Читать интересную книгу Детская книга - Антония Байетт

— Как мы его назовем? — спросил Хамфри у Олив. Она пошевелила кровоточащий мешок собственного тела.

— Выбирай сам, — ответила она. Хамфри думал о Шекспире — для статьи про Трансвааль, которую собирался писать. Он думал об Англии. Он колебался в выборе между Гарри и Джорджем, Георгом. «Господь за Гарри и святой Георг!».[27] Гарри — более мужественное имя. Старое доброе английское имя, безо всякой чепухи.

— Гарри, — произнес он, и Олив улыбнулась и сказала, что Гарри — хорошее имя, она тоже про него думала.

— Может быть, Гарри Бэзил, — предложила она, думая о щедрости Бэзила, обещавшего оплатить обучение Тома.

15

В первый день 1896 года Хамфри отправился на Портман-сквер за двумя старшими детьми. Филлис, Гедду, Флориана и Робина забрала горничная Кейти, которая отправилась погостить к родне на ферму возле Роттингдина. Филлис поехала обиженная, надутая. Ей гораздо больше нравилось быть младшей из старших детей, чем старшей из младших. Виолетта сказала, что, может быть, в доме Бэзила Уэллвуда и для Филлис найдется место, ей полезно побыть самостоятельной, но из этого ничего не вышло. Дороти во все время этих разговоров сидела мрачная и напряженная. Ей хотелось пообщаться с Гризельдой, а когда вокруг них крутилась Филлис, выходила полная противоположность общению. Том предпочел бы вообще никуда не ездить; у него и Чарльза, который был на год старше, не было общих интересов, но и вражды между ними тоже не было.

Уэллвуды решили, что Хамфри попросит своего друга Лесли Скиннера, который работал вместе с Карлом Пирсоном в отделе прикладной математики лондонского Юниверсити-колледжа, найти хорошего преподавателя для Чарльза и Тома, чтобы он подготовил их к вступительным экзаменам в Итон и Марло. Тоби Юлгрив согласился помогать с литературой и историей. Татаринов замечательно преподавал Тому латынь, и Хамфри был рад, что у него есть возможность ответить на щедрость брата щедростью — он предложил Чарльзу тоже ходить на эти уроки, чтобы отшлифовать знание классических авторов. Что касается девушек, то Бэзил и Катарина считали, что им нужно совершенствоваться в светских искусствах — музыке, хороших манерах, умении рисовать и писать красками. Они пригласили Дороти брать уроки рисования вместе с Гризельдой. Гризельда прочитала «Мельницу на Флоссе» и Дороти тоже уговорила прочитать. Они сидели в комнате Гризельды, негодующие Мэгги Талливер, которым не положены математика, латынь и литература.

Лесли и Этта Скиннер пригласили Уэллвудов на чай в тесную гостиную на Тэвисток-сквер — познакомиться с репетитором по математике, который, как думал Скиннер, может подойти. Уэллвуды пришли все вместе, потому что Хамфри собирался объединить этот визит с экскурсией в Британский музей, а на подобных вылазках общество Дороти доставляло ему удовольствие. Он повел детей смотреть на золото викингов и мраморную коллекцию лорда Элджина, напугал их египетскими саркофагами, где лежали замотанные бинтами люди.

Гостиная Скиннеров была оклеена зелеными обоями в красных ягодах работы Морриса и компании, обставлена тонконогой сассекской мебелью — диванчиком и стульями с плетенными из камыша сиденьями. На темном полу лежали домотканые ковры, а на высоких стеллажах стояли ровные ряды книг. Кандидат в репетиторы, молодой немец из Мюнхена доктор Иоахим Зюскинд, уже пришел. Он был в потертом костюме и красном галстуке. У доктора Зюскинда были тонкие, легкие, сухие волосы цвета сена и красивые волнистые усы. Глаза были синие и скорбные — не ясной, прозрачной, небесной синевы, как у доктора Скиннера, но словно бы облачной, выцветшей, разбавленной голубизны, как у бабочки Cupido minimus, подумал Том. С виду репетитор был добрый и безобидный. Лесли Скиннер представил его, сказав, что он не только первоклассный математик, но и первоклассный учитель, что не всегда характерно для математиков. Доктор Зюскинд улыбнулся доброй улыбкой. Он сказал, что хотел бы знать: нравится ли математика Тому и Чарльзу? «Да», — сказал Том. «Нет», — сказал Чарльз. «Почему?» — спросил доктор Зюскинд у обоих. Том ответил, что ему нравится не арифметика, вычисления у него часто получаются неправильно — ему нравится, как в геометрии все сходится вместе, и чувство, которое бывает, когда раскрываешь это единство. Чарльз ответил, что не любит чувствовать себя идиотом, а математика именно так на него действует. Лесли Скиннер спросил, какие же тогда предметы Чарльзу нравятся. Чарльз ответил, что никакие, потому что ни один предмет не отвечает на интересующие его вопросы.

