Разобравшись с соседкой, она переключилась на детей. Аня и Саня, понимая, что шутка не удалась, стояли в сторонке, потупив взоры.
— Я вас спрашиваю или дух отца Гамлета?
— А это кто? — переспросил Санька.
Аня дернула его за рукав и тихо сказала:
— Это так, для связки слов, все равно что спросить: «Кто за тебя уроки учить будет? Пушкин Александр Сергеевич?»
— А, понятно.
— Разговоры в строю! Где были?
— Мы хотели вас напугать привидением, — хором признались дети. — Специально на нашу квартиру за простыней ездили.
— А вы знаете, что мы полицию вызвали? Вот, капитан Воронков специально прибыл. Раз уж он здесь, может, вас в полицию забрать, чтобы вы разучились без спроса сбегать?
— Мы больше не будем, — зашмыгали носами дети.
— Не кричи, Алина, они уже раскаиваются, — заступилась за детей Степа. — Извините, Сергей Петрович, что так получилось.
— Да, хорошо, что все так закончилось. Но вы мне, кажется, хотели рассказать какую-то историю об этой квартире? — напомнил Воронков.
— Мы? — Степа широко раскрыла глаза, изображая искреннее удивление. — Мы только хотели, чтобы вы нам нашли детей. А они сами нашлись. Но все равно спасибо, что вы пришли. Не смеем вас больше задерживать. Будьте уверены, мы этим разбойникам мозги вправим. Впредь никуда убегать не будут.
Воронков пожал плечами — поди разберись, что у этих женщин в головах, и поспешил проститься, дабы не присутствовать при том, как две разъяренные мамаши будут вправлять мозги своим деткам.
Чтобы дать детям сполна прочувствовать свою вину, весь вечер мы с Алиной лакали валерьянку, изображая сердечных больных. Собственно, ничего мы особо не изображали и пили валерьянку по делу. Я весь вечер не могла прийти в себя. У меня сами по себе наворачивались слезы, а руки тряслись так, что я не могла поднести ко рту стакан с водой, не расплескав его по дороге. С Алиной происходило примерно то же самое.
В конце вечера Аня и Саня не выдержали и слезно повинились в содеянном. Они уже сами были не рады тому спектаклю, который изначально затеяли для увеселения.
— Ладно, прощаем. Идите спать и больше без нашего на то разрешения со двора ни шагу.
Дети отправились спать, а мы еще немного посидели перед телевизором. Был выпит чай, была убрана посуда. Я уже хотела подняться и пойти спать на выделенном мне матрасе, но Степа, неугомонная наша Степа, опять вернулась к наболевшему вопросу:
— Что будем делать с Васильевым?
— А что с ним делать? — зевая, спросила Алина и тут же сама ответила: — Завтра поедем в больницу, найдем морг, присмотримся к этому типу. А там будем действовать по обстоятельствам. То ли сами его расколем, то ли Воронкову сдадим. Или же сами сначала расколем, а потом Воронкову сдадим.
На том и порешили.
Глава 24
Под действием изрядной дозы валерьянки я уснула почти мгновенно и спала бы, наверное, до самого утра, если бы меня не разбудила Анюта. Она растолкала меня среди ночи. Спросонья я никак не могла взять в толк, что от меня хочет ребенок. Прошло минуты три, прежде чем я поняла, о чем она говорит:
— Мама, смотри — глазки.
И правда, в метре от матраса, на котором мы спали с Аней, в темноте поблескивала пара бусин. Определенно, это были глаза какого-то животного, но не Бобби и не Ромки. У кошек и собак глаза намного крупнее этих двух зернышек.
Животное сидело от нас на расстоянии вытянутой руки и не собиралось удирать. Более того, оно издавало подозрительные звуки, как будто что-то грызло.
— Сейчас я фонариком посвечу.
Аня полезла под подушку и вытащила маленький брелок с лампочкой. Вспыхнул неяркий свет, в свете которого мы смогли увидеть крысу, огромную и ужасную. Она нагло сидела перед раскрытой книгой и хрустела пахнущими типографской краской страницами.
— Крыска! — воскликнула Аня.
При виде жуткого грызуна я зажала рот руками, чтобы своим криком не разбудить остальных. Только зря я не дала воли своим эмоциям. Вместо меня из своей комнаты заголосила Алина:
— Крыса! Крыса! Здесь крыса! Она хотела меня укусить!
Алина так орала, что разбудила всех. Проснулась Степа. Она выбежала на крик Алины в коридор и включила свет. Луч света через дверной проем упал на нашу с Аней крысу. Эта тварь нехотя оставила художественную литературу и, не торопясь, виляя толстым задом, скрылась в углу за книжным шкафом.
Я на грани обморока побрела за Степой к Алине. Алина сидела на кровати, поджав под себя ноги, и продолжала визжать от страха:
— Крыса! Крыса! Она на меня прыгнула. Ой, а вдруг она меня облизала? Теперь я умру от чумы!
— Алина, прекрати, не надо кричать, — попросила ее Степа. — Если ты заболеешь, тебе введут сыворотку от чумы. Тебе не дадут умереть. Не ори так. Соседей разбудишь.
— Ой, что же это такое? Не квартира, а божье наказание. Крыс мне только не хватало! Представляете, я просыпаюсь, а по мне кто-то ходит. Включаю ночник, а она, эта жирная тварь, сидит у меня на груди. Я от ужаса чуть с ума не сошла. Она запросто могла съесть мое лицо. А где Санька? Где мой сын? Почему его нет вместе с вами?
Действительно, и Степа, и я, и Аня стояли вокруг Алининой кровати. Саньки с нами не было.
— Его загрызли крысы! — ужаснулась Алина и бросилась босиком в Санькину комнату.
Слава богу, ребенок накануне плотно прикрыл дверь в свою комнату и теперь вместе с Ромкой и Бобби в одной постели мирно спал, с головой укрывшись одеялом. Когда мы толпой влетели в его комнату, он проснулся и недовольно спросил:
— Что, уже в школу?
— Сынок, с тобой все в порядке? — Алина включила в комнате свет, подскочила к кровати, сдернула одеяло и пристально стала рассматривать ребенка, не успела ли подлая крыса травмировать ее сына.
— А с тобой, мама, если ты меня об этом в три часа ночи спрашиваешь? — ответил Санька и вновь заполз под одеяло, досыпать.
— С ним все в порядке, — подтвердила Степа и стала выпроваживать из комнаты Алину. — Идем, пусть ребенок спит.
— Мам, я тоже еще спать хочу, — заныла Аня. — И чего было тете Алине так кричать? Домашние крыски, воспитанные, книжки любят.
— Иди спи на мой диван — предложила Степа. — Все ж не на полу, где крысы гуляют.
— Ой, Степа, а у тебя тапки погрызены, — заметила Аня и ткнула пальчиком в изрядно подпорченные домашние туфли.
— Где? — всполошилась Степа и посмотрела на свои ноги. — Надо же! —