таким углом, о котором я и не подозревал. И сегодня не просто меня терпит. Я замечаю на себе ее взгляды, от которых щекочет нервы. Уже неделями твержу себе, что они ничего не обещают, поскольку ничего хорошего я не заслуживаю. А вдруг обещают? Вдруг заслуживаю?
«Ты значишь для меня гораздо больше, чем какая-то история, Трипп». После таких слов волей-неволей начнешь надеяться.
— Шарлотта проявилась, — докладываю.
Потрясающий заход, ничего не скажешь.
— Это хорошо, — говорит Бринн. Искренне, несмотря на довольно натянутые отношения с Шарлоттой в последнее время. — Надеюсь, она на тебя не в обиде за вчерашнее.
— Непохоже. Спрашивает про зимнюю дискотеку, — изящно поворачиваю разговор в нужное русло. — Ты идешь?
— Ох. — Лицо Бринн мрачнеет. — Я думала пойти с Надей и Мэйсоном, но сомневаюсь, что их это сильно обрадует. Они все еще дуются на меня из-за «Мотива».
— А ты проделай перед ними фокус с демонстративным увольнением. Такой широкий жест их сразит. — Она смеется, и я решаюсь: — Или давай пойдем вместе?
Чувствую легкий укол совести: Шарлотта так долго поддерживала меня, я вовсе не пытаюсь нарочно ей насолить. Только нечего диктовать, с кем мне дружить. Или встречаться.
Бринн на секунду переводит взгляд с дороги на меня:
— Ты приглашаешь?
— Ты вынуждаешь меня повторить приглашение?
— Нет, — быстро говорит она и убирает волосы за ухо. — Это ответ на последний вопрос. А на первый — «да». Пойдем вместе, если хочешь.
— Хочу! — с энтузиазмом выдаю я.
— Ладно, договорились. — Она мимолетно улыбается и съезжает с дороги. — Приехали.
Таверна «Бешеный пес» — приземистое серое здание с темно-красной дверью и вывеской с тем же собачьим оскалом, что и на медальоне. Парковка забита «Харлеями» — их раза в два больше, чем машин. Многовато посетителей для воскресного вечера.
— Похоже на бар для мотоциклистов, — тянет Бринн.
— Не то слово, — соглашаюсь. Хорошо, на мне зимняя куртка, а не пиджак Сент-Амброуза. Мы и так будем как белые вороны, если нас вообще впустят. — Ты точно хочешь войти?
— После двух часов дороги? Еще бы. — Бринн поворачивает ключ, и мы выходим из машины. — Как минимум в туалет зайду.
— На свой страх и риск, — говорю.
Из таверны выходят два типа и останавливаются перед дверью. На вид классические байкеры: коренастые, облаченные в кожу бородачи с впечатляющим маллетами. Нервы напрягаются — жалею, что рядом нет Шейна. Мы подходим, один из байкеров открывает дверь и отступает, приглашая внутрь.
— Мадам, — говорит он с наигранной любезностью, которая без сопроводительной дружеской улыбки сошла бы за издевку. — И ее верный спутник.
— Не спускай с нее глаз, — подмигивает мне второй.
Мы их явно забавляем, и, похоже, они считают, что нам лет по двенадцать.
— Неплохое начало, — шепчет Бринн, когда за нами захлопывается дверь.
Моргаю, стараясь свыкнуться с внезапно наступившей темнотой. Сквозь маленькие окошки проникает скудный свет, запыленные солнечные лучи утыкаются в деревянный пол. Часть таверны занимают столы для бильярда, они почти все заняты. Разделенный на кабинки зал