Читать интересную книгу Ведьма в Царьграде - Симона Вилар

Малфрида сидела на досках настила, опершись на руки, голова ее свесилась на грудь, волосы занавесили лицо. Когда к ней подбежали и стопились вокруг, Свенельд осмелился приподнять за подбородок ее голову, убрал всклокоченные волосы. Лицо Малфриды было обычным, только утомленным казалось, да и дышала она тяжело.

– Ну, не смогла я сдержаться, уж прости, Свенельд, – молвила наконец. – Но уж больно эта сучка разозлила меня.

Все еще были возбуждены, а вот ведьма, будто утомившись после колдовства, легла прямо на настил корабля и заснула.

Проспала она недолго. Очнулась от ощущения, будто на нее опустился некий холодный покров, а изнутри, словно сопротивляясь, поднимались согревающие силы. Малфрида открыла глаза, и в ее черных зрачках отразился свет висевшей высоко в небе луны. Так и есть – сверху холодит луна, в тело возвращаются силы. Хорошо! Малфрида приподнялась, огляделась. По-прежнему была ночь, вокруг тихо, даже вызванный во время ее чар переполох уже сошел на нет.

Она увидела Свенельда: упершись руками в борт корабля, он смотрел на город. Малфрида окликнула его, спросила:

– А где все?

– Кого ты имеешь в виду? – угрюмо отозвался варяг.

Но Малфриде было даже весело, как всегда, когда возвращалось чародейство. Ведьма похвалила Свенельда, что не стал ее будить-тормошить, дал от луны силу набрать.

– Под прямыми лучами ночного светила мне всегда лучше становится. Правда, лишь до той поры, пока поутру опять не начнут в колокола звонить, – закончила она уже не очень весело.

Свенельд опустился рядом. Ругать ее? Без толку. Ведьме скрывать свое чародейство все равно что ему свою силу и ловкость не выказывать. И все же ему легче. Его за умение воина никто не пожурит, а ей проявление колдовства грозит гибелью. Ольге – неприятностями. Да и патриарх не простит, а уж что в Палатии цесаревна наговорит…

– Она молчать будет, – резко оборвала его Малфрида.

Свенельд так не думал. Поэтому и распорядился, чтобы охранники на ладьях были ко всякому готовы, чтобы глаз не смыкали.

– Да отпусти ты их всех. – Ведьма махнула рукой. – Пусть люди отдыхают. Говорю же, Феофано молчать о случившемся станет и слугам своим так повелит. Более того, царевна первая позаботится, чтобы нас не тревожили. Уж не знаю, кого там она уговорит, муженька ли порфирородного, свекра державного или еще кого, но сделает все, чтобы меня к церковникам не отправили. А то как скажу им, что про нее узнала…

Малфрида не договорила, тем самым только еще больше возбудив любопытство Свенельда. Но он по ее совету отпустил людей, позволив им отдыхать до рассвета, а там уж поглядим, что будет. Сам же стал расспрашивать ведьму.

– Просто я ей поворожила, – отвечала та.

Она сидела, глядя на светившееся лунным отблеском небо, на млечно отливающую на фоне города воду. Светло было как днем, хоть вышивать садись. В этом свете выступали округлые купола церквей, высились мощные зубчатые стены града, вдали виднелись стройные копья кипарисов. Легкий ветерок слегка покачивал корабль, под днищем булькало, сверкающие водные блики мерцали на деревянных бортах ладьи, скользили полосами по мачте, по внимательно замершему лицу варяга. Он ждал ответа, и Малфрида сказала:

– Я правду ей поведала. Обо всем. И что она родит троих детей, двоих сыновей и дочь, и каждый из них будет во славе и величии в свой срок[125]. Переживет великое величие и славу и сама Феофано. На этом мне бы следовало окончить свой рассказ, как ранее я и делала, когда иным судьбу предрекала. Но эта прокравшаяся во дворец трактирщица поняла, что я недоговариваю. Она очень умна, вроде как и сама ворожить умеет… многое знает. Вот во мне и взыграло, не хотела ее насмешку видеть. И я поведала все. Сказала, что власть и величие она заслужит страшными преступлениями. Что даже Константин Багрянородный пострадает от нее, опоит его красавица ядовитыми зельями, да еще так, что никто ни о чем не догадается. Только жена Константина будет подозревать правду, однако хитрая Феофано сумеет так повлиять на мужа, что тот и мать, и сестер своих ушлет в дальние монастыри лить горькие слезы. А эта с мужем своим воцарится, да только страх, что тот к иным пригожим бабам будет страсть иметь, не даст ей покоя, и она однажды изведет и Романа, как до того свекра извела. А сама при малых детях пожелает царствовать как мать-правительница. Однако не выйдет у нее. Ибо власть от народа получит воитель Никифор Фока. Теперь, когда все видения передо мной сложились в одну картину, я смогла все сопоставить и обо всем поведала нежной Феофано с ее каменной душой.

