Феликс. Зимой у них спячка.
Гальперин уходит. Молчание.
(Евдокимову.) Что же ты не познакомишь меня с девушкой, отец?
Наташа. Не надо притворяться. Мы с тобой отлично знакомы, Феликс.
Феликс (почтиудивленно). Действительно… знакомы… Мы живем с Наташей в одном доме. Соседствуем, так сказать.
Наташа (тихо, отрывисто Евдокимову). Знаешь… это… он.
Евдокимов. Знаю.
Наташа (удивленно глядит на него). А ты… правда очень умный.
Феликс. С Новым годом! С новым счастьем! Как будто у кого-то старое счастье. (Усаживается.) Хорошо, что я к вам пришел в гости. Вот Владик не находит? Ну и не надо. Я все равно пришел… Можно мне немного с вами помыслить? Представляете, где-то там, в просторах Вселенной, вертится голубая планета Земля. И вот в одном из тысяч городов, на одной из миллионов улиц, в одном из миллиардов домов сидят грустные мальчики — мужчины и грустная девочка — женщина. И мыслят. Давайте, мальчики, помыслим.
Евдокимов. О чем же помыслим, Топтыгин?
Феликс. Несущественно. Теперь все время о чем-то мыслят. Как у Гоголя. Помните, у Чичикова был какой-то лакей. Он ужасно любил читать. Ему было абсолютно все равно, что читать. Ему нравился сам процесс чтения. Так вот, помыслим ради процесса, мальчики?.. А Евдокимов ужасно бесится, когда его называют мальчиком. Он в институте всегда прибавлял себе годы. Тяга к зрелости… Евдокимов, ты у нас старикан-старичище…
Владик. К чему вся эта болтовня?..
Феликс. Какой ты конкретный человек, Владик. Вот ты сидишь такой умный. Невероятно меня презирающий. Вечно невозмутимый. Оракул из почтового ящика…
А на самом деле ты очень прост. И вообще сентиментален. И твоя отроческая любовь к Г. О…
Евдокимов. Слушай, Топтыгин…
Феликс. Молчу. Кстати, ты тоже очень прост. Ты все время хочешь походить на Владика. Но у тебя это плохо получается… Эта голубая планета ужасно вертится. Не могу сосредоточиться. Трясет.
Наташа. Я никогда не думала, что ты станешь фигляром. (Евдокимову.) Потанцуем.
Евдокимов. Сиди.
Феликс. Поймал!..
Евдокимов. Что?
Феликс … Мысль… Я просил Семенова разрешить мне вернуться в отдел.
Евдокимов. Дальше.
Феликс. Семенов сказал, что он не возражает. Он сказал, что я неплохой человек.
Владик. Неплохой человек — это еще не профессия.
Феликс. Ясно. Деловая часть закончена. Элик, сыграй что-нибудь.
Евдокимов. Нет.
Феликс. Зря. Я очень люблю, когда ты поешь… Предлагаю (Евдокимову ) игру.
Евдокимов. Что же это за игра, Топтыгин?
Феликс. Народная игра. Собираются на голубой планете Земля двое. Чуть поддают и начинают говорить друг другу правду… А они пусть потанцуют.
Наташа. Я не хочу.
Евдокимов. Потанцуй.
Наташа. Потанцевать, да?
Феликс. Не волнуйтесь, Наташа. Мы мирные люди. Игра у нас будет совершенно мирная. Вы потанцуйте пока.
Владик усмехается, начинает танцевать с Наташей.
(Евдокимову.) А здорово ты ее подмял. Полная потеря индивидуальности. Каждая женщина — немного «душечка»… Итак, правда первая. Вы не возьмете меня обратно?
Евдокимов. Нет.
Феликс. Почему?
Евдокимов. Потому… что.
Феликс. Правда вторая. Ты можешь успокоиться. Она сама меня бросила. Для таких, как ты, это важно.
Евдокимов. Может, хватит, Топтыгин?
Феликс. Я не Топтыгин. Я животворный оптимист. Кстати, хотите узнать третью правду — как становятся животворными оптимистами?
Евдокимов. Ай-яй-яй, как образно!
Феликс. А знаешь, ты прав: это все смешно. Невероятно смешно. Ему тоже стало смешно. Так смешно, что он до сих пор не может остановиться. Все смеется на голубой планете Земля. Давайте смеяться! Он полон смехом, как беременная рыба икрой. Впрочем, рыбы называются не беременными, а как-то иначе.
Наташа. Не надо больше, Феликс.
Феликс. Чего не надо?
Наташа. Говорить больше не надо. И пить тоже.
