Читать интересную книгу Зона сна - Дмитрий Калюжный

Но одеться и уехать он не успел: зазвонил телефон.

– Слушаю, Гроховецкий, – сказал он в трубку.

– Говорит полковник Лихачёв, – произнёс усталый баритон. – Меня зовут Виталий Иванович, и мне крайне нужно встретиться с вами сегодня, Станислав Фёдорович.

– На сегодня мне достаточно беседы с вашим капитаном Цындяйкиным, – сдерживая ярость, ответил Стас.

– Цындяйкин? Впервые слышу.

– Да? И вы не из того же бюро МВД, что приставило ко мне филеров и запрещает покидать город?

– Не может быть! – оживился голос. – Превосходно! Даже лучше, чем я думал.

– Рад, что сумел доставить вам удовольствие, – ядовито сказал Стас. – Но имейте в виду, я намерен уехать немедленно.

– Ровно семь минут, Станислав Фёдорович, и не будет никаких филеров, гарантирую! Где стоят, сколько?

– Двое перед парадным в автомобиле «ровер», один у чёрной лестницы, возле мусорных баков.

– Семь минут, и мы поговорим. Дождётесь?

– Попробую.

Захват преступной группы во дворе дома 3/5 по Лубянскому проезду вызвал у жильцов большой интерес. Может, обошлось бы и без шума – автобус и легковушка въехали через подворотню тихо, а люди с «наганами», одетые в гражданское, и вовсе передвигались бесшумно, – но одновременно с ними во двор вошла возвращавшаяся из кино Нюра, домработница Гроховецких. И она, увидев целую бесшумную толпу вооружённых мужчин, подняла визг.

Заскрипели петли, захлопали рамы: жильцы высовывались в окна, вопрошая, что происходит. А во дворе типа «колодец» даже шёпотом сказанное слово усиливается многократно. Уже выволокли из лакированного «ровера» двух шпиков, и притащили из-за дома третьего, и засунули их в автобус; уже автобус и «ровер» покидали двор, а крики не утихали и даже нарастали. Напротив Стасовых окон, на третьем этаже, жил знаменитый поэт Маяковский. Теперь он появился в окне всей своей огромной фигурой и добавил децибелов, завопив, что ему мешают работать.

Скандальная баба, соседка Маяковского, которая весь вечер визгливо ругалась со своим мужем, распахнув окно пошире, заорала поэту, что он сам всем мешает своими шагами по ночам, своей пишмашинкой и своими вонючими папиросами. Её супруг в помочах, мигом забыв о семейных разладах, высунулся из другого окна и поддержал свою половину, пообещав подать на поэта жалобу в районную управу. Тот в ответ витиевато послал парочку куда следует. На весь двор заполыхал скандал, что было явлением не столь уж и редким в последние годы. Несмотря на все усилия полиции, чёрт знает кто заселялся даже в элитные дома: Москву затопили толпы разноязыких беженцев с юга России.

Из приехавшей легковушки выбрался худощавый сутуловатый человек в штатской одежде, задрал голову к четвёртому этажу и жестами показал Стасу, что он к нему. Стас потыкал пальцем в стоящую рядом с ним ополоумевшую от ужаса домработницу и крикнул её имя: «Нюра!» Тот обернулся к девушке, и они вместе вошли в парадное.

– Так это всё из-за вас? – проорал через весь двор Маяковский. Стас покивал. – Ну, тогда ладно. Привет отчиму. – И поэт захлопнул окно.

Года четыре назад Маяковский попал в неприятную историю, накуролесил: публично приставал к жене актёра Яншина и публично же получил по мордасам; говорят, пытался застрелиться из краденого «маузера». По поводу кражи оружия было заведено дело, и выпутаться поэту помог Анджей Януарьевич. Теперь при встрече со Стасом Маяковский обязательно передавал ему привет.

Стас тоже закрыл окно и пошёл встречать гостя. Из идущего снизу лифта – их дом был первым в Москве, в котором ещё в царское время установили лифт, – доносились истеричные вопли Нюры. Когда она и её спутник вышли из кабины, Стас распорядился:

– Нюра, выпей стакан валерьянки, а нам приготовь чаю. Вас, господин полковник, прошу в столовую.

Убедившись, что полковник Лихачёв не входит в число дружков капитана Цындяйкина, он не видел нужды вести себя с ним враждебно, однако стоит ли быть излишне дружелюбным, ещё не решил.

Они сели за круглый обеденный стол под абажуром.

– Это кто там был, Маяковский? – с искренним любопытством спросил полковник.

– Маяковский.

– Думаю, теперь он понял, насколько был не прав, когда писал: «Улица корчилась, безъязыкая».

– Ха, ха, ха, – раздельно произнёс Стас и обнажил зубы в улыбке.

– Вы, конечно, ждёте объяснений, – улыбнулся, в свою очередь, полковник.