Однако царевну ничем нельзя было пронять. Слушала меня, улыбалась, как сытая кошка. Особенно просияла, когда сообщила ей, как Никифор, полоненный ее чарами, женится на ней и будет править, пока Феофано не решит, что иной ей люб. И знаешь кто?

– Иоанн Цимисхий, – сдавленно произнес Свенельд.

Теперь и он все понимал. И что Никифор станет однажды базилевсом, поддавшись чарам прекрасной базилиссы Феофано, и племянник его. Но обоих она же и погубит.

– И что, все это ей боком выйдет? Никто не прознает про злодейства ее?

Малфрида грациозно потянулась, отбросила за плечи разметавшиеся волосы.

– Ну, не совсем. И ей придется горюшка хлебнуть… в свое время. Я даже пожалела ее, не сообщив, что умрет она в безвестности и забвении. А все сделанное ею прахом пойдет.

– Вот-вот, этого ты ей не сказала, а судьбу, выстроенную на преступлениях, поведала. Зачем? Сама же говорила, что будущее зыбко, что гадания всегда беды несут тому, кто узнать его пожелает. Хотя… Такой удел, как у этих троих… – Свенельд сокрушенно покачал головой. – Лучше и впрямь ничего не ведать да жить сегодняшним днем, самому свою жар-птицу удачи за хвост ловить, не заморачиваясь, что там Доля с Недолей наплетут.

– Все верно, сокол мой. Да только будь на месте Феофано кто иной… Говорю же, она сама ворожить может, сама многое углядела. И власть, и смерти, какие не побоится совершить. Вот уж гадюка, клянусь светлыми молниями Перуна! А сюда она явилась больше из любопытства, ибо обо мне тут слава злая идет, а ей это любо. Хочется пообщаться с тем, кого иные страшатся. Феофано вообще нутром черна, но при этом высокого мнения о себе, люди для нее – тьфу. У нас иная баба-погребальщица на похоронах[126], когда жертву убивает, и то больше жалости к ней испытывает, чем эта милая дева с душой мерзкой твари – к окружающим и поверившим в нее. Феофано все темное близко, хоть она молится и храмы посещает. Ведь она, по сути, чародейка с рождения, да только в этом христианском краю ее крылья перепончатые расправить не дано. Но яды она составлять умеет мастерски, как и приворотные зелья. Вот и опоила таким легкомысленного сына базилевса. И я ей об этом сказала, чтобы знала она, что не всякое злодеяние можно таить под спудом.

– Погоди, погоди. – Свенельд вдруг встрепенулся. – Так это поэтому она на тебя кинулась?

По пухлым губам Малфриды промелькнула улыбка.

– Ты или не заметил, Свенельд, что не вдвоем мы с Феофано были? Толмач-то с нами сидел, переводил. И он в таком ужасе был, что больше блеял, чем толково говорил. Но что ей надо, Феофано все же уразумела. И первое, что она сделала, это зарезала толмача, едва вызнала все от меня. Честно говоря, даже я от нее такого не ожидала. А она как полоснет его тесаком по горлу, едва голову не снесла. А потом и на меня кинулась. Оно и понятно, не хотела красавица, чтобы о делах ее темных кто-то проведал. Ни толмач, ни я. Хотя кто бы мне поверил? И все же Феофано уразумела, что если потянут меня к патриарху, то уж мне будет что порассказать. И если она не убила меня, то теперь все сделает, чтобы я к церковникам на суд не попала.

– Да она велит погубить тебя! Она даже русские корабли заставит жечь греческим огнем!

– Думаешь? – усмехнулась ведьма.

Свенельд поразмыслил и понял, что глупость сказал. А вот то, что для Феофано теперь важно, чтоб чародейка убралась восвояси, – это дело. На этом и сыграть можно. А потому даже хорошо, что Малфрида силу свою показала. Пусть знают, что ежели она такое с полной гребцов и стражей монерой вытворяла, то и иное ей под силу.

Свенельд снова глубоко задумался, пока в какой-то миг не заметил, что Малфрида придвинулась и смотрит на него с какой-то особенной улыбкой.

– Что?

– Да вот подумалось мне, что опять ты меня спас, сокол мой ясный. Благодарю тебя от всего сердца.

Свенельд хмыкнул, но улыбка сама собой появилась. Он даже пошутил – ну и хлопот же ему с Малфридой! И была бы еще своя баба, а то чужая мужняя жена, а он все о ней печется.

Только что сиявшая улыбкой ведьма враз помрачнела.

– И зачем мне о муже напомнил, – буркнула, отворачиваясь.

Прислонилась спиной к доскам борта, смотрела на небо, на блики водных отсветов на мачте.

– Я ведь как ни уговариваю себя Малка забыть, а душа все одно болит. Но он предал меня, предал так страшно, как ты и представить себе не можешь. Да я бы скорее простила его, если бы он с девкой какой потешился в Купальскую ночь, нежели отверг все, что мне важно и дорого.