Городец помассировал виски и спросил:
— Завтракал?
— Ещё не ужинал даже.
Георгий Иванович покачал головой, позвонил кому-то и распорядился обеспечить меня горячим питанием. После указал на дверь:
— Садись в приёмной.
Я кивнул и двинулся на выход, теряясь в догадках касательно нынешнего статуса Георгия Ивановича. Для капитана научного дивизиона ОНКОР держался он как-то очень уж уверенно — по столичным меркам ни его чин, ни должность такими уж значимыми не являлись. Вообще значимыми не являлись, если начистоту.
Но справляться на сей счёт я не стал и, задержавшись в дверях, спросил о другом:
— А что же Альберт Павлович?
— Скоро будет, — сообщил мне Городец и распорядился: — Ты побудь пока за секретаря. Разберись с селектором, чтобы звонки переводить.
Теперь мне захотелось прояснить уже свой собственный статус, но лишь отозвался:
— Будет исполнено! — И вышел, прикрыв за собой дверь.
Могу и за еду поработать, вообще не вопрос. Позвонив в дежурную часть, я убедился, что бойцов разместили и поставили на довольствие, а там и мне самому судочек с супом и второй с картофельным пюре и парой котлет принесли. Ещё — кофе. Не люблю, но сейчас лишним точно не будет.
Только поел, и в приёмную вошли Альберт Павлович и Ваня Богомол с ещё заметными, пусть уже и поблекшими синяками.
— Петя, дружище! — Он легонько обнял меня и похлопал по спине. — С меня ужин в ресторане!
— Ловлю на слове, — улыбнулся я и остановил куратора: — Одну минуту, Альберт Павлович! — После с важным видом поднял трубку и позвонил Городцу. — Товарищ капитан, к вам посетители! Проректор РИИФС по…
Альберт Павлович насмешливо фыркнул и скрылся в кабинете, Иван Богомол последовал за ним. Я встал в дверях, и Городец пригласил меня взмахом руки.
— Заходи! — Затем спросил: — Альберт, как обстановка?
— Всё идёт по плану, — сообщил проректор, усаживаясь в кресло. — Да, Ваня? — с усмешкой уточнил он, устроив на коленях портфель.
Иван потёр бок и досадливо поморщился.
— Можно и так сказать, — сказал он, осторожно опустился на диванчик, а затем откинулся на спинку и развалился, умещаясь поудобней. — Мы сейчас с квартиры Черника, налицо полнейшее моральное разложение. Я всякое про него слышал, но такого, сказать по правде, не ожидал.
— А как там вообще в верхах? — с улыбкой поинтересовался Георгий Иванович.
— Пока ничего не скажу. Сам на доклад после шести ждёт. — Иван вздохнул. — Нужно будет по спискам отчитаться. Что с фигурантами?
Городец приподнял брови в показном удивлении.
— А ты к этому какое отношение имеешь? Тебя с научного направления сняли?
— Нет, но всё равно должен быть в курсе.
Георгий Иванович покачал головой, выдвинул ящик письменного стола и кинул перед собой несколько листов. Провёл карандашом по одному, затем по второму и сообщил:
— На текущий момент не взяли пятерых. — Он резко вскинулся и уставился на меня. — Скажи-ка, Пётр, а где сейчас находится небезызвестный тебе Василий Короста?
Я пожал плечами.
— Понятия не имею.
Альберт Павлович мягко улыбнулся.
— Не в моих принципах возводить на людей понапраслину, но кое-кого точно заинтересует, с какой стати этот товарищ, который нам вовсе не товарищ, покинул здание комиссариата за считаные минуты до начала штурма!
Я спокойно выдержал взгляд куратора и прислонился к дверному косяку.
— Интуиция у Коросты дай бог каждому! Опер от бога! — заявил с невозмутимым видом. — Но вот лично мне интересно, с какой стати в расстрельный список угодил рядовой оперативник секции-пятнадцать. Кто его туда включил? На каком основании?
Альберт Павлович посмотрел на Георгия Ивановича, тот встопорщил усы, и всё же удосужился ответить:
— Подозреваю, всему виной близкое знакомство с Зимником. Он ведь по его протекции в комиссариат устроился и в столицу перевёлся.
— Короста уже полтора года работал в другом подразделении! — напомнил я.
