Читать интересную книгу Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин

Вера поняла, что замерла, только когда министр отпустил её руку и пошёл дальше сам, обошёл прудик и сел на большой плоский камень, как будто специально выступающий из горки. Желания с ним разговаривать у Веры не было, потому что не было желания ссориться — это место выглядело как крохотный рай, спрятанный от грешников, а они как будто сюда вломились обманом, и теперь мечтали просидеть здесь тихонько подольше, пока никто не узнал и не выгнал.

Где-то вверху тихо касались друг друга толстые плотные листья, внизу ветра не было вообще, а там, над кронами, он еле слышно трогал верхушки деревьев, а они как будто мягко успокаивали друг друга, шёпотом говоря, что это не важно, это он шутит, а на самом деле ночь тиха и прекрасна, как сон перед рассветом, волноваться точно не о чем.

Вера завороженно смотрела на дым, струящийся по гладким округлым камням, сама не замечая, как подходит всё ближе, пока чуть не наступила в воду — края не было видно из-за дыма, накрывающего воду вуалью, которая растекалась дальше, сглаживая неровности тропинки и скрывая следы на песке.

Аккуратно подобрав подол, Вера присела у воды и стала смотреть в её туманную глубину, в которой отражались нависающие над прудом фонарики и что-то ещё, что никак не удавалось рассмотреть. От этого медленно нарастало чувство опасности, как будто где-то рядом ходил зверь, его было не слышно и не видно, но что-то древнее внутри его чуяло, вопя из хтонических глубин инстинктов, чтобы эта внешняя обезьяна, возомнившая себя разумной, убиралась отсюда к чёрту, предельно быстро и очень тихо, если хочет жить. А потом Вера медленно осознала, что вода на неё смотрит.

По коже прокатился электрический холод, и остался на поверхности, не спеша уходить — ничего ещё не кончилось. У неё стоял дыбом каждый волосок на теле, сердце колотилось как сумасшедшее, а глаза смотрели в глаза кому-то по ту сторону дыма над водой.

«Это же не моё отражение. Точно нет.»

Чтобы доказать себе, что это действительно не отражение, она медленно подняла руку и провела над водой, видя, как отражение делает то же самое.

«Всё-таки отражение. Чёрт.»

Она медленно расслабилась, улыбнулась и подула на дым, он разошёлся в стороны волной, а отражение улыбнулось, рельефно выступило из воды, протянуло мокрую руку и погладило Веру по щеке, сразу же ныряя обратно.

Дым вернулся на место, скрадывая очертания лица под водой, отражение помахало ручкой и ушло в глубину, на его месте взвились вихрями длинные волосы и тоже ушли в глубину.

— Что вы там увидели?

Вера молча выпрямилась и посмотрела на министра, как будто в первый раз в жизни видела — мистическое создание из мифологии чужого загадочного народа, с белой кожей и тёмными глазами, в красных бликах от фонарей, как будто нарисованное чернилами и гранатовым соком.

— Вера, всё в порядке?

— А у вас?

— У меня — нет. Если ещё и у вас будет нет, можно просто уходить отсюда сразу и присылать двойников, потому что... хватит.

— У меня всё в порядке.

«Если вы мне не верите в истории с приглашением в дом Кан, имея перед глазами доказательства того, что ваша матушка меня узнала и вспомнила, то с чего бы мне вам рассказывать о том, как мистическая бездна не только смотрела в меня, а ещё и мокрой рукой меня потрогала. Вы всё равно не поверите. Живите спокойно в своих заблуждениях и дальше.»

— Хвала богам, хоть у кого-то, — мрачно фыркнул он, Вера встала и медленно подошла к нему, посмотрела на камни — место там было только для одного, сесть рядом точно не получится. Она сделала вид, что и не хотела, и мягко спросила:

— Что у вас случилось?

