бороться.
Бывший капитан школьной футбольной и бейсбольной команд, корнербек Университета Нью-Гэмпшира, Майки воспринимает каждое препятствие как противника, которого можно победить, как игру, которую можно выиграть.
— И ка по-вое-му я дол-жен бо-ро-ся?
— Не знаю. Посмотри, что сделали те парни.
— Ты-хош чо-бы я вы-лил на-се-бя ве-ро ле-дя-но во-ды?
Или заблокировал удар по мячу? Вставил себе в трахею трубку и подключился к ИВЛ, когда не сможет больше дышать? Выживание любой ценой считается победой? БАС — не футбольный матч. Эта болезнь не носит футболки с номером, не теряет своих звездных игроков из-за травмы, у нее не бывает неудачных сезонов. Она — безликий враг, неуязвимый противник, чемпион, не знающий поражений.
— Не знаю. Хотя я бы что-то придумал. Запустил бы еще один флешмоб, снял документалку или еще что-нибудь. Что-нибудь, что поможет найти лекарство. Главное — бороться и не сдаваться.
— Ла-но.
— Это хорошо, что ты еще можешь ходить. Те парни — все в колясках.
— Я то-же ко-ро ся-ду.
— Может, и не сядешь. Никогда не угадаешь. Надо мыслить позитивно. Ходить в спортзал, тягать железо и укреплять мышцы ног. Если эта болезнь будет забирать у тебя мышечную массу, действуй на опережение и наращивай ее. Ты справишься.
Ричард улыбается. Он признателен за заботу, но только у мышечной дистрофии при БАС совсем другой механизм. Болезнь не делает различий между сильными и слабыми мышцами, старыми или новыми. Она забирает их все. Физические нагрузки не дадут ему выиграть время. Приближается высокий прилив. Высота и великолепие песочного замка не имеют никакого значения. Рано или поздно накатит море и размоет его до последней песчинки.
— Хо-ро-ша мыль.
— Не знаю, как это у тебя выходит, — говорит Томми. — Сомневаюсь, что я бы смог обходиться без еды.
— То-да бы ты сдал-ся. Зон-и ес то, ка ты бо-ре-шя с БАС.
Приятного в этом мало. Зонд для искусственного питания и БиПАП-аппарат — не тот материал, из которого получится интересный фильм или глобальный интернет-феномен. Борьба состоит из тихих личных ежедневных попыток просто дышать и потреблять достаточно калорий, чтобы оставаться в живых.
— Здорово видеть, что вы двое снова сошлись, — говорит Эмили.
— Мы не сошлись, — возражает Карина.
— Ага, — улыбается Ричард. — Про-со жи-вем во гре-хе.
— Ничего подобного! — протестует Карина. — Ни о каком грехе и речи не идет.
— Это как раз и плохо, — говорит Майки.
Эмили смеется:
— Ну тогда это просто потрясающе! То, что ты для него делаешь.
Карина молчит. Ричард тоже молчит и не смотрит в ее сторону, смутившись. С какой легкостью Эмили выразила то, о чем сам Ричард никогда не говорил! И при всем желании он не может винить в своем молчании БАС.
— Знаешь, Рикки, — начинает Майки. — Мы хотим обсудить с тобой отцовское завещание. Мы знали расклад еще до того, как он умер: отец решил оставить дом нам с Томми.
Ну разумеется.
— Но мы тут потолковали и решили, что продадим дом и разделим деньги на троих.
Все застывают в ожидании.
Ричард мысленно повторяет только что услышанное и переспрашивает:
— Се-рье-но?
— Ну да. У него было три сына, а не два. Это как-то не по-людски, а мы хотим поступить по совести.
— Точняк, старик, — говорит Томми. — Чувствую себя ужасно, что ни разу не вступился за тебя, когда мы были мелкими. Отец круто с тобой обходился.
— Он мог вести себя как упертый поганец, — вторит ему Майки.
Томми кивает.
— Вот мы и вступаемся за тебя сейчас.
Ричарду никогда не приходило на ум, что его большие, смелые, суровые братья-качки тоже боялись отца. Показать свою расположенность к младшему брату значило пойти на риск — оказаться отверженным, загнобленным, непринятым. Как Ричард. Его братья не были такими уж крутыми, какими он их считал. Да он их ни в чем и не винит.
— При этом он был прекрасным отцом, — сдавленным голосом говорит Майки, стиснув зубы и вытирая уголки глаз пальцем. — Жаль, что с этой стороны ты его так и не узнал, Рикки.
— Знаешь, ты со своим пианино достиг большего, чем любой из нас, клоунов, добился хоть в чем-нибудь, — продолжает Томми. — Он должен был тобой гордиться. Джесси прогуглила тебя, и мы все посмотрели твое выступление в Линкольн-центре.
— Просто охренеть, старик! — восклицает Майки.
— Да, это было невероятно, — добавляет Эмили.
— Жаль, что мама не увидела, как ты там играл, — говорит Томми.
— Э-то та мно-го ля ме-ня зна-чи. — По лицу Ричарда текут слезы.
Он совершенно не ожидал такого. Со смертью властного диктатора Берлинская стена между ними пала, и братья оказались совсем рядом, они ждали его по другую сторону. Карина вытаскивает из сумочки салфетку, подходит к Ричарду и вытирает его мокрое лицо.
— На троих, — повторяет Майки. — Это будет по-честному. Отец не должен был так с тобой обращаться. Наш сын Алекс учится сейчас на третьем курсе, так вот он с шести лет не брал в руки мяч по собственной воле. Увлекается мюзиклами. Обожает петь и танцевать.
— У него действительно хорошо получается, — говорит Эмили.
— Ага. Чудо, а не парень. Не могу представить, чтобы я проделывал с ним все то, что отец проделывал с тобой. — Майки вздыхает. — И я не стал бы тем, кто я есть, если бы не он.
Томми кивает. Майки опрокидывает в себя порцию «Будвайзера». Ричард осознает, что братья приняли его и извинились, и внутри начинает расчищаться пространство — поле до горизонта, утреннее небо, звездная Вселенная. Все еще пребывая в плену эмоций и не в состоянии говорить, он молча благодарит своих братьев: одно поколение залечивает раны, нанесенные другим.
— Мне жаль, что приходится вас прерывать, но нам правда пора, — извиняется Карина.
— Не получится остаться еще на одну ночь? — спрашивает Эмили.
— Нет, нам нужно отвезти Грейс в аэропорт. Ей пора возвращаться к учебе.
— Перед тем как уйдете, давайте поднимем тост за отца, — предлагает Майки, вскрывая следующую банку. — Ты можешь налить пива в эту штуковину? — Он тычет пальцем в направлении диафрагмы Ричарда.
Карина смотрит на Ричарда, и тот кивает. Время от времени, когда он ее попросит, она вводит ему через зонд целый шприц вина и немного смачивает им губы — одно из редких удовольствий, которым Ричард еще предается. Это не то же самое, что пить вино из бокала. И никогда им не будет. Но он пока еще может ощущать вкус «Шато О-Брион» на языке и чувствовать, как оно разливается теплом у него в животе.
Карина присоединяет трубку и промывает ее водой. Наполняет шприц на пятьдесят миллилитров «Будвайзером» и медленно, под взглядами всех