образование пошло бы ему на пользу.
– Я поговорю с его дедушкой, – сказал Ланс.
Но сперва – в трактир, познакомиться с целителем, который приехал с отцом.
Коллега его порадовал. Диплом с отличием, готовность работать. Одна беда – бедность. Как и Грейс, он сумел добиться гранта на учебу, но на покупку практики денег не хватило. Семья тоже помочь не могла: отец умер, мать перебивалась кое-как, тянула двух младших сестер. Промыкавшись лето и осень после диплома, господин Свон уже тоже начал задумываться о провинции – в маленьких городках и практика будет дешевле, – но мать и две сестры-подростка требовали постоянной заботы, и перевозить их из столицы наобум он не решался.
– Розе всего тринадцать, – говорил он. – За четыре года я надеюсь скопить ей на учебу, а там видно будет. Здесь, конечно, не столица, но и соблазнов меньше, и трат.
– И очень разнообразная практика, – усмехнулся Ланс. – Разве что «колена горничной» я здесь еще не встречал.
– Я справлюсь, мэтр Даттон. Постараюсь справиться.
Ланс проводил коллегу в больницу, представил жене и оставил осваиваться. Если за неделю надежды не разобьются о реальность, будет толк. В одиночку, конечно, долго не протянет, надо найти еще кого-то, но, кажется, начало положено.
Отец все еще бродил по городу в сопровождении мэра и полудюжины самых уважаемых горожан, и Ланс направился к старому Нику.
Старик принял его плохо.
– Некрасиво с вашей стороны, господин Мон, – заявил он. – Или как вас теперь называть. Мэтр Даттон?
– Называйте как привыкли.
– Некрасиво с вашей стороны. Мы вас тут приняли как своего, а вы, оказывается, таились, имени своего не называли. Поди, еще тишком посмеивались над простыми-то людьми.
– Я защищал свою семью. И если ради этого пришлось бы обмануть самих пресветлых богов, я бы это сделал, – огрызнулся Ланс.
– Да уж, знатную тварь вы к нам приманили. – Старик сменил тему: – Ник к вашей дочурке привязался, а теперь что? Кланяться ей? Я ему сказал, чтобы ноги его больше в вашем доме не было. Не ровня мы вам.
Услышав же о приглашении в столицу, старый Ник и вовсе взбеленился:
– Я вам так скажу, мэтр. Нечего ему там делать. Где родился, там и пригодился.
– Мальчику надо учиться, – попробовал настоять Ланс.
– Зачем ему та грамота? Пчел по головам пересчитывать? Коровам книжки читать?
– Он способный, может далеко пойти.
– Мягко вы стелете, мэтр, да спать будет жестко. Вы своей девочке живую игрушку купить хотите. А как наиграетесь – выбросите. Мы, может, люди бедные, но гордость у нас имеется. Жизнь вы ему спасли, спасибо, пресветлых богов за вас молить буду до скончания века. Но сейчас – уходите, пока я за палку не взялся!
*** 55 ***
За оставшуюся до отъезда неделю я планировала завершить все дела. Хотя какие, собственно, дела. Истории болезни мы всегда вели аккуратно. Лекарства, инструменты, укладки благодаря педантичности Ланса прошли бы самый строгий контроль у любого инспектора Медицинского приказа, если бы тому заблагорассудилось явиться с проверкой.
Неожиданно я с теплотой вспомнила о Карине, устыдившись своих недавних мыслей. Бывшая невеста Ланса и при первой нашей встрече доказала, что жизни людей ставит выше обид, и, конечно, не стала бы мстить ребенку. Когда возвратимся в столицу, надо будет нанести ей визит вежливости, поблагодарить за помощь. Если бы не Карина, едва ли бы мы успели еще что-то предпринять для спасения жизни Глории. Вряд ли мы с монной Рэндом станем подругами, но я хочу сказать ей спасибо.
Лори за два дня совсем оправилась, на щеки вернулся румянец. Она с аппетитом ела, без умолку щебетала и почти забыла о том, что совсем недавно не могла встать с постели. Дети быстро приходят в себя. Вот только наша попрыгушка скучала без Ника и без конца о нем вспоминала, спрашивала, почему он не приходит.
– Наверное, дедуля его за что-то наказал! – строила она предположения. – Дедуля у него строгий. Спрятал его курточку и ботинки, и все, сиди дома!
– Наверное, – скрепя сердце соглашалась я, не зная, какие слова подобрать, чтобы объяснить дочери правду.
Глория пока еще слишком мала для того, чтобы понять, как сложно порой устроен мир. Мы, взрослые, придумали условности, построили невидимые, но непреодолимые стены между людьми, а моя искренняя девочка пока верит в то, что узы любви и дружбы важнее титулов.
Хотя… Разве Ланс не думал так же, когда сделал мне предложение? Дочь вся в него.
Через три дня Лори, так и не дождавшись лучшего друга, забеспокоилась не на шутку и потребовала выдать ей накидку, шапку и сапожки.
– Я пойду к нему сама! – заявила она. – Уговорю его дедушку не сердиться! А может, мам, пойти с моим дедулей? Вдруг два дедушки подружатся?
Я представила, как лорд-канцлер вместе со старым пасечником сидят за деревянным столом, пьют чай, едят мед и разговаривают о внуках. Картина встала в воображении точно живая, я даже головой затрясла, чтобы избавиться от наваждения.
– Э-э… Вряд ли, Репка, у нашего дедушки очень много дел.
Лорд-канцлер планировал вернуться в столицу на следующий день, но задержался в Змеиной Горе. Он объяснил это тем, что хочет своими глазами посмотреть на жизнь глубинки, понять, чем живет простой народ. А мне думается, он просто соскучился без внучки. Недаром он все вечера проводил у нас и возился с Лори.
– Я сама схожу к старому Нику, – пообещала я дочери.
Неужели не уговорю старика разрешить внуку увидеться с Лори? Но старый пасечник оказался еще несговорчивей, чем я предполагала. Он открыл мне дверь и нарочито уважительно поклонился, чуть не коснувшись макушкой пола. Через слово звал «монной Даттон», почтительно таращил глаза – в общем, ломал комедию. Дальше прихожей, однако, не пустил и на все мои просьбы повторял одно и то же, как заводной болванчик:
– Не гневайтесь, монна Даттон, не разумею, о чем вы. Мы люди простые, не ученые.
Я едва не вспылила, но увидела за спиной деда в проеме двери маленького Ника, который грустно смотрел на меня, и стиснула руки, чтобы не наговорить лишнего.
– Мне жаль, Николас, что за все время, что мы прожили бок о бок, мы так и не заслужили вашего доверия, – с горечью сказала я. – Мы бы воспитали вашего внука в нашем доме, относились бы к нему как к родному сыну. Мы бы…
Я задохнулась от нахлынувших чувств и оборвала сама себя. Какой смысл тратить слова?
– Разрешите моей дочери хотя бы попрощаться с другом.
Пасечник промолчал, глядя на меня из-под насупленных бровей.