— Мать прислала мне письмо с требованием срочной встречи, где сказала много неприятных вещей и высыпала мне под ноги гору моих подарков, заявив, что я могу своей фальшивой щедростью подавиться, и что, если я настолько плохой сын, что готов разорить мать и пустить по миру её детей ради едва знакомой женщины, то это многое делает понятным в моей весьма сомнительной натуре, и что ей такой сын не нужен, поэтому я могу на её помощь больше не рассчитывать. — Он помолчал и усмехнулся горьковато и зло, шёпотом добавляя: — Как будто я раньше мог рассчитывать на её помощь, пока был примерным. Я для неё всё делал, Вера... Всё, понимаешь? Не спрашивая, просто делал и всё. Кто-то на неё не так посмотрел — я вызывал на дуэль и калечил, без малейших сомнений. Кто-то её шлюхой назвал — я убивал, из-под земли доставал и убивал, прилюдно и так кроваво, что остальные затыкались. А я не люблю убивать на самом деле, я всё понимаю, я осознаю, что это плохо, и что они этого не заслуживают, они не солдаты на войне и не бандиты, не охрана чья-то, они просто глупые аристократы, не умеющие держать язык за зубами. И я понимаю, что объективно они правы — она любовница женатого мужчины, это в любой культуре осуждается, а у цыньянцев она должна была умереть ещё до моего рождения, ради сохранения чести семьи. Но она наплевала на честь, слухи и чужое мнение, потому что она любила жизнь и хотела жить хорошо, и мой отец ей это обеспечивал, и я обеспечивал. Просто потому что... А она берёт и ведёт себя вот так.

Он замолчал, Вера тоже молчала, он сидел сгорбившись и смотрел на свои руки, потом поднял глаза на Веру и сказал:

— Вы её обидели. Я уже понял, что для вас всё в этом мире шуточки, но это — не те вещи, с которыми можно шутить. Вы оскорбили мою мать, прилюдно и унизительно. Она не прощает этого никому. Она не даст разрешения на наш брак, теперь уже точно никогда, можно даже не надеяться.

— Как будто до этого надеяться можно было, — тихо сказала Вера, с мягкой иронией человека, который никого не хочет обидеть, но и выслушивать бред тоже желанием не горит. Министр тихо рассмеялся и медленно глубоко вдохнул, запрокидывая голову и глядя на ветки деревьев и маленькие фонарики на цепочках. Вера изобразила шутливое кокетство и добавила: — И вообще, это довольно странно — спрашивать разрешения на брак у мамы. В моём мире обычно спрашивают у той женщины, на которой хотят жениться. Или вы решили, что с мамой будет проще?

Он рассмеялся громче, скосил глаза на Веру и шутливо вздохнул:

— Да, пожалуй. — Опять закрыл глаза и долго сидел молча, медленно дыша, потом приоткрыл глаза и ровно спросил: — О чём вы говорили с генералом Ченом?

— У вас нет записи?

Министр нахмурился и сел ровно, сказал с раздражением, которое даже не пытался прятать:

— У меня есть запись всего на свете, что мне теперь, вообще с вами не разговаривать? Если я спрашиваю, значит, я хочу услышать ответ.

— Если я спрашиваю, я тоже хочу услышать ответ, представляете? И даже если не спрашиваю, всё равно хочу. И когда вы резко начинаете вести себя так, как будто что-то случилось, но не говорите мне, что именно, я всё вижу. И я буду мстить. Симметрично.

— Что вы хотите узнать?

— Я хочу знать всё. Начать можете с тех листов, которые вам принесли на третью квартиру, а вы мне не прочитали.

Он мрачно усмехнулся и стал перечислять скучающим тоном:

— Вы обидели не только мою мать, но и главу старшего дома Кан, первого наследника Кан, старшую женщину Кан, двух младших женщин и ещё толпу народа, каждый из которых мгновенно отправил на моё имя дипломатическую ноту, выражающую крайнюю степень удивления тем, как я умудрился так низко пасть. Пять благородных домов отозвали свои приглашения, которые раньше отправляли на моё имя, потому что теперь они не рады будут меня видеть на своих праздниках.

— А раньше они были рады?

Министр опять мрачно усмехнулся и качнул головой:

— Никто никому не рад, Вера, и я не рад торчать на этих фестивалях, я их ненавижу, потому, что для меня лично, все эти цыньянские праздники — карнавал унижения. Я обязан на них ходить, хотя тут каждый считает своим долгом меня завуалированно облить помоями из-за моего происхождения и почти закрытого дома, а самые близкие родственники, типа старшей Кан, делают это таким образом, чтобы в очередной раз напомнить, что я полностью завишу от благосклонности своей матери, и раз уж я до сих пор не женат, то благосклонностью она меня не особенно одаривает, а значит, я плохой сын, и должен лучше стараться. А я хожу и думаю — куда ещё лучше, в какую сторону, расскажите мне хоть кто-нибудь, я белый дикарь, я в Карне вырос, я ваших танцев вокруг темы в упор не понимаю. Что я делаю не так?