Нет.
Оттого, что меня побили, только челюсть болит и под глазом. А сердце болит из-за Максимки. Что с моим мальчиком? Надеюсь, все закончилось удачно. Мысль о том, что он мог погибнуть, — тягостна и невыносима!
Как хочется домой! Даже не в свою квартирку, пустую и холодную, в которой от каждой вещи разит тоскливым одиночеством. Нет, хочется в бабушкину квартиру. Где на окнах герань в горшочках, где старый сервант набит книгами, которые я все читала в детстве, где мягкое и пахнущее табаком дедушкино кресло, а в комнатах аромат свежей выпечки. Бабушка — всегда гостеприимная, заботливая, немного ироничная... Я скучаю по ней. И по маме тоже. Пусть даже она немного не в себе и не узнает меня.
Вновь напомнило о себе жжение на позвонках. Пришлось приложить усилие, чтобы согнуть руку и дотронуться до шеи. Пальцы наткнулись на выпуклое шершавое пятно, сантиметра четыре в диаметре, похожее на родимое. Похожее, да не совсем. Четыре заостренных отростка, овальная сердцевина, в центре которой два провала. Какой-то узор. В зеркало бы глянуть. Но поблизости его не было. Впрочем, в зеркало свой затылок и не увидишь. Тут необходима система зеркал.
Я вспомнила мертвого археолога, на которого наткнулась неподалеку от деревни жевунов. У него на шее тоже был символ — черный и неприятный. Я еще тогда подумала, что это татуировка...
Левиафан заклеймил меня. Поставил на шею индивидуальный концлагерный шифр.
Глава 7
СТРЕМИТЕЛЬНАЯ КАРЬЕРА ПОСУДОМОЙКИ
За окном лаяли овчарки — должно быть, где-то рядом находится загон. Иногда раздавались голоса военных — тех, кто отдавал приказы, и тех, кто чеканил в ответ: «Есть, сэр!» Наверное, среди обладателей голосов присутствуют и мои знакомые Крыс с Клопом, хотя толком не разобрать.
Открылась дверь, ведущая внутрь хозблока. Сквозь проем протиснулась тетка в белом халате и белом колпаке. Назвав ее толстой, я покривила бы душой. Она была невероятно толстой! Если бы в сумо брали женщин, то она могла стать выдающимся борцом. Талия шире плеч, живот такой огромный, что вряд ли она обувается самостоятельно. Руки заплыли жиром и сделались похожими на руки боксера или лесоруба. Широкое и сальное лицо сидело прямо на плечах, шея отсутствовала.
Тетка с трудом пробралась между коробками со стиральным порошком и бельевыми тюками. Остановилась возле меня, вертя в руках полотенце. Я попыталась подняться ей навстречу, но смогла только сесть.
— Бедняжка, — сочувственно проскрипела тетка на английском с ужасным акцентом. Голос у нее был сдавленный и высокий. — Тебе больно?
— Ничего, я справлюсь.
Ее маленькие глазки оглядывали меня.
— Как же тебе досталось.
— Простите великодушно, я не знаю, зачем они притащили меня сюда, но...
— Не волнуйся, я знаю. Как тебя зовут?
— Алена.
— Алена, ты ведь не лентяйка?
— Что вы, конечно нет! Извините, но не найдется ли у вас какой-нибудь одежды? Какой угодно. Я устала от этого водолазного костюма. Он стягивает тело, кожа в нем не дышит, а на солнце резина нагревается просто бешено.
— Да, да, — сказала она, — я что-нибудь тебе подыщу. Прямо сейчас этим займусь... Все свои дела брошу и начну искать для тебя одежду.
Последняя фраза прозвучала не очень добро. Я удивленно посмотрела на нее.
— Извините, я вас чем-то обидела?
— Ничем, золотко.
— Тогда почему вы так разговариваете?
— Потому что, — сказала она громче, — пока ты валяешься на тюках, сраная принцесса, твоя работа стоит!
— Какая моя работа? — изумилась я.
— Сейчас я тебе покажу какая! — завизжала она и огрела меня по уху скрученным полотенцем. Удар вышел тяжелым, у меня потемнело в глазах. Я с удивлением поняла, что мокрое скрученное полотенце бьет так же сильно, как полено.
Пока я приходила в себя, тетка швырнула меня с тюков на пол и, схватив за волосы, поволокла к двери. У меня от боли из глаз брызнули слезы.
— Какие мы вежливые, — злобно ворчала она, — ах простите, ах извините! Пока ты нежилась в подсобке, А-ле-на... — Она до неузнаваемости исковеркала мое имя. — ...вторая рота закончила обед! Посуды скопилось горы!!
Она втащила меня в помещение, где стояли ряды стальных раковин, заваленных посудой, и огромные кастрюли, из которых гадко пахло остатками еды и чистящим средством. Несколько худых, рано состарившихся женщин оторвались от чистки, драйки и мытья и уставились на меня.
— Чего встали, бездельницы! — крикнула толстуха. — Моего полотенца захотелось? Живо за работу!
Они бросились к щеткам и тарелкам. Толстуха бросила меня возле раковин и встала надо мной, поигрывая полотенцем, словно тюремный надзиратель дубинкой.
— Ну что разлеглась? Поднимайся, берись за работу, она не ждет! Никто не станет работать вместо чужестранной лентяйки!
Я ухватилась за край раковины и подтянула тело, чтобы поставить его на ноги, которые сейчас напоминали глиняные. Раковина была завалена посудой. Гора тарелок поднималась из воды и пены.
— Бери щетку! Мой тарелки! — визгливо приказала толстуха.
Стоявшая рядом женщина с седыми висками протянула мне резиновые перчатки и щетку. В ее глазах я прочла жалость и неподдельное сочувствие.
Я натянула перчатки. Сначала одну, затем вторую. Неловко взяла щетку в левую руку. Правой вытащила из кучи тарелку с засохшими рисинками. В этот момент, кажется, все женщины в посудомоечной тайком наблюдали за мной.
— Знаете, как делают фотографии НЛО? — невинно спросила я. — Это очень просто. Фотоаппарат ставится на штатив, и включается режим мультисъемки. После этого перед объективом запускается тарелка... Вот так!
Я с размаха запустила тарелкой об стену. Брызнули осколки, грохот бальзамом пролился на мое сердце.
— Ой, — произнесла я. — Не получилось. Но сейчас точно получится...
Вторая тарелка грохнулась о стену на месте первой.
— Можете сами попробовать. Уверяю вас, это очень увлекательно.
— Не надо этого делать, — умоляюще прошептала женщина с седыми висками.
Лицо толстухи покраснело как кирпич. Щеки надулись, глаза выпучились. Пальцы-сардельки что-то положили в петлю полотенца.
— А ты не только бездельница, — выдавила она, — но еще и смутьянка!
Полотенце мелькнуло в воздухе. Я попыталась увернуться, но не успела и получила по затылку. На этот раз удар оказался намного тяжелее. Я рухнула на пол, где меня настиг пинок под ребра и еще два удара полотенцем между лопаток.
— Паршивка! Негодница! Тунеядка! — приговаривала толстуха. — Возомнила о себе! Ничего-о, я тебя обломаю. Я выбью из тебя дурь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});