голову и глаза в знак согласия.
– Герман, по правде говоря, я тут как раз для этого.
Риц засветился от радости и от пыльцы, успевшей его окружить.
Окала могла показать столько всего в этом мире, меняющем локации по щелчку и маху стрекозьих крыльев. Но первое, что попалось на глаза путнику и его гиду это земля. Из под нее вырывались голоса, и Герман припал ухом к мокрой от расы траве.
– Что это? – Спросил он, – Почему я слышу голоса, которые, кажется, наполнены грустью?
– Не стоит падать на колени и подслушивать. Посмотри, раз интересно. – И Окала движением обеих рук раздвинула землю, образовав глубокую вытянутую яму. На дне ее стояла женщина, не обращавшая внимание на рыхлые темные стены и холод, идущий от глины и песка. Она судорожно сжимала блокнот и ручку, говорила быстро, гневно и болезненно для своего сердца и своей души:
– Я возьму и нарисую шакалов, и повешу эту картину в центре зала. Отправлю копии каждому по почте, чтобы смогли увидеть вы свои морды. А у тебя, мой милый, есть даже кольцо на пальце, что символизирует вечность нашей любви. Вечность… какое ужасное слово. Лживое, как и ты. Я ведь, – женщина посмотрела в зеркало, – появилась на свет человеком от матери своей, но стала этим мерзким существом от вас. Ужас… Что за лицо? Красные, набухшие глаза и опечаленный пустой взгляд, омытый слезами по вашу душу.
Герман пытался понять, о чем или о ком говорит незнакомка и видит ли она его. Окала, будто прочитав мысли путника, произнесла:
– Она не видит нас. Она ничего не видит, кроме своего несчастья. Она не чувствует нашего присутствия, но чувствует сжимающую грудь боль. Задыхаясь, она отдает всю себя любви и потерянному счастью, растворяясь в темноте собственных мрачных мыслей.
– Но я думал, что этот мир наполнен добром, чем-то светлым…
– Так и есть. Только с одной помаркой: счастье и свет, точно так же как и любовь, даются нелегко. И только тот, кто может побороть в себе мрак, только тот, кто сможет ощутить прелесть счастья, может быть поистине счастлив. Потому что счастье – это выбор. Выбор, за который нужно бороться. И у каждого из них есть возможность выбраться, нужно только захотеть. – Окала вновь развела руки, и задрожала земля, открыв взору Германа сотню скрывающихся в ямах людей. Они были повсюду – через каждый метр земля осыпалась, показывая новые лица и головы. Поднялся шум голосов и шёпотов, Риц схватился за голову, прикрывая уши. Но гром людских страданий по несчастной любви был сильнее.
– Хватит, хватит! Прошу. Слишком громко. – зажмурившись прокричал молодой человек. – Окала, сделай что-нибудь.
И всё затихло.
Герман открыл лишь один глаз, продолжая закрывать уши. «Всё», подумал он и расслабил руки.
– Откуда ты знаешь, что всё так просто? Вот взял, захотел и выбрался? А если человек не может, но очень старается и хочет быть по-настоящему счастливым? Если он хочет, чтобы жизнь снова его интересовала, давала поводы для размышлений и переживаний, улыбок и вдохновения, хочет, но никак не получает желаемого?
– Знаю, потому что сама выбралась из такой же ямы.
– Выбралась? Как?
– Моя история не начинается одним днем или моментом, нет, начало ее длинное и уходит за многие года назад, оставляя уже потертости в воспоминаниях. И именно этими воспоминаниями я поделюсь с тобой. – Окала протянула правую руку и ладонью взялась за внутреннюю часть левого локтя Германа Рица. Её вены заблестели золотистыми реками, что начали растекаться ближе к пальцам и вот-вот собирались настигнуть руки путника.
Золотом разлились воспоминания Окалы, пройдя паутинкой через кожу человека, и унесли его в другое место мыслями, но не телом.
Окала и Риц стояли на месте, закрыв глаза и схватившись руками, всё так же неподвижно. Мысли же их переместились в прошлое жизни Окалы, в те времена, когда она любила всем сердцем.
Риц видел смену картинок и эпизодов, уход и появление лиц, он чувствовал перепады настроения. Это как увидеть всю свою жизнь на огромнейшей скорости, которая не дает тебе узреть всё в мельчайших подробностях, но дает шанс почувствовать всё вновь. Риц ощутил, как размытое мужское лицо приводит Окалу в восторг, а потом через секунду, в которую уложилось множество событий, это же лицо разочаровывает её, оставляя в трудные минуты и не показывая нежности. Этот незнакомец пренебрегал Окалой, забывая про её чувства, пользуясь её телом и требуя от неё всё больше и больше, не давая в ответ ничего.
– Он взял мое сердце и оставил его у себя, забыв дать взамен и пару слов. – Открыв глаза и убрав от Германа ладонь, проговорила Окала, медленно опуская голову. – Я не могла понять люблю ли его или уже ненавижу, не могла, ведь сердце мое было не под моей властью. Он держал его и не отдавал, пуская меня в горькие мысли. Я чувствовала себя одинокой, жалкой и никому ненужной… – Слеза, подобно тающему солнцу, скатилась с щеки и рухнула на зеленую траву.
– И что ты сделала? – Боясь ответа, спросил путник.
– Я не могла расстаться с ним, но могла расстаться с сердцем, что держало меня в плену. И я рассталась. – И из груди Окалы потекла кровь, медленно пропитывая одежду и выступая перед взором Германа.
– То есть, у тебя нет больше сердца? – смотря на происходящее, спросил человек.
– Нет. – Окала повернула по очереди голову вправо и влево, давая понять, что в ее груди больше ничего не бьется.
Герман подошел ещё ближе к ней и обнял за плечи.
– Ты больше не любишь?
– Люблю, но не сердцем.
– Тогда это не любовь. – Почти шёпотом сказал Герман.
– Возможно, но мне хочется думать, что я всё ещё могу любить.
Риц взялся левой рукой за подбородок, кончиками пальцев пригладил нижнюю губу и спросил Окалу:
– А если бы ты полюбила меня, как бы ты это почувствовала? – Робко спросил юный путник, опустив одну бровь и подняв другую, пытаясь попутно не сжевать все ногти уже на правой руке.
– Я бы окружила тебя всем только самым лучшим. Пыталась бы сделать тебя счастливым. В этом же и есть смысл любви – делать кого-то счастливее. А при встречах я бы обнимала тебя и тайно желала поглотить целиком и полностью, как сладкий нектар. Ведь, когда любишь, не хочешь отпускать. Гуляя, я бы чувствовала боль, произнося шутку и не слыша в ответ твоего смеха. Потому что, когда любишь, ответный смех превращается в ответную любовь. Придя же домой, я бы вновь и