я покачиваюсь. Данте ещё крепче вцепляется в меня, не давая мне упасть. Не могу поверить, что он сказал правду.
«Ты уверен?»
«Да».
Мне становится так больно, что голова начинает гудеть.
«Ты сказал, что не покинешь Небесное королевство».
«Как и ты».
«Я сделала это только потому, что Бронвен… Бронвен обманула меня, Лор».
«Я знаю, mo khrà. Я знаю обо всём, что произошло».
Я опускаю воспалённые глаза на подол своего розового платья, который сделался красным от крови. Моей. Юстуса. Като.
«Как же я себя ненавижу».
Лор вздыхает:
«Он был твоим тюремщиком».
«Он также был моим другом».
Данте резко заходит за угол и минует лестницу, которая не так давно представлялась мне символом моей свободы. Я смотрю на то место, где вышла из тюрьмы, на кровавый след, оставленный телом Юстуса, и на корону, опутанную волосами, которая лежит на боку в алой луже.
— Ваша корона, Маэцца.
— Я потом её заберу.
— Почему не сейчас? Разве это не по пути? — говорю я, а затем добавляю притворно сладким голосом. — У тебя есть доступ к моей крови. Ой, подожди, твои магические знаки не работают, не так ли?
Его рука так сильно впивается в моё плечо, что почти дробит кость. Я вздрагиваю и пытаюсь высвободиться из его хватки, но единственное, чего я добиваюсь, так этого того, что оказываюсь на его плече.
— Поставь меня на ноги!
Я сжимаю окровавленные пальцы в кулаки и начинаю барабанить по его доспехам, но только оставляю синяки на костяшках своих пальцев. Когда я пытаюсь скатиться с него, перенеся весь свой вес на одну сторону, рука, которой он обхватывает меня за бёдра, превращается в сталь.
Я подумываю начать дёргать его за волосы, чтобы запрокинуть его голову под неудобным углом, но затем мне приходит идея получше.
Когда он кричит: «Ластра, шевели задницей», — я рисую магический знак замкá на его доспехах и запускаю руку внутрь. А затем я снова рисую этот знак на мокрой ткани его рубашки, и моя ладонь врезается в его потную кожу.
Он, должно быть, почувствовал мои пальцы на своей плоти, потому что прежде, чем мне удаётся нарисовать половину знака, он скидывает меня с плеча, разворачивает моё тело и прижимает меня спиной к нагруднику доспехов, обездвижив мои запястья своей рукой.
Его дыхание ударяет в раковину моего уха.
— И ты ещё удивлялась, почему я запер тебя в клетке?
— Я никогда этому не удивлялась, Данте.
Я разворачиваю голову, чтобы он не пропустил ни слова из-за всего того ночного шума, который нас окружает.
— Я знаю. Ты, Данте Регио, боишься меня. Также как ты боишься Лоркана и мой народ. Ты тр…
Он обхватывает рукой мою шею и сдавливает мне горло.
— …ус, — я намеренно заканчиваю слово, чтобы он не подумал, что я сравниваю его с ленивым насекомым. Тем более что трутни довольно милые, а Данте нет.
— Закрой. Свой. Рот. Фэл.
— Ни…когда.
— Тогда мне придётся самому его закрыть, — рычит он и так крепко сжимает мою шею, что обшитые деревянными панелями стены начинают исчезать, точно с них принялась осыпаться старая штукатурка.
Неожиданно земля содрогается. Раздаётся звук бьющегося стекла. Данте чертыхается себе под нос и расставляет ноги пошире, чтобы не упасть. Он не убирает руку с моей шеи, но его хватка ослабевает.
И когда гортанные крики разносятся в воздухе вместе с хриплым карканьем, мои глаза начинает щипать от слёз.
Лор здесь.
Моя пара здесь.
ГЛАВА 32
Я медленно переставляю ноги, желая задержать Данте на пути к очередной лестнице. Мириам говорила, что моя магия не подействует на Данте, но я всё равно вцепляюсь в его руку и пытаюсь обмазать её кровью по кругу. Было бы здорово, если бы Мириам ошиблась, и мне бы удалось её отрубить.
Я щупаю его рукав до тех пор, пока не нахожу подходящее место — его локоть. Я рисую на нём линию и — о чудо! — белая ткань рвётся, но как меня и предупреждали, с его плотью ни черта не происходит.
— Что за хрень? — рычит он, ещё больше ослабив хватку.
Я разворачиваюсь и бью основанием ладони в повязку на глазу. Данте выглядит поражённым, и я надеюсь, что сделала ему больно. Он опускает руку и кричит своей страже, чтобы те меня схватили. Я пячусь к стене, больно ударившись бедром о приставной столик, отчего тяжёлый золотой канделябр, восседающий на нём, опрокидывается. И прежде, чем я успеваю нарисовать знак ключа, красноглазый стражник посылает в мою сторону огненный поток.
Пламя не задевает мою кожу, но облизывает подол платья и начинает поглощать шёлк. Я наклоняюсь и хлопаю по ткани, но фейри снова атакует меня огненным потоком. Фитили на канделябре зажигаются, как и обои с изображением ракушек, которые начинают потрескивать и чернеть. Я отскакиваю от стены, объятой огнём, но мне некуда бежать, так как я окружена гарнизоном Данте.
Чёрт.
Я выхватываю свечи из канделябра и бросаю их в приближающихся мужчин. Свечи шипят, пролетая по воздуху, и забрызгивают воском лица нескольких человек. Ластра издаёт долгий и низкий рык и пытается вытереть плечом воск, который залепил ему глаза. Его лицо искажает гнев, и он атакует меня лианами. Я отмахиваюсь от каждой из них, представляя его лицо.
По приказу Данте один из мужчин кидается на меня. Я замахиваюсь своим импровизированным оружием. Канделябр попадает точно в цель, и солдат отшатывается от меня.
Я снова его ударяю, и его голова отлетает в сторону. Раздаётся треск. Надеюсь, это его череп, хотя я ещё не настолько тронулась, чтобы поверить в то, что способна убить чистокровного фейри, проломив ему череп. Ведь чистокровки могут оправиться от любых ран, если только железный клинок не проткнёт им сердце или не перережет горло.
Моя кожа покрывается потом, когда я вспоминаю о смерти Като. Но затем я решаю сосредоточиться на том, что моя пара сражается сейчас в попытке добраться до меня, и холод перестаёт распространяться по моей спине. Я изо всей силы сжимаю канделябр и жду, когда они подойдут поближе, чтобы размозжить им всем черепа.
Земля сотрясается так сильно, что мне приходится расслабить колени, чтобы не врезаться в горящую стену.
«Фэллон?» — голос Лора действует на меня как укол адреналина в сердце.
«Лор?»
— Вороны здесь, Маэцца. Нам нужно уходить! — кричит один из солдат, в то время как Ластра присел на корточки рядом со своим другом, которого я вырубила.
Он начинает закидывать его себе на плечо, но Данте рычит:
— Оставь