Читать интересную книгу Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева

Однако полицейские, то есть милиционеры, которых я спрашивал, не понимали моего французского. А спрашивать по-русски я не рискнул. Пришлось отложить на следующий день. Ожидание стоило мне бессонной ночи. Я смотрел из окна номера на панораму ночного города и вспоминал то, что совсем недавно говорила Майя. То немногое, о чем она говорила по-русски, а потом, с трогательной старательностью школьницы, пыталась перевести на французский:

"Ты меня никогда не прогонишь:

Не отталкивают весну!

Ты меня и перстом не тронешь:

Слишком нежно пою ко сну.

Ты меня никогда не ославишь:

Мое имя - вода для уст.

Ты меня никогда не оставишь:

Дверь открыта и дом твой - пуст..."

Так могла бы сказать Мари, если бы я нашел время её послушать. Но теперь я действительно никогда её не оставлю, но не потому, что мой дом пуст. Нет, Господи, только не поэтому!

На следующее утро в толпе журналистов, которая собралась в пресс-центре, я сразу заметил рыжую головку Майи. И на сердце почему-то потеплело. Глупо, конечно, но у меня возникло ощущение близости родного человека. Хотя - кто она мне и кто я ей? "Что он Гекубе, что ему Гекуба?"...

На сей раз возле неё не было ни вчерашней девицы, ни отвергнутого воздыхателя. Но сама она выглядела такой бледной и уставшей.То ли слишком хорошо провела ночь, то ли как раз наоборот. Чисто интуитивно я почему-то склонялся к последней версии. А когда заглянул в её глаза, то понял, что интуиция не подвела меня и на сей раз. Еще одна бедняжка.

- Как дела, Майя? - спросил я.

Дежурный вопрос, предполагавший столь же дежурно-оптимистический ответ. Но я услышал нечто нестандартное:

- Знаете, я загадала, что если сегодня встречу вас, то все будет хорошо.

- У кого?

- Ну-у, вообще хорошо.

- Все и у всех? Так не бывает.

- Знаю. Ой, уже пора тянуть жребий! Пойдемте, Пьер, попытаемся достать счастливый билетик.

Не знаю, что она при этом имела в виду. Да, в качестве счастливой приметы я, кажется, ещё не фигурировал. Конечно, все когда-то бывает впервые и все-таки...

Жребий определил совместный для нас день. Мы с Майей должны были присутствовать в одно и то же время на одних и тех же мероприятиях. До первого, в Кремле, оставалось ещё немного времени, и я предложил пройти пешком до Красной площади.

- Мы успеем зайти в часовню? Помните, я вчера говорил, - сказал я, когда мы вышли из здания АПН. - Где Кремль и Красная площадь.

Майя как-то странно взглянула на меня и явно замялась.

- Что-нибудь не так? Туда не пускают иностранцев?

- Да нет, не в этом дело. Видите ли, Пьер, этой часовни нет.

Мне показалось, что я ослышался.

- Как нет? Совсем нет? Почему?

- Ее снесли, давно уже, до моего рождения. Тогда в Москве снесли много храмов. Храм Христа Спасителя, например. Там теперь бассейн, мы будем проходить мимо него.

- А вместо часовни - что?

- Ничего. Проезд на площадь. Пустое место.

- А как же насчет того, что "свято место пусто не бывает"? - попытался пошутить я, хотя внутри у меня все сжалось от какого-то смутного ощущения тревоги и утраты. - По-моему, у русских есть такая поговорка, да?

- У нас все бывает, - неопределенно ответила Майя. - Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

- А при чем тут вы? Не вы же часовню сносили.

Несмотря на серьезность ситуации, Майя как-то по-девчоночьи хихикнула, услышав мою последнюю фразу. И тут же извинилась.

- Я не над вами, не думайте. Просто у нас есть фильм, комедия, там человеку объясняют, чего он натворил, когда нашелся. А он, помимо всего, ещё и плясал на развалинах часовни какого-то там века. Он у милиционера и спрашивает виновато: "Простите, а часовню тоже я развалил?" Ну, вот и сейчас...

- Действительно, смешно, - согласился я.

Меня не оставляло ощущение того, что за нами следят. Я просто кожей чувствовал это. Майя рассказывала какие-то сюжеты из жизни, но я слушал её вполуха. Я читал, что в Советском Союзе следят за иностранцами, фиксируют буквально каждый их шаг, и думал, что я, вероятно, не представляю исключения. Счастье еще, что они не знают и не догадываются о моем настоящем происхождении. Тут, пожалуй, пошла бы совсем другая игра. А если... Если уже не просто догадываются - знают? Вчера я очень примитивно подставился, когда уводил Майю от неприятных встреч и разговоров. Ее, возможно, и уберег, а зачем?