— Чего нельзя сказать о его жене! — парировал Городец. — Зимник принимал самое деятельное участие в её карьере! Даже поспособствовал отправке в Ридзин по линии ИНО РКВД!
Продолжать спор не имело никакого смысла, и всё же я уточнил:
— А можно с конкретной формулировкой ознакомиться?
Пусть нисколько не верил, будто Василь замешан в чём-то действительно серьёзном, но хотелось не верить, а знать наверняка.
Георгий Иванович поглядел на меня с нескрываемым сомнением.
— Список формировался по представлениям разных ведомств. Информацию обобщили в самый последний момент.
— И у вас нет доступа к изначальным материалам?
— Конкретно по Коросте — нет, — признал Городец и, будто оправдываясь, добавил: — Мелкая сошка. Знаю только, что материалы по нему пришли из аналитического дивизиона.
— Так подними их! — предложил вдруг Альберт Павлович. — Уважь Петра!
— Ты сейчас серьёзно?
— Предельно! Короста — оператор, а чем меньше наших окажется замарано в этом деле, тем лучше. Вдруг там и вовсе одни только домыслы и предположения?
Кураторы обменялась хмурыми взглядами, но дальше эту тему никто из них развивать не стал.
— Тебе, Пётр, пламенный привет от Кондрата Семёновича, — объявил Альберт Павлович с какой-то очень уж многозначительной улыбкой. — И мой тебе совет: не попадайся ему какое-то время на глаза. Едва ли он оценит твоё участие в скоропалительном замужестве старшей дочери.
— Не имею к этому никакого отношения! — отрезал я. — Это было осознанное решение Ники Кондратьевны.
Альберт Павлович рассмеялся.
— Уж будь уверен, крайним выставят именно тебя!
Георгий Иванович покачал головой и недобро усмехнулся.
— У товарища Врана и без Петра найдётся, на ком сорвать злость, — заявил он, достав из сейфа пухлую папку. — Его супруга завела роман на стороне, на угрозе предать адюльтер огласке оперативники РКВД её и завербовали. Она полагала, будто ни о чём предосудительном не сообщает, но дело на основании этих показаний состряпали на загляденье. Да ты сам посмотри!
Альберт Павлович принял у Городца папку и уставился на меня. Я отлип от дверного косяка и развёл руками.
— А кто бы её заподозрить мог?
Куратор поморщился и взялся изучать протоколы, а Георгий Иванович извлёк из сейфа ещё одну папку, кинул её на стол.
— Тебе, Пётр, тоже есть с чем ознакомиться.
Помимо номера дела и служебных отметок на картонной обложке значилось моё собственное имя, и я озадаченно потеребил завязки.
— Глянь двадцатый лист, — подсказал Городец. — Потом обсудим. И да — признаю, что касательно твоего друга я дал маху. Он не болтун, и с этим придётся что-то делать.
Часть вторая
Глава 4
Под двадцатым номером в папке был подшит донос.
Ну как — донос? Скорее уж, если рассуждать беспристрастно, это было заявление неравнодушного гражданина. Но вот как раз с беспристрастностью у меня и возникли проблемы. Поводил кончиком языка по золотой коронке на месте выбитого зуба, перечитал докладную моего бывшего одноклассника, товарища и вроде как даже друга Льва Ригеля, поморщился.
— Не кривись, не кривись! — мрачно глянул на меня Городец. — Та операция до сих пор засекречена, разглашать её подробности он не имел никакого права. Надави, оцени реакцию. Жду от тебя мотивированное суждение.
— В какие сроки?
Георгий Иванович покачал головой.
— Нет сроков. Просто непонятно, когда его из больницы выпишут. Аналитики серьёзно перенапряглись, их под конец едва не достали.
Ненадолго задумавшись, я спросил:
— Я в столице остаюсь или…
— Остаёшься! — перебил Городец и кинул взгляд мне за спину.
Дремавший на диванчике Иван Богомол рассмеялся.
— Мне выйти или можно просто уши ладонями зажать?
Альберт Павлович оторвался от чтения протоколов и покачал головой.
— Всё тебе хиханьки-хаханьки! А у людей секретность!
Скуластое лицо Георгия Ивановича приобрело выражение крайнего неодобрения, но он не стал ввязываться в пикировку и вновь обратил своё внимание на меня.