Читать интересную книгу Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

Естественным руководителем в этой группе врачей стал Мак Перри. Подобно своему пациенту, он отличался могучим телосложением и впечатляющей внешностью. Оба они оказались в центре сцены, где разыгрывалась эта безмолвная драма. Этот угловатый внук техасского сельского врача еще поспешно дожевывал котлету, когда ворвался в палату, но он с ходу включился в работу. Сбросив синий спортивный пиджак прямо на залитый кровью пол, он быстро натянул резиновые перчатки на свои большие руки — у него не было времени, чтобы помыть их. У него почти не оставалось времени даже для того, чтобы обдумать свои действия. В его сознании метались две мысли: «Президент крупней, чем я предполагал» и «Он самый важный человек в мире». Затем все смешалось в его сознании, словно в калейдоскопе. Разумеется, его взгляд сразу же зафиксировал кровотечение, и он отметил «быструю и большую потерю крови». Затем он увидел, что грудь Кеннеди не поднимается. Тогда он попытался нащупать пульс на бедренной артерии. Его сильные пальцы натолкнулись лишь на твердый панцирь спинного корсета Кеннеди. Он увидел, что меры для переливания крови уже приняты. Вена на правой ноге президента была обнажена, и медсестра Боурин уже снимала с левого запястья президента покрытые запекшейся кровью золотые часы — браслет, освобождая руку для обнажения второй вены. Беркли вынул из своего медицинского Саквояжа три флакона по сто миллиграммов гидрокортизона и прошептал:

— Внутривенно или внутримышечно?

Все необходимые уколы и вливания делались без малейшего промедления. Однако надо было немедленно очистить дыхательные пути. Введенная через рот трубка не функционировала, по-видимому из-за ранения в шею»Давать наркоз не пришлось, так как Кеннеди был без сознания.

— Скальпель! — буркнул Перри.

Сестра тут же положила его на обтянутую резиной ладонь Перри. Сделав надрез на шее президента под самой раной, он приступил к экстренной трахеотомии. А я это время введенную через рот трубку подсоединили к респиратору.

Именно в этот момент Жаклин Кеннеди приняла решение войти в палату. Вот уже целых десять минут, и каждая из них была кошмарней предыдущей, выстояла она в этом мрачном коридоре. Полицейский Даггер с его бычьим затылком в упор разглядывал ее. Нелли Коннэли покинула ее, Дорис Нельсон пыталась заставить снять перчатки, а пробегающие мимо санитары уговаривали отдохнуть в одной из завешенных простынями кабинок.

Только сейчас до ее сознания начал со всей силой доходить непоправимый и необъятный ужас случившегося. Однако она твердо решила никуда отсюда не уходить.

Медицинский персонал Парклендского госпиталя не мог представить себе, какая непоколебимая воля скрывалась за этим решением. Они знали ее лишь понаслышке. Но, подобно Роберту Кеннеди, Жаклин в действительности сильно отличалась от образа, с которым она ассоциировалась в представлении миллионов американцев. Роберт Кеннеди был мягче и тоньше, чем думали, она же была значительно тверже, чем это представляла себе публика. В ореоле славы президента личные качества этих двух людей неизменно оставались незамеченными. Пока он был шив, это не имело ровно никакого значения. Однако с его смертью их индивидуальные черти должны были проявиться со всей силой. Наступил час самоутверждения для Жаклин.

В течение нескольких минут она внимательно наблюдала за происходящим. Она никак не могла понять, почему врачи один за другим бегут в палату, где лежит тело ее мужа. У нее не было и тени сомнения в том, что ой убит. Потом ей удалось уловить обрывки разговора об уколах и вливаниях. Врачи думают, что медицинская терминология ввергает простых смертных в почтительный трепет. Обычно они бывают правы, но на этот раз они ошиблись. С первого дня их совместной жизни Джона Кеннеди одолевали болезни. Его жене пришлось провести немало времени в залах ожидания больниц. Она хорошо знала, что такое физиологический — раствор, и, когда из палаты до ее слуха донеслось слово «реанимация», Жаклин превосходно поняла значение этого термина. В изумлении она подумала: «Он еще жив!» Однако эта мысль никак не укладывалась в ее сознании: она была убеждена, что он убит. «Неужели есть еще какая-то надежда, что он будет жить? — подумала Жаклин. И затем: — О боже, если бы только он выжил! Я всю свою жизнь отдам только ему. Я все на свете отдам за его жизнь!» Слова «если бы только», «мог бы», «все на свете», словно молнии, озаряли ее сознание. «Надежда — это пугливая птаха, которая гнездится в душе человеческой», — писала Эмили Диккинсон[35].