— А что же это за вопросы? — сократически спросил Скиннер.

— О жизни. Почему бедняки бедны? Что с нами не так?

Хамфри засмеялся и сказал, что, скорее всего, в Итоне Чарльзу не много расскажут о бедности. Чарльз ответил, что он и не хочет в Итон, но его никто не спрашивает. Скиннер сказал, что, если тебя учат думать, это всегда полезно, а доктор Зюскинд, ни на кого не глядя, чуть слышно пробормотал, что это хороший вопрос, хороший.

Девочки сидели рядом: темная головка и бледно-золотая, длинные волосы распущены по плечам. Этта Скиннер внезапно повернулась к ним и спросила твердо, с некоторым вызовом, где они намерены получать образование. Лесли Скиннер обратил на Дороти голубые глаза и подарил ей свое нераздельное внимание.

— Это вы, юная дама, собирались стать доктором?

Дороти сказала, что да.

— Тогда вам самое время начать серьезно заниматься наукой.

— Я знаю, — ответила Дороти, и отец бросил на нее резкий укоризненный взгляд.

— Но ведь я и правда знаю, — сказала она, защищаясь.

Оказалось, что Этта хочет предложить выход. Она сама преподает в Куинз-колледже на Харли-стрит, туда принимают девушек старше двенадцати лет, чтобы подготовить их к работе учительницы или, для тех, кто уже работает учительницами, углубить и расширить их знания и навыки. Дороти и Гризельда могут ходить на эти занятия вместе — может быть, даже не на полный день. Гризельда сказала, что согласна изучать науки вместе с Дороти, если та будет ходить с ней на немецкий и французский. И на латынь, добавил Лесли. Если они собираются в университет — а он надеется, что да, — им понадобится латынь. В лондонском Юниверсити-колледже и женщинам разрешают учиться. Скиннер сказал Хамфри, что хороший фабианец обязан заботиться об образовании дочерей не меньше, чем сыновей. Хамфри ответил, что Дороти и Гризельда еще совсем маленькие девочки. «Не думаю, — сказал Скиннер, глядя на два серьезных юных лица. — Не думаю. Они уже без пяти минут молодые женщины». Под его взглядом Дороти неожиданно стало жарко — и коже, и внутри. Она поерзала и села попрямее. Гризельда сказала, что ее родители, кажется, не видят никакой необходимости в том, чтобы дать ей образование. «Достаточно, — сказал Скиннер, — что вы сами стремитесь к образованию». Этта взяла Хамфри за руку и сказала, что, конечно же, он сможет объяснить своему брату, как много это значит, до какой степени это должно быть правом… Гризельда сказала, что Дороти может жить у нее, и они будут ходить на занятия вместе, лишь бы родители разрешили. Хамфри заявил, что будет скучать по своей девочке, а Дороти ответила, что он и не заметит — он сам теперь почти не бывает дома.

Том и Чарльз сразу же начали ходить в Юниверсити-колледж на занятия математикой с доктором Зюскиндом. Доктор Зюскинд занимал крохотный кабинетик над конюшнями позади основного здания, на пару с другим статистиком, который собирал данные о росте, весе и возрасте людей. Том и Чарльз ходили на занятия по понедельникам и вторникам и получали домашние задания. Мальчиков тоже измерили для статистики. Иногда по выходным они ездили в «Жабью просеку», чтобы заниматься латынью с Татариновым и литературой с Тоби Юлгривом у него в коттедже.

Тому более или менее нравилась математика, и он старался не думать о том, что будет, если он поступит в Марло. В Лондоне Том чувствовал себя бесплотным, словно его тело на время куда-то исчезало, и он становился лишь призраком, который плыл по воздуху мимо аккуратных домиков Гоуэр-стрит, уворачивался от кебов на Торрингтон-стрит. Математика, особенно геометрия, усиливала эту отстраненность. Тому хотелось вернуться в «Жабью просеку». Он непрерывно думал о лесах и древесном доме. Он читал новую книгу Уильяма Морриса, «Колодец на краю света», а также «Лес за краем света» и «Вести ниоткуда». Чарльз читал те же книги, но мальчики их почти не обсуждали — разве что иронически вспоминали, когда выдавалось особенно сложное домашнее задание, что, по мнению Уильяма Морриса, мальчики должны учиться сами, как и когда им удобней, и тратить не больше усилий, чем в детстве, когда учились говорить. Иоахим Зюскинд учил Тома с наслаждением: тот действительно усваивал все на лету, инстинктивно, не требуя длинных объяснений.