– Жду. Можете начинать.

– А знаете, удивительная вещь: с виду вы обычный подросток. А по разговору…

– Капитан Цындяйкин судил по внешности, – кивнул Стас. – И был очень удивлён. Надеюсь, вы будете серьёзнее. Кстати, что вы с ними сделаете?

– А они, Станислав Фёдорович, совершили преступление: незаконно лишили права свободы передвижения гражданина, то есть вас. Мы ещё найдём упомянутого вами капитана и будем их всех судить.

– И в тюрьму посадите? За то, что следили за мной?

– Обязательно посадим, и именно за это.

– Так что, наконец, происходит вокруг меня?

Полковник Лихачёв, Виталий Иванович, поведал Стасу поразительные вещи. Оказывается, вся элита страны была разделена на партии. Не на политические партии – эти запрещены давным-давно, а на parties, группки «по интересам», концентрирующиеся вокруг известных персон. Все они дрались между собою за «место под Солнцем», вблизи Верховного, кооперируясь по признаку «импорт—экспорт», то есть жили они за счёт своего производства или продажи сырья за границу. Все были не прочь видеть на посту Верховного, или хотя бы в кресле председателя Кабинета министров своего кандидата. Все стремились иметь свои вооружённые силы.

Стас не понимал, как это может быть.

– А так, – объяснил полковник. – МВД и внутренние войска – в одной партии с министерством сельского хозяйства и частью нефтепромышленников; их вождь, Сипягин, – ставленник Романовых, которые управляют им из-за границы. Их самые ярые враги – флот и военные авиаторы, за которыми банковский капитал и большинство газет; у этих вождём генерал Тухачевский. Пехота и артиллерийские войска – в союзе со сталелитейщиками и производителями оружия; эти держатся руки Савинкова. МИД и железнодорожники – а у них, заметьте, свои войска! – дружат с нефтяным магнатом Раневским, а он подкармливает рабочие профсоюзы по всей России. Пограничники и таможня воюют между собой, поскольку их начальство входит в разные союзы. Даже пожарные принадлежат к какой-то группировке.

– Ничего себе!

– Но это ещё не всё! Есть территориальные кланы, есть «болото» – это те, кто бегает туда-сюда, пытаясь заранее угадать победителя; есть Департамент народной безопасности, разные подразделения которого стравливают друг с другом разные кланы; есть ничего не понимающие олухи, которыми манипулируют все кто может.

– А вы кого из них представляете, полковник? Наверное, всё же не олухов. Но кого? – Стасу в самом деле это было интересно.

– Я сотрудник отдела безопасности бюро Верховного, – скромно ответил Лихачёв. – Наше дело – утрясать конфликты. А это весьма непросто.

Стас припомнил, какие слухи ходили по Москве совсем недавно:

– А скажите, зимой и весной в Москве стреляли чуть не каждую ночь… Это и было утрясание конфликтов?

Полковник помотал головой:

– Там разные группировки выясняли отношения. У каждой партии есть экстремистское крыло, и они мерились силами. Но это так, эпизоды… А то и боевики одной и той же партии били друг друга ради того, чей командир войдёт в руководство. Вот в таких случаях мы следим, чтобы не было урона мирным гражданам, и лишь изредка – только это между нами – отстреливаем и тех и других.

– А Вышинский в чьей партии?

– Ваш отчим, без сомнений, человек Савинкова.

– Я слышал, он там что-то мудрит с передачей собственности…

– Эх, Станислав Фёдорович! Страна у нас бедная, собственности мало, а желающих много. Сложная работа: сделать так, чтобы соблюсти государственный интерес и никого не обидеть. При царях государев человечек получал землю с крестьянами, тем и кормился. Уже при императорах стало много сложнее. А уж теперь-то… – И он махнул рукой.

Стас отхлёбывал чай, обдумывая услышанное.

– Ну что же, – сказал он. – Проблемы элиты обрисованы превосходно. Иллюзий у меня, скажу честно, поубавилось. Спасибо, Виталий Иванович. Но всё же остаётся вопросец: я-то тут при чём?

– Баланс интересов, Станислав Фёдорович! Важнейшая в политике вещь. Чуть-чуть в сторону, баланс нарушается, всё летит вверх ногами. Любая партия мечтает нарушить баланс в свою пользу. Но сама! И желает его сохранить, если нарушитель – другая партия.

– Вот и капитан Цындяйкин тоже плёл про всемирные проблемы, а сути так и не затронул.

– Но это же очевидно! Вы, пусть и невольно, оказались в фокусе общих интересов. И все желают если не перетянуть вас на свою сторону, то хотя бы выяснить, что вы за фрукт. Этот ваш капитан вряд ли имел задание говорить с вами – только следить. Вы сами его вынудили, а он объяснить ничего не сумел, ибо, как я понял из ваших слов, отнюдь не мастер элоквенции.[50]