Беда состояла в том, что ответить на этот вопрос я не мог даже самому себе. Пожалел? Глупо. Посочувствовал? Еще глупее. Но - сделал, а, как известно, обратно в тюбик запихнуть зубную пасту ещё никому не удавалось.

Не помню, о чем мы разговаривали с Майей весь этот долгий, бесконечный день. Помню только отдельные, как бы вырванные из контекста фразы. Так или иначе все эти фразы касались только одного предмета, точнее, человека - её возлюбленного.Только эта тема заставляла её говорить ярко и образно. И забывать практически обо всем остальном. Правда, я запомнил кое-что, касавшееся также и меня.

- У вас удивительный взгляд, - сказала она, когда мы пили кофе в каком-то небольшом и не слишком чистом заведении. - Когда вы снимаете эти ваши очки. Нечто завораживающее. И очень, ну до неприличия похоже на взгляд...

- Это у меня фамильное, - попытался я увести её от навязчивых ассоциаций. - Моя прабабка была необыкновенной красавицей, бабушка, кстати, тоже. Глаза и взгляд я унаследовал от них. Мне говорили, что прабабушка взглядом могла просто околдовать. Смешно, правда?

- Было бы смешно, - меланхолически ответила Майя, - когда бы не было так грустно. Не знаю, от кого унаследовал взгляд человек, которого я... Но он меня, похоже, действительно околдовал. Это просто амок какой-то, безумие.

Возражать я не стал, симптомы были мне слишком хорошо известны. Но Майя, по-видимому, и не ждала моей реакции на это откровение. Она с отсутствующим видом курила сигарету и думала явно не о предстоящей пресс-конференции в каком-то там доме. Кажется, доме литераторов, если я правильно понял.

- А ведь он мне ни слова, ни разу, никогда не сказал о любви, - вдруг нарушила она молчание.

Как видно, эта мысль пришла ей в голову не сию минуту. Судя по всему, это был просто всплеск уже наболевшего.

- Если любит - обязательно скажет, - как можно более дипломатично ответил я.

А про себя подумал: "Только бы не слишком поздно, когда ничего уже нельзя ни вернуть, ни исправить". Но мысли Майя читать не умела, а моя уклончивая, осторожная фраза заставила её глаза засиять абсолютно сумасшедшей надеждой:

- Конечно! Конечно же, скажет. Потом, когда все будет позади...

- Что именно? - поразился я.

- Да этот чертов визит... - отозвалась она, мгновенно осеклась и покраснела.

"Так, - подумал я, - ситуация проясняется. - Девочка, безусловно, имеет отношение к определенным органам. Но используют её, похоже, втемную. Иначе она ни за что не сказала бы ничего подобного. А уж так натурально смущаться. Или в ней погибла великая актриса?"

- А где работает ваш друг? - задал я хоть и уместный, но достаточно провокационный вопрос. Ответ на него должен был прояснить многое.

- Он... - явно растерялась Майя. - Он... Вы не поверите, Пьер, я точно не знаю! Правда, не знаю. Я такая дура, да? Влюбилась по уши, а сама не знаю, где человек работает.

- И не догадываетесь?

На этот вопрос она отвечать не стала. Да и не нужен мне был её ответ. Но неужели со мной так грубо работают? Чего они хотят этим добиться? Явки с повинной, что ли? Не дождутся. Или... дают мне понять таким вот образом, что им известно... Что, черт побери, им может быть известно? Там же не ясновидящие работают. Но если меня смогла выследить одна организация, почему бы и другой не сделать то же самое? Теоретически - возможно. Практически...

- А вы не боитесь неприятностей, Майя? Общение с иностранцем... У вас это, кажется, не приветствуется. Или я ошибаюсь?

- Не ошибаетесь, - ответила она и снова залилась краской до самых ушей. - Ой, простите, я опять что-то не то ляпнула. У нас с этим полный порядок. Это раньше было, лет тридцать назад. Я читала.

Она читала! На месте её родителей я бы просто запер её дома и никуда без няни не выпускал. В жизни не видел более легкомысленной особы!

- А что обо всем этом думают ваши родители? - перевел я разговор на менее скользкую тему. - Или вы с ними не откровенничаете? Я - о ваших чувствах.

- У меня нет родителей, - спокойно ответила она. - Я их не помню. Меня воспитывала бабушка, а несколько лет назад она умерла. Так что откровенничать мне не с кем. Вот вам и досталось по полной программе.

Всю мою осторожность, весь мой скептицизм по отношению к этой рыжей простушке точно волной смыло огромное чувство жалости и сострадания. Вот уж не подозревал, что способен на подобные эмоции! Сирота, одинокая. Это многое объясняло. Ей не хватало взрослой опеки, отца, вот она и потянулась к первому, кто мог это дать. Ей крокодила можно было подсунуть: она бы и его полюбила, если бы он не сожрал её в первую же минуту, а притворился добрым и внимательным. Старо, как мир, но срабатывает безупречно.