Помня Санины наставления, он резко повернул на сто восемьдесят градусов и зашагал к парку Ретиро, откуда доносились звуки красивой музыки: нечто среднее между томным аргентинским танго и классическим русским романсом. Приятный, немного хриплый мужской голос пел — с лёгким надрывом:
Такая — милая, на краюшке — постели…
А в небе снова — теплится заря….
Быть может, мне вернуться — в самом деле?
О, господа, рубите ж — якоря!
Такая милая…. На краюшке постели…
Такая милая…. Вновь теплится заря…
Такая милая…. Да что я — в самом деле…
Такая милая…. Рубите ж — якоря…
Грустная такая песенка, очень правильная: сразу вспомнились Танины добрые глаза, её тихая и застенчивая улыбка…. Только вот, никто его больше не ждал — там, в древней Москве, на краюшке постели…
Подошёл полупустой неуклюжий троллейбус, в его плохо вымытых окошках замелькали местные достопримечательности: площадь Конституции, низенькая православная церковь на углу авенида Облигадо, Дворец трибуналов…
Чтобы убить ещё пару часов времени, Денис взял такси до аэропорта Пистарини. Чисто на всякий случай ознакомился с расписанием прилётов-вылетов, от души поглазел на взлетающие и садящиеся самолёты…
На Пласа Италия шёл мелкий частый дождик, город ощетинился большими чёрными зонтами, пахло затхлыми тропическими болотами и нежданной тревогой…
Круглые уличные часы показывали восемь тридцать вечера, до назначенной встречи оставалось ещё полчаса. Денис уселся на тёмно-синюю скамейку под пластиковой крышей, распечатал тощую пачку сигарет «Bolivar», купленную в киоске аэропорта, прикурил. Табак был совершенно сырым и пах свежими дубовыми опилками. Дождь перестал, тут же, как по мановению волшебной палочки невидимой феи, по лужам заплясали весёлые лучи предзакатного солнца, куда-то мгновенно спрятались многочисленные зонты.
Мимо Дениса проходила маленькая группа молодых людей: два паренька и две девицы. Юноши были одеты в чёрные джинсы и широченные чёрные рубахи навыпуск. Девицы же предпочитали аргентинскую классику: голубые обтягивающие юбки до колен и белые блузки свободного покроя. На груди у каждой был закреплён большой значок с профилем Эвы Перрон, юные прелестницы небрежно и изящно поигрывали чёрными кавалерийскими хлыстами.
— Бог и Родина! — замедлив шаг, звонко провозгласил прыщавый длинноволосый юнец.
Что надо отвечать в таких случаях, Денис не знал, поэтому ляпнул первое, что пришло в голову:
— Абсолютно не возражаю, уважаемый идальго!
Молодые люди резко остановились и неприязненно уставились на него.
— Гляди-ка, юморист какой выискался! — задумчиво и неприветливо процедил длинноволосый.
— А что это у него за значок на лацкане? — громко поинтересовался у своих спутниц другой юнец, такой же прыщавый, но бритый налысо. — Может, это портрет какого-нибудь одиозного коммунистического вождя?
— На вас, дамы и господа, сейчас смотрит генерал Франсиско-Паулино-Эрменгильдо-Теодуло Франко-и-Баамондэ. Великий каудильо Испании! — вежливо, с чувством собственного достоинства, ответил Денис.
Длинноволосый юнец задумчиво взлохматил сальную гриву, словно вспоминая что-то:
— А, генерал, который называет себя фашистом, а на самом деле является приспешником католицизма? Как же, наслышаны! Подлый и наглый предатель! Иуда! Какой из него — фашист? Да он самый натуральный социалист! Двурушник! Ну-ка, дяденька, снимай свой поганый значок!
— Не хамите, молодой человек, не стоит, право, — Денис широко улыбнулся, изо всех сил демонстрируя миролюбие.
— Пожалуй, необходимо срочно проучить этого престарелого испанского фазана! — высказал своё мнение бритый подросток, оглянулся по сторонам, и, убедившись, что рядом нет нежелательных свидетелей, громко щелкнул пальцами правой руки.
Девицы, для которых этот щелчок, очевидно, являлся условным сигналом, дружно вскинули вверх руки с зажатыми в ладонях хлыстами, юнцы достали из карманов джинсов массивные кастеты.
Всё это произошло достаточно неожиданно, но он успел среагировать: держась руками за спинку скамьи, резко выбросил ноги вперёд и вверх и ловко отвёл удары хлыстов в разные стороны. Скамейка предсказуемо перевернулась, Денис, совершив нехитрый кувырок назад, вскочил на ноги и принял оборонительную стойку. Четвёрка нападавших дружно устремилась в атаку…
Бить женщин? Денису совершенно не хотелось этого делать. Но вот один из хлыстов вскользь угодил ему по руке. Волна острой боли прокатилась по всему телу, кровь тоненькими струйками устремилась во все стороны: оказалось, что в кавалерийский стек было вставлено лезвие бритвы.
Пришлось позабыть про кодексы чести благородных мушкетёров и трепетных гусар, да и про основные принципы человеколюбия — также.
Через минуту четыре юных тела неподвижно застыли безвольными тряпичными куклами, образовав небольшой холмик.
Нет, Денис был на сто процентов уверен, что все агрессивно настроенные молодые люди живы, но он не сомневался и в том, что некоторое время им придётся провести на больничных койках. Совершенно невежливо оторвав рукав блузки одной из поверженных амазонок, он наспех перевязал кровоточащую рану на своей правой руке…
Денис уже собрался ретироваться по направлению к бару «Милонга», когда сзади раздался сухой щелчок предохранителя и спокойный голос властно произнёс:
— Стой на месте, тварь! Руки за голову! Медленно обернулся!
Он последовательно выполнил все команды: в десяти метрах, рядом со стволом молодого платана, стоял ещё один юнец в чёрной одежде, уверенно сжимающий в руках многозарядную винтовку с коротким прикладом.
«Десятизарядный полуавтомат „Алькон“ аргентинского производства», — уверенно опознал оружие Денис.
Этот юноша выглядел куда как серьёзно: тонкое породистое лицо в обрамлении угольных волос средней длины, гибкая фигура, словно бы наполненная звериной силой, а, главное, глаза: холодные, уверенные, опасные…
— Если ты веруешь, то помолись на прощанье своему Богу, — любезно предложил серьёзный юноша. — У тебя, бродяга, есть ровно тридцать секунд.
Тридцать секунд — это очень даже немало, за это время можно сделать много чего полезного. Денис уже приготовился уйти отточенным пируэтом направо, чтобы временно укрыться за телами поверженных противников, выхватить из внутреннего кармана плаща браунинг и продырявить молодого наглеца во многих местах, как вдруг…
Неожиданно раздался тоненький свист, сопровождаемый громким щелчком, и обладатель холодных и уверенных глаз непонимающе уставился на свои пустые руки, из которых только что самым непостижимым образом исчез грозный «Алькон».