Феликс. А я это не им рассказывал, Наташа.
Наташа. Я… все поняла. (Мягко.) Но больше не надо, ладно?..
Евдокимов. Ты сложный человек.
Феликс. Не говори.
Евдокимов. Ты простой человек. Ты прост как… как…
Феликс. Потом придумаешь, как что я прост.
Евдокимов. И еще, Топтыгин, я ненавижу людей, которые…
Наташа. Перестань, Эла. (Подойдя к Феликсу, тихо). Ты знаешь, Феликс, вот мне отчего-то кажется… что все у тебя будет хорошо. Поверь мне… У меня на это нюх… Все будет просто великолепно. А сейчас иди домой.
Феликс. Можно мне с тобой потанцевать?
Наташа. Потанцевать, да? Ну конечно, давай потанцуем.
Феликс. Нэ. Пожалуй, нэ надо. Ты грустная девушка, я тоже грустный. Двое грустных — это уже коллектив. А вот, по-моему, мы все должны быть веселыми, как утренние воробьи. Как скворцы в мартовской роще… Вы когда уезжаете завтра?
Владик. В ноль десять.
Феликс. Желаю удачи… Проводи, хозяин.
Феликс и Владик уходят.
Евдокимов (Наташе). Чего ты сидишь?
Наташа. А что мне делать?
Евдокимов. Танцевать. Или, может, пойдешь поцелуешь его, как того летчика?
Наташа. Вообще, надо бы.
Евдокимов. Слушай, серьезно, ты шизофреничка?
Наташа. Ты знаешь, Эла, я на тебя не обижаюсь. Тебе все это очень трудно понять. У тебя всегда было в жизни все… не плохо. А вот у него — не вышло. Не все люди такие сильные, как ты… Но с возрастом, наверное, у всех появляется потребность уважать себя. У него — тоже… Я не понимаю, о чем он вас просил. Но он просил. А ты на него плюнул.
Евдокимов. Закончила, да?
Наташа. Ну что с тобой говорить? В тебе есть один… дефект: ты совершенно, ну ни капельки не умеешь жалеть людей. Это потому, что тебя еще ни разу не трахнуло в жизни. Вот когда-нибудь разочек трахнет… и ты сразу станешь все понимать.
Евдокимов. Так как же насчет поцелуя? Наташа. Какой ты дурачок сейчас. Евдокимов. Вот что, умница. (Бешено.) Бери своего Феликса, свой плащ… и все втроем — двигайтесь отсюда!
Наташа. Хорошо. (Пауза.) До свидания.
Он молчит. Она уходит. Возвращается Владик, усмехнулся, сел.
Евдокимов (хмуро). Ерундой много занимаемся. Работать перестали.
Владик. Я сразу понял, что ты в нее влюбишься. Единство противоположностей.
Евдокимов. Спасибо, что объяснил. Никак не мог понять, чего это я в нее влопался.
Владик. Ты ужасно разговариваешь. Впрочем, жаргон — это язык шиворот-навыворот. Это язык молодости. Однажды мы заговорим правильно — и это будет означать, что молодость прошла.
Евдокимов. Нет, как ты умеешь все объяснить! До завтра.
Владик. До завтра…
Евдокимов выходит. Владик один. За сценой звуки магнитофона, смех, говор.
Затемнение.
На следующий вечер. Квартира Евдокимова. Евдокимов один. Часы бьют половину одиннадцатого. Звонок телефона. Евдокимов бросается к трубке.
Голос Владика (из трубки). Привет.
Евдокимов (разочарованно). Ты…
Голос Владика. Звонил Семенов: машина за тобой придет к двенадцати.
Евдокимов. Ясно.
Голос Владика. Ты что сейчас делаешь?
Евдокимов. Читаю.
Голос Владика. Ждешь ее?
Евдокимов. Не люблю, когда ты разговариваешь на эти темы. Кстати, захвати карты, а то в свободное время мы взбесимся от скуки. (Кладет трубку. Продолжает расхаживать по комнате .)
Резкий звонок у входной двери. Евдокимов улыбается, бросается открывать. Шум, голоса. Евдокимов возвращается очень хмурый с матерью и отчимом. Мать — моложавая женщина в очках, тип «красивых женщин — научных работников». Отчим — ее возраста, сухой, кашляющий, очень застенчивый.
Мать. Никогда не предполагала, что ты вечером будешь дома. Сразу открой форточку — здесь отчего-то ужасно пахнет клопами. (Открывает форточку.) Электрон, унеси из передней чемоданы Аникина.
Отчим. Зачем же. Я сам могу их унести. (Выходит.)