С другой стороны, если не освободить северные номы, не объединить вновь Верхний и Нижний Египет, война будет наверняка проиграна, гиксосы уничтожат всех несогласных, их власть укрепится.
Яххотеп неподвижно стояла в раздумье перед одной из гробниц.
Вдруг она заметила на жертвенном камне у входа небольшой глиняный кувшин для вина. Надпись гласила, что он принесен в дар фараону Аху.
Аха Воитель!
Вот послание от фараонов Раннего царства! Нужно сражаться — иного пути нет. Ради великой цели — объединенного Египта — не жалко пожертвовать жизнью.
Царица вернулась в храм Осириса обновленной. От прежних сомнений не осталось и следа. Фараоны древности передали ей часть своей силы, повелевая объявить войну Аварису. Оставаться в Фивах нельзя.
К Яххотеп приблизился один из служителей храма. Усач и Афганец не спускали с него пристального недоверчивого взгляда.
— Верховный жрец очень стар, царица, но он может многому научить нас. Ему известны все ритуалы древности, он знает, как поддерживать вечную жизнь тех, кого Осирис признал «правогласными». Чтобы гиксосы не уничтожили кладезь бесценной мудрости, мы спрятали верховного жреца в селении, неподалеку отсюда. Не согласишься ли ты, освободительница Египта, отправиться туда и привести его в храм? — спросил он с поклоном.
Усач нахмурился:
— Не ходи, царица! Похоже, это снова ловушка.
— Ловушка? — возмутился служитель. — Ты напрасно подозреваешь нас в измене. Мы хотим лишь торжественно отпраздновать возвращение в храм верховного жреца!
— Не верю ни единому его слову! Он заманивает тебя в сети, царица!
— Я верну жреца в храм, — решила Яххотеп.
— Прикажи, по крайней мере, чтобы служитель шел впереди и прикрывал тебя от возможных выстрелов, — попросил Афганец.
Они приблизились к оросительному каналу, над которым, на холме, виднелось селение. У подножия холма их поджидали стражники-гиксосы, но Усач всего с двумя воинами без труда разделался с ними.
Навстречу царице с радостными криками бросились ребятишки. Вслед за детьми спешили встревоженные матери. Усач даже на женщин смотрел с недоверием. Последними подошли мужчины, подняв руки в знак того, что оружия у них нет.
— Верховный жрец по-прежнему среди вас? — с тревогой спросил служитель храма.
— Он пребывает в добром здравии — успокоил его деревенский староста.
Несмотря на преклонный возраст, верховный жрец был на удивление силен и крепок. Он встретил Яххотеп с неподдельной радостью и низко поклонился ей.
— Глазам не верю! Неужели Абидос и вправду освобожден?
— Теперь ты можешь вернуться в храм. Пусть воздвигнут стелу в честь фараона Секненра, ставшего «правогласным», и ежедневно славят его.
— Да будет так, царица! Не сочти за праздное любопытство, позволь узнать, на что вы решились: укрепить оборону Кус или выступить на север?
— Если Египет не объединится вновь, нам не выстоять!
— Золотые слова, царица! Но, чтобы войску сопутствовала удача, необходимо раздобыть сосуд прорицания. Благодаря нему вы узнаете, какие дни благоприятны, а какие — нет. Без него вы совершите немало промахов и понесете напрасные потери.
— Где же хранится бесценный сосуд?
— В Гермополе.
39
По приказу распорядителя государственной казны Хамуди главную гавань Авариса оцепила стража в тот день, когда из Азии прибыл таинственный груз и рабы засновали по набережной. Никто из горожан не должен видеть многочисленных странных сосудов, которые надлежало незамедлительно доставить в дом главного казначея.
Как только их принесли, Хамуди, позабыв о делах, принялся пересчитывать грубые кувшины из глины. Кто бы мог подумать, что здесь таится столь драгоценное содержимое!
Оставшись один в просторном амбаре, казначей осторожно раскупорил один из кувшинов. Привезенного опиума хватит с лихвой всем военачальникам и чиновникам Авариса и других крупных городов Дельты. Цена на этот товар будет расти неуклонно, правителя и его помощника ожидают невиданные прибыли. Неслучайно Апопи охотно согласился, чтобы Хамуди занялся распространением этой новинки, сулившей немалую выгоду им обоим. Казначей уже испробовал на рабах, какое действие оказывает азиатское снадобье, и убедился, что к нему быстро привыкают. Требуется оно постоянно, причем все в большем количестве. Приближенные правителя богатеют день ото дня, так пусть раскошеливаются и отдают львиную долю своему господину.
Еще одно немаловажное преимущество: отныне большинство сановников окажется в руках Хамуди, в полной зависимости от поставок опиума. Зелье во мгновение ока наводнит весь Египет, и распорядитель казны станет баснословно богат. Осталось только проверить, хорош ли привезенный товар.
Хамуди вошел в покои супруги с красивой красной курильницей в руках. Рабыня с помощью воска удаляла волоски с тела Имы.
— Ты сегодня так рано вернулся, милый!
— И принес тебе чудесный подарок.
— Подожди, рабыня сейчас закончит, и я…
— Пусть немедленно убирается!
Боясь неминуемых побоев, прислужница исчезла словно по волшебству.
Хамуди зажег ароматическую свечу и принялся разогревать скатанный в шарики опиум.
— Попробуй, дорогая, тебе понравится.
— Что это?
— Вот увидишь, сущее наслаждение!
Има воздала должное щедрому приношению. Наблюдая, как она в забытьи то лепетала и вскрикивала, то затихала в истоме, Хамуди убедился, что его не обманули. Снадобье придется по вкусу богачам Авариса.
Художник Минос много дней кропотливо трудился над росписью пиршественного зала дворца. Неутомимый труженик, он непрерывно стремился к совершенству. Тщательно выписывал малейшую деталь, то и дело менял что-нибудь, вечно недовольный своей работой. Следил, чтобы каждый персонаж был живым и неповторимым.
Он уже набросал очертания фигур на лазурном фоне, как вдруг ласковая женская рука игриво коснулась его плеча. Минос нехотя опустил кисть.
— Ветреница! Не мешай, ты же видишь, я занят.
— Ты надрываешься с утра до вечера, хочешь, чтобы этот мрачный дворец выглядел праздничным и веселым. Пора отдохнуть и поразвлечься, разве нет?
Прекрасная азиатка сбросила одеяние и, обнаженная, тесно прильнула к художнику. Они на удивление подходили друг другу, их тела были созданы для любви.
— Ты с ума сошла! Нас увидят!
— Пусть. Мне это даже нравится, — проворковала она, снимая набедренную повязку с возлюбленного, который мгновенно отзывался на ее ласку всем существом.