Вначале — разрушающий эксперимент.
Затем — рожденный этим экспериментом разносчик чумы.
Затем — зараженное этим разносчиком общество.
И только после этого и, главное, вследствие этого — тоталитаризм.
Тоталитаризм возникает лишь там, где разрушено смысловое поле, лишь там, где нет крупных структур, способных удержать хотя бы авторитарный режим, а крупных структур нет, потому что их удалось разрушить. Тогда «технологией» сдерживания хаоса становится тоталитаризм. Его основной элемент — накаленная добела утопия. Его носитель — яростно сплоченная партия единомышленников. Его итог — закованный в бетон поток народной жизни. Вспомним Есенина:
И те, кому оставил онСтрану в бушующем разливе,Должны заковывать в бетон.При них не скажешь — Ленин умер.Их смерть к тоске не привела.Еще суровей и угрюмейОни творят его дела.
Здесь определено абсолютно верно. С глубоким пониманием типа преемственности и причин, порождающих определенные социокультурные «технологии». В этом плане — о связи Ленина с идеей коммунизма. Ленин — не теоретик, как Маркс. Он практик и социокультурный технолог. Он понимает ситуацию и в этой ситуации знает, как надо работать. Коммунизм для него утопия, которую можно накалить добела, с тем чтобы развернуть соответствующий режим. Могла бы быть и другая утопия. Ленин не Маркс. Здесь мы имеем дело с другим типом гениальности. Тем типом, который идеологически индифферентен и опирается на моделирование, а не на страстный поиск идей.
Далее. Ленину плюс к утопии нужна партия единомышленников, партия-орден. Он ее создает.
Далее. Хаос. Он создан не Лениным, точнее, не им одним. Не он несет индивидуальную ответственность за этот хаос. Февральская карма к ленинизму отношения не имеет. Здесь работали другие силы, очень сходные с теми, которые сегодня разворачивают свои проекты на территории Евразии. Силы профанного гуманизма, убежденные в своем праве ломать и не умеющие строить. Силы, не знающие этой реальности, не понимающие и не любящие ее. Ленин — как социокультурный технолог заклял Россию над бездной. И в этом (мы согласны с Бердяевым) его основная заслуга в советской истории. Что же касается коммунизма, то роль его в построении тоталитарного режима весьма второстепенная. Могла быть другая идея, была бы шея — хомут найдется. Идею использовали для определенных целей — а не идея породила эти цели. Вот наша мысль.
Далее. Сами цели — тоталитарный строй — не есть нечто демоническое, а есть результат предшествующего хаоса, при котором даже эти цели становятся приемлемыми для народа по сравнению с гибелью. Сходную ситуацию мы имеем сегодня.
И, наконец, главное. Мы утверждаем, что и эти цели, и эта идея получили соответствующую переработку в народном сознании и были очищены в нем. Что-то в них срезонировало с вековой евразийской идеей защиты фундаментального гуманизма, что-то было отторгнуто, но то, что получилось, при всех дефектах, имеет огромную ценность. Мы имеем дело с фантастическим опытом, давшим гигантские результаты, которые, повторяем мы еще и еще раз, надо уметь использовать. Они слишком велики, для того чтобы быть использованными для микроцелей, которые ставит перед собой сегодняшняя политика, и потому этих результатов как бы не замечают, как не замечают слона в кунст-камере.
Ну а теперь суммируем: коммунизм — это не социализм, не марксизм, не фашизм, не ленинизм, не высший гедонисцизм. Что же это тогда?
Для нас это одна из эсхатологических альтернатив, один из типов глобального мистицизма. Причем это именно тот тип и та разновидность, которые важны сегодня для мира и для России.
Коммунистический эгрегор и красное поле реальны. Они отличаются тем, что борьба между светом и тьмой как глобальными трансцендентными сущностями, определяющими и реальную, и мистическую стороны, — НЕ ИМЕЕТ ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОГО РЕЗУЛЬТАТА НИ В ТОЙ, НИ В ЭТОЙ РЕАЛЬНОСТИ. ЭТО ГЛАВНОЕ СВОЙСТВО ДАННОГО ТИПА МИСТИКИ. ИСХОД БОРЬБЫ МЕЖДУ СВЕТОМ И ТЬМОЙ РЕШАЕТСЯ КАЖДЫЙ РАЗ ЗАНОВО В КОНЦЕ ИСТОРИИ. ТОЧНЕЕ, В КОНЦЕ КАЖДОГО ИЗ ЕЕ ГЛОБАЛЬНЫХ ПЕРИОДОВ, В КОНЦЕ КАЖДОГО ЗОНА. В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЭТОГО ИСХОДА ИСТОРИЯ МОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ (ПОБЕДОЙ ЗЛА) ИЛИ ПРОДОЛЖИТЬСЯ — ВПЛОТЬ ДО КОНЦА СВЕТА. ПРИ ЭТОМ ПРОИСХОДИТ МИСТИЧЕСКОЕ НАКОПЛЕНИЕ СВЕТА И ТЬМЫ, КАК ДВУХ СИЛ, СРАЖАЮЩИХСЯ И ГИБНУЩИХ, НО НЕ СМИРИВШИХСЯ С ПОРАЖЕНИЕМ. ЭТО НАКОПЛЕНИЕ ПРОИСХОДИТ В СООТВЕТСТВУЮЩИХ АККУМУЛЯТОРАХ, КОТОРЫЕ ПО-РАЗНОМУ НАЗЫВАЮТСЯ В РАЗНЫХ МИСТИЧЕСКИХ ШКОЛАХ. ДЛЯ КОГО-ТО ЭТО ЭГРЕГОРЫ, ДЛЯ КОГО-ТО ВАЛГАЛЛА, ДЛЯ КОГО-ТО НЕБЕСНАЯ РОДИНА, НО В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ НАКОПЛЕННАЯ ЭНЕРГИЯ И СОСРЕДОТОЧЕННЫЕ СУЩНОСТИ, ПОДОБНО ОГРОМНЫМ АРМИЯМ, ЖДУТ СВОЕГО ЧАСА. ЭТОТ ЧАС ПРИДЕТ С КОНЦОМ СВЕТА, КОГДА И СОСТОИТСЯ КОНЕЧНОЕ СРАЖЕНИЕ СВЕТА И ТЬМЫ. ИТОГ ЭТОГО СРАЖЕНИЯ ПРЕДОПРЕДЕЛИТ, ЧТО БУДЕТ ПОСЛЕ ИСТОРИИ.
