Да и что тут объяснять?
Глава 24
Наутро на ночной сорочке обнаружилась кровь, и Эди запаниковала. На секунду она подумала, что внутри что-то порвано.
– Ваши месячные начались, – пояснила Мэри, подходя сзади. – Герцог будет крайне разочарован, – добавила она со смехом.
Эди тоже усмехнулась. Слабо, но с облегчением.
За завтраком она уведомила Гауэйна, что женское недомогание пока препятствует визитам в ее спальню. Как же приятно было сообщить это!
Подогретая воспоминанием о своих неудачных репетициях, Эди сделала еще одно объявление:
– Мне бы хотелось, чтобы днем мы остановились на два часа. Тогда я смогу порепетировать.
Гауэйн посмотрел на нее так, словно она только что заявила о своем решении эмигрировать в Филадельфию.
– Наша поездка проходит по строгому расписанию, Эди, как тебе известно.
– Я должна упражняться. Я слишком устаю, чтобы играть после ужина. Мы могли бы остаться здесь еще на день? – предложила она.
– На сегодня мы заняли всю гостиницу «Партридж». А первые экипажи уехали час назад.
– Я оставила при себе виолончель. Гауэйн, я должна репетировать. Я могу сделать это здесь, или мы можем остановиться в середине дня.
Губы Гауэйна сжались, но, к удивлению Эди, он не возразил. Вместо этого он решил, что будет лучше потерять день, чтобы она играла до обеда. А потом еще раз – до ужина. Все это время слуги сновали в гостиную и обратно, выполняя бог знает какие работы, пока она не собрала всех (в количестве восемнадцати человек) и объявила, что всякий, кто еще раз прервет ее игру, будет немедленно уволен.
Эдит позволила себе задержаться взглядом на Бардолфе, просто так. Из чистого удовольствия.
Она увидела достаточно, чтобы знать: Бардолф составляет единое целое со слугами Гауэйна, но угроза ему, пусть и совершенно бесполезная, заставила всех почувствовать, что она, наконец, обретает уверенность, чего, по мнению Лилы, ей так не хватало.
– Что мы будем делать с твоими репетициями завтра? – спросил Гауэйн за ужином.
– Я была бы чрезвычайно благодарна, если бы ты смог оставить мне еще два часа днем. Виолончель звучит в закрытом экипаже чересчур громко, и ты не сможешь расслышать отчеты.
Это была пустая угроза, потому что Эдит, разумеется, ни за что не сумеет достичь нужного равновесия в движущемся экипаже. Но она полагалась на абсолютную неосведомленность Гауэйна о струнных инструментах.
– Мы выедем на час раньше и прибудем на час позже, – решил герцог.
Эди заметила, что это его способ расправляться с препятствиями. Оценивать, расправляться и идти дальше. Ежедневные отчеты из поместья представят определенную проблему, и Гауэйн без всякого раздражения обошел препятствие.
Бардолф не разделял деловитости Гауэйна. Судя по всему, он сцепил зубы, поэтому Эди подарила ему солнечную улыбку, чтобы окончательно вывести из себя.
– Уже почти середина лета. Не возражаю против репетиции в открытом поле, – заявила она.
– Мы можем сделать лучше, – предложил Гауэйн. – Остановимся в Пиклберри, – велел он Бардолфу. – Думаю, ее светлости понравится играть в Мерчант-Тейлорз-Холле. Пошлите кого-нибудь вперед проверить, свободен ли он, и пожертвуйте соответствующую сумму на благотворительные цели.
Днем экипаж остановился на крохотной городской площади. Гауэйн проводил жену в ратушу и поставил лакея перед дверью, чтобы никто ей не помешал.
Эди взялась за виолончель с совершенно очевидной целью. Если она посвятит Боккерини два часа упорного труда, не будет так маяться в экипаже. И она решила захватить с собой ноты, чтобы просмотреть несколько раз, как Гауэйн свои папки.
Полчаса спустя герцог по-прежнему сидел на скамье, закинув руки на спинку, глядя в потолок. Эдит доиграла последнюю ноту, и он медленно опустил подбородок.
– Ты закончила?
Было ли это ее воображение или в его голосе звучало сожаление?
– Нет, – твердо ответила она. – Я использую каждую секунду дарованных мне двух часов.
Но Эди устала от Боккерини. Поэтому подняла смычок и заиграла первые ноты канона «Даруй нам мир».
Когда последняя нота замерла, она начала с начала. Слишком бездумно сыграла третью и четвертую части. Ей нужен сердечный покой.
Но ее смычок знал правду, и Эди снова начала спешить. Сейчас в ее душе и сердце не было места покою.
Гауэйн по-прежнему смотрел на потолочные балки, и она могла видеть лишь сильные линии его челюсти.
Обычно Эдит целиком погружалась в музыку. Но на этот раз позволила музыке быть аккомпанементом, пока любовалась мужем: стройной колонной шеи, широкими плечами и отблесками красного в волосах. Его поразительным блеском. Логическим мышлением – его неотъемлемой частью. Тем, как он умел править своей империей, не повышая голоса. Тем, как сумел изменить свою жизнь во имя ее страсти к музыке.
Эди повезло. Ей так повезло… если не считать одного.
Ее взгляд скользнул по его широко расставленным ногам. Казалось порочным глазеть на него, пока он поглощен музыкой.
Когда мелодия закончилась, Эдит сразу перешла к сонате Телемана, надеясь не потревожить Гауэйна. Его глаза были закрыты, так что он, возможно, дремал.
Она впервые задалась вопросом: каково это будет – лизать его?! Она так живо представила узоры, выведенные ее языком на плоском животе, а может, и ниже…
Когда Эди была на последних тактах, Гауэйн открыл глаза, встал и потянулся. Она ощутила, что огненные искры пролетают сквозь нее в одном ритме с музыкой. Если бы только они могли быть все время вместе, без Бардолфа и отчетов…
Она медленно отняла смычок от струн.
Глава 25
Уже через неделю Гауэйн исполнился уверенностью, что теряет разум. Эди проводила целые дни в углу экипажа с нотами на коленях. В какой-то момент она удивленно заявила, что теперь поняла его способ путешествия.
– Обычно я сидела в карете и смеялась над шутками Лилы, пока отец скакал рядом с экипажем. Но даже без инструмента я сумела добиться удивительного прогресса с этими нотами!
Она тут же склонилась над тетрадью, и Гауэйн едва сдержался, чтобы не выкинуть проклятые ноты в окно.
Она, может быть, и сосредоточилась, а вот он не мог. Не мог не смотреть на нее. Часами, днями и милями изучал все – от тонкого маленького носика до крошечной ямочки посреди нижней губы. Когда Эди натыкалась на сложное место в нотах, прикусывала губу ровными белыми зубками… Гауэйн хотел укусить ее за эту губу. Хотел броситься перед ней на колени и задрать юбки. Толкнуть на сиденье и…
Будь все по-другому, Гауэйн бы уложил Эди на сиденье и зацеловал с головы до ног. Он бы лег на спину и поднял ее на себя. Он бы…