Мне пришлось отказать нескольким дамам во взаимности в ответ на их излишнюю назойливость. Неправа была Янианна, сказавшая, что мы, мужчины, любим одну женщину, а спим с кем получится.
Нет, когда любишь женщину по-настоящему, такого не может быть. А если может быть, то, значит, и любишь не по-настоящему, не до безумства.
У Коллайна такой проблемы не было, поэтому на следующий день, когда мы поехали дальше, он усиленно зевал и тер глаза кулаками, пытаясь перебороть сон.
Майронский лес начался сразу за Монтенером и теперь будет нас сопровождать почти до самого Тромера. Дорога действительно стала значительно хуже – узкой, пыльной и извилистой. Но сам лес мне понравился – точная копия сибирской тайги. Мачтовые сосны с золотистой корой, густая тесная поросль ельника во влажных низинах, малинники, заросли иван-чая вдоль лесной опушки, мелькнувшая среди зеленой кедровой кроны рыжая белочка – все напоминало именно о ней.
Несколько ночевок на берегу Арны, уже бурлившей на перекатах и пенящейся в тихих заводях, – и дорога пошла на подъем.
– Скоро перевал, но сегодня мы до него не доберемся. Там, наверху, – деревянный мост через пропасть, а за ним спуск по горному серпантину. Когда спустимся с перевала, нашим темпом до Тромера останется четыре дня. Ходко идем, не иначе послезавтра догоним его сиятельство, – сообщил мне, подъехав, Нектор.
Но получилось совсем иначе: мы потеряли на перевале два полноценных дня.
Когда отряд взобрался на перевал, нашим глазам открылась следующая картина: от моста остались только обугленные останки, среди которых уже копошились строители. Прибыли они из расположенного на другом берегу обрыва селения с лаконичным названием Тог. Увидев нас, строители очень обрадовались: теперь появилась возможность перебраться через двадцатиметровую пропасть по веревке, надежно закрепленной на нашей стороне.
Пока парни крепили ее, я подозвал Нектора и поинтересовался, есть ли объездной путь. Тот отрицательно покачал головой – не знаю, вполне возможно, что и существует, но ему он неведом. Перебравшиеся на нашу сторону строители рассказали, что объезда как такового нет, но можно спуститься с перевала назад, перебраться через Арну, пройти некоторое расстояние по ее левому берегу и форсировать ее снова. Этот путь займет те же три-четыре дня, что и на постройку нового моста. Но если господа дадут своих людей, чтобы помочь в строительстве, то постройка займет времени намного меньше.
Почему бы и нет? Я и сам с удовольствием помахал топором, валя вековые сосны и обрубая сучки почти лигой ниже перевала. Затем бревна лошадьми буксировали наверх, впрягая по паре голов. Коллайн тоже порывался схватиться за топорище, видя, как ловко получается у меня. Но я отослал его пристреливать штуцер, который был изготовлен специально для него, намекнув, что хорошо бы использовать мишенью молоденького оленя или еще какую-нибудь вкусную живность. Анри понял намек правильно, и вечером наш лагерь заблагоухал похлебкой из свежего мяса.
От топора у меня на следующий день горели ладони и ломило плечи, но все же дело того стоило: я заметил, что парни поглядывают в мою сторону с уважением.
Ночью из ущелья дул пронзительный ветерок, но в нашем арсенале имелось достаточное количество палаток, одинаково непроницаемых как для влаги, так и для ветра.
Анри попытался выяснить, кто и зачем сжег мост. Строители только пожимали плечами, а их начальник, деревенский староста, предположил, что мост сожгли бандиты – такое бывает раз в несколько лет, заверил он. Им же самим жечь – никакого смысла, если господин думает об этом. Ответственность за состояние моста и его целостность лежит на жителях Тога, которые с этого только и имеют что небольшую скидку в податях.
К вечеру второго дня мост был закончен, и я сам обновил его, проехав первым на Вороне. Мы перебрались на другую сторону и заночевали. Продолжать путь в надвигающейся темноте по незнакомому пути нам отсоветовали.
Взяв с утра на отдохнувших лошадях повышенный темп, к вечеру мы преодолели приличное расстояние, покрыв почти тридцать лиг. Дорога, спустившись с перевала, снова пошла вдоль Арны и стала более каменистой. Лес отдалился от нее, встав темной стеной вдоль высокого речного берега. Когда мы останавливались на ночлег, деревенька Тог осталась далеко позади, мы проскочили ее не задерживаясь. Лишь Шлон успел на ходу выразить восхищение молодицам, уступившим нам дорогу. Комплимент им понравился, и они проводили отряд улыбками, махая нам вслед платочками.
Мы в очередной раз перешли с рыси на шаг, чтобы дать отдохнуть лошадям, рассчитывая пересесть на заводных после привала. Но тут из-за поворота дороги показалось селение, вернее, не селение, а то, что от него осталось: деревня была выжжена дотла. И случилось это не далее чем вчера, с ходу определил Нектор.
На мой вопрос, как она называется, он лишь покачал головой: так далеко я еще не забирался. Доехав до околицы, мы остановились, каменея лицами: те, кто это сделал, были настоящими зверями.
Прямо у наших ног лежал труп мужчины, которого долго волочили за конем на аркане, перед тем как истыкать всего копьями и бросить.
Чуть дальше, на траве, у самого плетня крайнего дома, лежало тело молодой девушки, совсем девчонки, которую долго насиловали, а затем еще живой вспороли живот. И она, эта девочка, ползла к плетню своего дома, еще не веря, что все это случилось с ней и она умрет. Нет, она не может умереть – ведь она еще так молода, а вчера папа привез из города красивые бусы, и один парень сказал ей, что она и сама очень красивая…
Она ползла к плетню, а выпавшие из живота кишки волочились за ней, и сейчас над ними кружили жирные зеленые мухи.
Чувствуя, что сейчас на глазах выступят слезы и у меня не получится их удержать, я до боли прикусил губу.
Мы проехали через деревню в гробовом молчании и остановились на противоположном ее краю. От деревни мало что осталось – ее спалили дотла, и от пепелищ исходил жуткий сладковатый запах сгоревшего человеческого мяса. Было много трупов, в основном мужских, но попадались и детские, и тела совсем старых людей. Стояла абсолютная тишина: ни лая собак, ни рева голодных домашних животных, ни кудахтанья птиц…
– Командир, там живой кто-то есть, – почему-то шепотом сказал Шлон.
За заросшим крапивой, полуразрушенным от ветхости сараем сидел на коленях старик, крепко прижимая к себе маленького мертвого мальчика. Голова ребенка была откинута далеко назад, а взгляд его широко открытых незрячих глаз был устремлен в небо. Старик не шевелился и не произносил ни звука, лишь изредка его тело сотрясала короткая дрожь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});