Больше ни один пассажир не примкнул к ним.
– Нас, значит, будет восемь, – заключил Джек самым простым тоном.
Алиса насупилась и посмотрела на деверя со строгим удивлением. При их теперешних отношениях не должен ли он был проявлять большую сдержанность? Но Джек отвернулся и не видел того, чего не желал видеть.
Миссис Линдсей была принуждена не обнаруживать своего неудовольствия, и настроение ее, обыкновенно светлое, омрачилось. Когда пассажиры «Симью», кроме тех, которые должны были участвовать в завтрашней экскурсии, вернулись на пароход, она не могла не упрекнуть Рожера в том, что он разгласил их проект. Офицер извинялся как мог. Он-де думал, что переводчик будет полезен внутри острова. Кроме того, прибавил он серьезно, Морган благодаря знанию края может служить им и путеводителем.
– Может быть, вы и правы, – отвечала Алиса, не сдаваясь, – все-таки я немного сержусь, должна вам это сказать, за то, что вы привлекали его к нашей компании.
– А почему? – спросил Рожер, искренне удивленный.
– Потому что, – возразила Алиса, – подобная экскурсия поневоле придаст нашим отношениям известный дружественный характер. Это несколько щекотливо для двух женщин, когда дело идет о личности вроде господина Моргана. Согласна с вами, что с внешней стороны он очень привлекателен. Но ведь это человек, исполняющий низшую должность, неизвестно, откуда он, никто между нами не может за него поручиться.
Рожер с удивлением слушал это изложение принципов, столь необычное в устах гражданки свободной Америки. До сих пор миссис Линдсей обнаруживала меньшую щепетильность. Не без какого-то тайного удовольствия замечал он особенное внимание, которое женщина, стоявшая так высоко над случайным переводчиком, уделяла этому скромному служащему агентства Томпсона. Еще бы! Она говорила о «дружественных отношениях» с ним. Она беспокоилась по поводу того, откуда он, жалела, что никто не может за него поручиться.
– Виноват! – прервал он. – Есть поручитель.
– Кто же?
– Я формально ручаюсь вам за него, – серьезно проговорил Рожер, поспешивший проститься, любезно поклонившись.
Любопытство – господствующая страсть женщины, и последние слова Рожера возбудили любопытство миссис Линдсей. Поднявшись в свою комнату, она не могла уснуть. Заданная ей загадка раздражала ее; с другой стороны, ее сердило ложное положение в отношении своего деверя. Почему она не покидала пароход? Почему не прерывала она путешествия, которого никогда не должна была бы предпринимать? Это решение было бы единственно логичным. Оно выяснило бы положение. Алиса принуждена была признать это. И, однако, в глубине ее души неодолимая неприязнь глухо поднималась против этого решения.
Она открыла окно, и теплый ветерок восхитительно пахнул ей в лицо.
Было новолуние. Небо и море были черные, усеянные огоньками, звездами – вверху, фонарями стоявших на якоре судов – внизу.
Долго еще, волнуемая смутными мыслями, Алиса мечтала перед заполненной таинственным мраком ширью, а с берега к ней поднималась вечная жалоба валунов.
Глава четырнадцатая
Курраль-Дас-Фрейаш
(Парк Монахинь)
На следующее утро восемь гамаков находились напротив «Английской гостиницы». В шесть часов караван, сократившийся до такого небольшого числа участников, пустился в дорогу, пользуясь восхитительной утренней свежестью.
Под веселые шаги шестнадцати носильщиков, сопровождаемых другими шестнадцатью для перемены, группа продвигалась по Новой дороге, хорошо содержащейся, в продолжение полутора часов следуя вдоль моря. Около восьми часов сделали короткий привал в Камора-де-Лабош, потом решительно взяли в гору по тропе, благодаря своей сильной крутизне получившей название Мата-Ботэш, то есть Убивающая Волов.
Эту тропу, где волы гибнут, люди брали приступом. Стоило видеть носильщиков гамаков. В продолжение двух часов, меняясь каждые пятнадцать минут, они взбирались по тяжелому подъему ровным шагом, не издавая ни единой жалобы. Только около десяти часов они запыхались. Дорога пересекала маленький поток, в эту пору высохший, и мостовая уступала место земле в пару.
Еще час ходьбы; затем, миновав лес старых каштанов, пустынную степь, где от прежнего леса остается несколько елей, и, наконец, ланду, поросшую пахучим вереском, носильщики остановились у грубой ограды, за которой виднелись красные стены кинты Кампанарио.
Некогда изящное здание, эта дача была теперь жалкой развалиной. Чем искать в ней убежища для завтрака, туристы предпочли устроиться на открытом воздухе, в месте, которое носильщики очистили от колючек и камней, равно как от всякого рода отбросов, накопившихся там вследствие неопрятности мадейрцев. Вынули из сумок провизию, постелили наземь белую скатерть. В общем, «стол» имел привлекательный вид.
Пока его накрывали под надзором Робера, туристы, бросив мимоходом взгляд на прекрасную панораму, пошли любоваться двумя каштановыми деревьями, поднимающимися около кинты, из которых большее – настоящая достопримечательность острова – имеет одиннадцать с лишком метров в окружности.
Но скоро аппетит, обостренный крутым подъемом, привел путешественников к импровизированному столу. Неприятный сюрприз: вокруг него собрались козы и оборванные детишки. Угрозами и подачками кое-как удалили эту орду. Самый невзыскательный желудок не переварил бы ее присутствия.
Путешественники одолели только половину завтрака, когда внимание их было привлечено странной личностью, показавшейся в дверях полуразрушенной дачи. Грязный, одетый в жалкие отрепья, с лицом кирпичного цвета, обрамленным всклоченной бородой и растрепанной шевелюрой, которая в чистом виде, вероятно, была белой, человек этот, опираясь на косяк, смотрел на голодных пришельцев. Наконец он решился и небрежным шагом приблизился к ним.
– Милости просим ко мне, – сказал он, приподнимая остатки широкой шляпы, у которой торчали лишь одни поля.
– К вам? – спросил Робер, вставая и отвечая на поклон учтивого хозяина.
– Да, ко мне, на дачу Кампанарио.
– В таком случае, сеньор, извините туристов-иностранцев за бесцеремонность, с которой они вторглись в ваше владение.
– Лишние извинения, – протестовал мадейрец на сносном английском языке. – Очень рад предложить вам гостеприимство.
Робер и его товарищи смотрели на старика с любопытством. Взгляды их перебегали с его жалкой личности на развалины, служившие жилищем этому странному домовладельцу. Последний, казалось, наслаждался удивлением своих гостей.