Производя ревизию и переоценку прожитой жизни, главный герой этой повести не теряет веры в прогресс и, умирая, хотел бы «проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой».
Ни перед чем А. П. Чехов так не преклоняется, как перед достижениями научной мысли, за которыми он постоянно следит:
«…Естественные науки делают теперь чудеса, и они могут двинуться, как Мамай, на публику, и покорить ее своею массою, грандиозностью», – прогнозирует Антон Павлович научный «бум» XX столетия.
И даже в «Палате № 6», окунувшись в чудовищную атмосферу рагинской больницы – заведения безнравственного и вредного для здоровья, писатель не забывает напомнить, что эта средневековщина существует в период бурного расцвета медицины, когда благодаря антисептике рядовые хирурги с успехом производят операции, о которых даже не мечтал великий Пирогов, когда радикально излечивается сифилис, когда на земле есть Пастер и Кох.
Антон Павлович решительно выступает против профанации науки. И в этом он солидаризируется с К. А. Тимирязевым.
Любопытную страничку их взаимоотношений приоткрыл И. В. Федоров.
К. А. Тимирязев, будучи не только крупнейшим ученым-ботаником, но и блестящим популяризатором науки, в статье «Пародия науки» высказал возмущение дешевой рекламой научных исследований, устроенной фитобиологической станцией Московского зоосада.
«…Популяризатор, – писал он, – имеет право выступать перед публикой во всеоружии настоящей науки, показывая этой публике завоевания науки, добытые талантом и трудом в тиши настоящих лабораторий и кабинетов, а выходить на улицу публично производить пародию научных исследований в каких-то пародиях лабораторий… значит сознательно подрывать значение науки».
Зоолог В. А. Вагнер познакомил А. П. Чехова с брошюрой К. А. Тимирязева, наделавшей много шума в научных кругах. Антон Павлович тщательно проверил факты и в соавторстве с В. А. Вагнером написал фельетон «Фокусники», который вместе с брошюрой направил Суворину: «…Как добавление к брошюре посылаю заметку. Тимирязев воюет с шарлатанской ботаникой, а я хочу сказать, что и зоология стоит ботаники. Вы прочтите заметку до конца; не надо быть ботаником или зоологом, чтобы понять, как низко стоит у нас то, что мы по неведению считаем высоким… Заметка покажется Вам резкою, но я в ней ничего не преувеличил и не солгал ни на йоту, ибо пользовался документальными данными».
«Очевидно, – писали в фельетоне А. П. Чехов и В. А. Вагнер, – что вновь открытая ботаническая станция… есть родная дочь зоологической лаборатории, что, строго говоря, оба эти учреждения отличаются только названиями… оба служат образчиками прискорбного неуважения к науке и публике. Лаборатория так же, как и теперешняя станция, не была нужна ни для ученых, ни для учащихся, ни тем паче для публики. Наконец, самое возникновение ее, очевидно, имеет тот же мотив, что и у ботанической станции, т. е. мотив рекламы».
Статья по просьбе В. А. Вагнера, боявшегося гнева могущественного директора зоологического сада, не была подписана, и К. А. Тимирязев долгие годы не догадывался, с чьей стороны пришла поддержка.
Выступая против крикливой рекламы и профанации науки, Антон Павлович в то же время был поборником санитарного просвещения населения, призывал своих коллег-врачей не гнушаться этого раздела работы: «Мне кажется, пора земским врачам перестать презирать общую печать и относиться к ней как к чему-то постороннему, стоящему далеко вне; пора уже им и прежде всего санитарным врачам занять в журналистике ту область, которая принадлежит им по праву компетенции и от которой они уклоняются…» – писал он князю С. И. Шаховскому.
Медицинские выступления самого А. П. Чехова в общей печати носили не случайный характер. Не так давно Н. И. Гитович на основании текстологического анализа удалось установить принадлежность его перу еще двух фельетонов на медицинскую тему. В одном из них – «О долговечности» – Антон Павлович ставит конкретные задачи перед общественной гигиеной и делает глубоко научный и справедливый даже на сегодняшний день вывод о магистральных путях продления человеческого века: «…Устранение причины случайной и преждевременной смерти, воспитание бодрых поколений, из которых могли бы выходить столетние, уменьшение общей смертности, продление средней продолжительности жизни – все это составляет ее прямые задачи, удачное выполнение которых, конечно, вернее может увеличить шансы долголетней жизни, чем разные эликсиры, настойки, сиропы, пилюли, отдельные предписания насчет того или иного образа жизни…»
Досаду и боль в душе Чехова вызывает пренебрежительное отношение Л. Н. Толстого к естественным наукам: «…Толстой трактует о том, чего он не знает и чего из упрямства не хочет понять. Так, его суждения о сифилисе, воспитательных домах… и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две-три книжки, написанные специалистами», – пишет он А. Н. Плещееву в феврале 1890 г.
«В Гёте рядом с поэтом прекрасно уживался естественник», – заметил однажды Антон Павлович. Точно так же в нем самом писатель тесно дружил с врачом. Чехов и не понимает, почему должны воевать анатомия и изящная словесность, которые «имеют одинаково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага – черта…»
В самую середину нашего века послан его ответ, завершающий полемику «физиков» и «лириков»: «…Если человек знает учение о кровообращении, то он богат; если к тому же выучивает еще историю религии и романс „Я помню чудное мгновенье“, то становится не беднее, а богаче, – стало быть, мы имеем дело только с плюсами…»
Общеизвестно шутливое определение Чехова, что медицина – это его законная жена, а литература – любовница. Но это был тот редкий случай, когда любовная связь не наносила ущерба законному союзу, который в свою очередь обогащал любовь новым содержанием и знаниями.
«…Занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность, – читаем мы в краткой автобиографии писателя, – они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями… Они имели также и направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине, мне удалось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, с научным методом держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно – предпочитал не писать вовсе…»
В одном из ранних фельетонов «Модный эффект» Антон Павлович посмеивается над авторами, у которых герои умирают от таких ужасных болезней, каких нет даже в самых полных медицинских учебниках. А в только что цитированной автобиографии он замечает по этому поводу, что условия художественного творчества не всегда допускают полное согласие с научными данными. И в этом нет противоречия: «Нельзя изобразить на сцене смерть от яда так, как она происходит на самом деле, – пишет Чехов. – Но согласие с научными данными должно чувствоваться и в этой условности, т. е. нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что он имеет дело со сведущим писателем…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});