Жаклин обменялась взглядами с Марти и Кеном, стоявшими неподалеку.

— Вы верите, что… — прошептала она.

Они промолчали — им нечего было ей сказать. Немного спустя они отошли в сторону, пока матерчатые занавески кабины не скрыли ее из виду. О’Доннел на какое-то мгновение вышел из состояния транса, в котором пребывал все это время, и шепнул на ухо О’Брайену:

— Боже, на то, что он выживет, один шанс из тысячи!

Однако Жаклин, ощутив даже эту мимолетную робкую надежду, вдруг почувствовала, как ею овладевает неодолимое желание.

— Я пойду к нему, — сказала она.

Сестра Дорис Нельсон услышала эти слова и преградила ей путь. Своим внешним видом сестра Дорис больше всего напоминала белого накрахмаленного дракона, наделенного незаурядной мускулатурой. Всю жизнь она была яростным приверженцем той школы медицинского мышления, которая гласит, что родственников нельзя на пушечный выстрел подпускать к больным. Одна из целей этой школы заключается именно в том, чтобы душить в зародыше необоснованные надежды, подобные той, которая только что зародилась у Жаклин Кеннеди.

— Вам сюда нельзя! — резко заявила Дорис и пошире расставила свои крепкие ноги в туфлях на каучуковой подошве.

Но Джекки не так-то легко было запугать. Со словами: «Я войду в палату, и никто меня не выгонит оттуда», она попыталась протиснуться мимо сестры. Сильная Дорис без труда оттолкнула ее от дверей. Шум этой борьбы привлек внимание доктора Беркли, и он вышел в коридор.

— Госпожа Кеннеди, вам надо принять успокоительное, — сказал он дрожащим от волнения голосом.

— Я хочу быть с ним, когда он умрет, — ответила она. Доктор понимающе кивнул головой. Его симпатии были на ее стороне.

— Это ее право, это ее право! Вы не должны ей мешать.

С этими словами он провел Жаклин в палату мимо женщины в запятнанном кровью болом халате, неохотно пропустившей их в палату, так как она ошибочно решила, что с ней говорит один из агентов секретной службы. В палате доктор Беркли заботливо ограждал Жаклин, чтобы ее никто не вывел из помещения.

В комнату тем временем набилось еще больше людей. Жаклин и личного врача президента немедленно оттеснили в угол слева от входа. За ними была стена операционной палаты «скорой помощи». На серых изразцовых плитках выделялся зеленый шланг для подачи кислорода, висел металлический шкафчик, набитый марлевыми салфетками. Жаклин наклонилась вперед и прижалась на мгновение своей забрызганной кровью щекой к плечу доктора Беркли. Затем она быстро опустилась на колени, на пол, залитый кровью ее мужа, и смежила веки в короткой молитве. Потом так же быстро поднялась и, выпрямившись, стала неотступно следить взором за неутомимыми руками хирурга Перри.

Казалось, что в комнате не осталось места даже для одного человека. И все же в палату с трудом протиснулся еще один врач. Это был главный нейрохирург госпиталя Уильям Кеми Кларк, рослый лысеющий мужчин».

Кларк был одним из ведущих специалистов госпиталя, и столпившиеся в палате врачи немного расступились, уступая ему дорогу. Кларк обменялся с Перри взглядами. Они не прочли в глазах друг друга ничего утешительного. Оба врача прекрасно понимали, что спасти жизнь президента уже нельзя. Но они продолжали механически выполнять все предписанные в таких случаях процедуры. Увидев Жаклин, Кларк спросил: — Может быть, вам лучше уйти? Вам будет лучше подождать снаружи.

Губы Жаклин шевельнулись и почти беззвучно произнесли:

— Нет.

Когда в палату вошел Кларк, Перри уже заканчивал трахеотомию. Сейчас он вводил трахеотомную трубку в дыхательное горло. Дженкинс подсоединил ее к наркозному аппарату, который поддавался более точной регулировке, чем респиратор. Кларк, не отводя взора, следил за показаниями электрокардиографа. Перри, почти исчерпавший все доступные средства, предложил в качестве последнего шага закрытый массаж сердца.

Перри во что бы то ни стало пытался стимулировать дыхание. Но ему никак не удавалось занять удобную позицию. Тогда он приподнялся на цыпочки, но грудная клетка пациента все еще находилась слишком высоко для него.

— Дайте стул, — тяжело дыша, сказал Перри. — Кто-то падал ему стул, и, взобравшись на него, он в течение десяти минут энергично массировал грудную клетку Кеннеди.