Чем подобная мистическая доктрина отличается от других? Только одним, но очень важным моментом. А именно тем, что нет для коммунизма мистических гарантий победы света. Нет гарантий иных, нежели сплоченность его сил, единение живых и мертвых в истории. Историческая практика получает в этой доктрине мистическое обоснование и теологическую опору. Иначе говоря, коммунизм (чтобы отличить его от химер и перестроечных блефов, мы сознательно называем подобный коммунизм «белым») является «теологией борьбы». И в плане теологического элемента мобилизационной, планетарной доктрины XXI века белый коммунизм крайне важен. Выкинуть его — преступно в том смысле, в каком сегодня понимается экологическая преступность — вмешательство в сложнейший симбиоз с корыстными и элементарными целями, без понимания того, как этот симбиоз устроен, точнее, без знания, понимания и любви. В самом деле, что такое для вульгарного материалиста, занятого такими важными для него экономическими вопросами, взять да походя и вмешаться в нооценоз человечества? Примерно то же самое, что для нас с вами ударить по воздуху. Ибо он не видит в этом воздухе сложнейшей и важнейшей для жизни народа структуры. А то, что и народ не видит этого, — ни о чем не говорит. Народ почувствует, когда начнет задыхаться. А экономический хам — и тогда ничего не почувствует, ибо ему не нужен ноосферный кислород. Он потребляет иные ингредиенты. И даже тогда, у него все начнет валиться из рук, он все равно не поймет, почему это так происходит. И будет валить на 70 лет коммунистического режима, на механизм торможения или на происки Запада.
Достоевский предупреждал по поводу таких экспериментов, что в их результате разрушится нечто такое, что не даст возможности экспериментаторам решить их убогие задачи. Даже эти убогие задачи, повторяем, им и то не удастся решить — здесь, в России, здесь, в сердце Евразии. «Обратиться в хамство, гвоздя не выдумаете», — говорил он подобным экспериментаторам.
Сегодня, как никогда, важно понять смысл коммунистической доктрины именно как доктрины мистической. Это первое.
Второе. Необходимо понять, что эта доктрина, в отличие от других, отрицает предопределенность мистического результата истории и создает предельное эсхатологическое напряжение.
Третье. Такое эсхатологическое напряжение необходимо в качестве генератора мобилизационных проектов для предельной концентрации общества и личности на сопротивление тьме.
Четвертое. Такие мобилизационные проекты особенно необходимы сегодня России и другим евразийским государствам как альтернатива концу их истории.
Пятое. Вопрос о мобилизационном проекте по ту сторону комфорта и эгоизма — это больной вопрос всего человечества. И если бы удалось добиться успеха в Евразии — то для всего мира открылись бы новые перспективы.
Шестое. Попытка интеграции на основе профанного гуманизма, на основе размытых и невнятных ценностей будет провалена. И < если не теология борьбы — тогда козырной картой XXI века может стать теология порабощения, построенная, так сказать, на высшем уровне, с использованием всего арсенала средств и апробированная, безусловно, в той же России, в той же Евразии.
Седьмое. То, что происходит здесь, — это борьба двух теологии, двух геополитических доктрин, двух типов понимания человека и смысла человеческой жизни. Победить может, по-видимому, лишь одна из крайних позиций. Какая? На этот вопрос ответ даст история. Наша задача лишь максимально внятно, системно и комплексно проартикулировать то, что сознательно растворяют в пустой болтовне.
Часть 9. Действующие лица истории
Мы уже произвели классификацию мистических доктрин на два-три мегатипа. Тип первый — тот, в котором гарантии победы света в той или иной форме даны со стороны некой высшей силы, которая превосходит человека и помогает ему.